Кабы не радуга - Борис Херсонский

"И чего ты хотела, произнося…"

И чего ты хотела, произносяимя мое, плотно губы сомкнув,выдувая проклятия, как изделия – стеклодув?От ладони моей отстраняясь вся,уклоняясь от ложа, выжидая, покасемя не выдою собственною рукой.Превращаясь то в мальчика, то в старика,я уже не помню, кто я такой.

Оно и лучше. Человек по природе – тлен.Растлевает и тлеет, о прочем – лучше молчать.Мужчина вернется в прах, но из праха членчто каменное надгробье будет торчать.Лишь размноженье способно смерть побороть.Лучше бы вымерли души, но оставались тела.Крайнюю плоть во младенчестве взял Господь.Остальное было твоим, но ты не брала.

Я иду вдоль стены, иногда опираясь рукойо горячие камни, если шатает вбок.Толпа во врата впадает пестрой рекой.Там, за стеной, говорят, обитает Бог.Там, за стеной, на меня наденут ефоди драгоценный нагрудник. Выйдя во двор,я раздвигаю пальцы, благословляя народ.Ты стоишь средь толпы. И я опускаю взор.

"Ближе к старости, особенно по утрам…"

Ближе к старости, особенно по утрам,на границе реальности и сновидений,душа, не овладевшая до концасобственным телом, пытается шевелиться,но безуспешно. Трудно отвлечься от дум,

что пора принести покаянную жертву в Храм,или сделать жизнь порядочней,чтоб не сказать – совершенней,и (если не восхвалять) не проклинать Творца,и, отвратясь от мздоимства,судить, невзирая на лица,ибо лица отвратительны. Также и шум,

доносящийся с улицы, не сулитничего хорошего. Остановка за малым —встать, несмотря ни на что, распрямить хребет,освободить пузырь и кишечник. БлагословенТы, Господь, Бог наш, Царь Вселенной,

сотворивший отверстия в теле. Нет, не болитничего, кроме совести. Здесь, над разваломпохоти, любодеяний, нарушен каждый обет,каждый устав. В отместку (или взамен) —годы зрелости нищей и не слишком почтенной.

Ближе к старости по утрам стоишь у окна,не торопишься отодвинуть ставни, но, прикоснувшиськ засову, медлишь, всматриваясь сквозь щель,и ничего не видишь, кроме полоски светаи мелькания пятен. Плоский луч разделяет наискосок

сумрак спальни. Искрится пыль. Треснувшая стенаугрожает обвалом в течение века. Зачем, проснувшись,погружаться в мечтания, отыскивая цельсуществования, но находя лишь этобиение, изнутри раздалбливающее висок?

"Разбитые зеркала – это будет потом…"

Разбитые зеркала – это будет потом,а покуда жены Ершалаимаглядятся в полированную медь,придающую лицам желтоватый оттенок.Каждая прядь волос над высоким лбомсама по себе, недвижима,и если слишком долго смотреть,различаешь сетьголубоватых тончайших венокво впадинке у виска;это вовсе не означает,что пора увяданья близка,но все же чуть огорчает.

Известно, что юное тело должно блестеть,и маслянистые умащеньяпокрывали красавицу с головы до пят,что сказывалось на качестве отраженья,блистательного в блистающем. Тебя окропятароматной водой, настоянной на лепесткахчерных роз, и это особый родмумифицирования тела,которое по природе – прах,но на пути к распаду (чему настанет черед)хотело всего, что благоухало и (или) блестело.

Растление и истление на наречии тех времен —одно и то же. Похотливое лоно,открытое всем и каждому, могло оказаться(вместе с сосцами, которыхкаждый мог свободно касаться)причиной набега враждебных племен,паденья столицы, плача у рек Вавилона,пленения, рабства; и даже колонныв святая святых шатались в тактколебанию ложа блудницы,хотя и не каждый грешник смог убедитьсяв течение жизни, что это и вправду так.

Медное зеркало нельзя разбить на куски,его корежат, сминают и втаптывают в грунт,оно темнеет, покрывается чернотойи зеленью патины, в которой кроме тоски,двуокиси жизни, распада, отражается только бунтпервобытного хаоса, оставшегося за чертойТворенья Господнего. В черный бугристый дискпроваливаешься, как в бездну – глядись не глядись.

"Святая земля состоит из святых…"

Святая земля состоит из святыхвещей, перемолотых в пыль,замешанную на жирной смазке греха.По этой тропе ковыляет судьба живых,калека, опирающийся на костыль,из которого сыплется труха.

Трудно поверить, что это истинный путь.Глубже вдыхай полуденный зной, настойладана, предательства, клеветыи немного воздуха, чтоб дотянутьдо прохлады и темнотыи услышать крик часовых и шагиза городской стеной.

Жизнь прочна и надежна. Врагипокуда на подступах. Подступы укреплены,ложь и насилие ходят дозоромвдоль городской стены,взгляд старца,встречаясь со взором блудницы,загорается. Белые голубицызарезаны и сожженына алтарях столицы,во славу добродетельной и премудрой жены.

"На плоскую крышу дома жертвенный свет луны…"

На плоскую крышу дома жертвенный свет луныложится. Он наполняет собою двор,серебрит без того серебристые кроны древ.Лежу, запрокинув голову к небесам.

Небеса начинают вращаться. Они вольныделать что им угодно. Они омрачают взорслишком внимательный. Они отверзают зев,бездну, которой Всевышний страшится сам.

Выпирают, клубясь, деревья из-за оград.Вспоминают дороги тех, кто ушел вчера.Тяжкий жар вожделения опускается в пах.Минута – и тело охватывает дрожь.

Глиняный град ступенями сходит в ад.Над ним нависает Храмовая гора.Мир преисподней страшен на первых порах.Звездное небо лжет. И я повторяю ложь.

"Отбросы, обноски, обломки…"

Отбросы, обноски, обломкиобразуют культурный слой,то, что стало костями, черепками или золой;пронумерованные фрагменты, разложиврядом (или рядком) на мешковине,расчистив метелкой из перьев сизых и жестких,могут собрать, воссоздав, древний сосуд,который, свое отслужив,забыл о том, что хранил в сердцевине.

Это о черепках. Что до громоздкихобломков черепа, то они могут лежать спокойно,пока труба не позовет на Судкости, мышцы и нервы; все это послойновозобновляет тело, которое вознесутангелы в райские кущи – по недосмотру, илибесы утащат в ад – честь по заслугам;у подсудимой души и у воскресшей пыливряд ли найдутся причинывосхищаться друг другом.

Среди прочих находок – медные зеркала,вернее, остатки их, под патиной отражений,без остатка поглощающие лучи,затягивающие, как воронка; вечная мгланенасытна, рассеять ее – кричи не кричи —не удается. Единственный шанс поправить дела —действовать недеянием. Не делать резких движений.Под чернотой непроглядной скрыто лицо твое,или Твое Лицо. Восстановив чертыпосредством работ по времени и металлу,удается хотя бы немного отодвинуть небытиеи, сотворив молитву, приблизив глаза к овалу,попробовать убедиться, что это и вправду Ты.

"Дворик, вместившийся в рамах оконных…"

Дворик, вместившийся в рамах оконныхмежду иконой и белой плитой.Ветка в пупырышках светло-зеленых,маленький купол и крест золотой.

Дни за неделю заметно длиннее,жаль только, годы совсем коротки.Небо безоблачно – Богу виднее:дворик, старухи, цветные платки.

Ты, для Себя сохраняющий горсткустарых домов – низкорослых, жилых,купол, что сверху – не больше наперстка,не отличаешь особо от них.

Ко Всехскорбященской, что на Ордынке,сходятся люди – вдвоем и втроем.Души плывут, как весенние льдинки,Дух омывает их, как водоем.

Вижу чертог Твой украшенный, Спасе,но одеяния нет, чтоб войти.Темные складки души в одночасьесам, Светодавче, разгладь, просвети.

Нет мне спасения, разве что чудо.Нынче не шьют покаянных рубах.Корочкой, словно во время простуды,ложь запеклась у меня на губах.

"Не лягу спать в одном шатре…"

М. Г.

Не лягу спать в одном шатрес тобой, Юдифь. Мои войска(мечи в руках – в глазах тоска)построились в каре.

Плевать. Я заведу в квадраттвою страну, ее жильцов,прах прадедов, тела отцов,ошметки плоти – всех подряд,мочащихся к стене,я завлеку к себе в шатервсю чистоту твоих сестер:теперь она в цене.

Пускай растут в утробах ихмои солдаты. Пусть в живыхостанутся они.Пускай издохнут в родовыхмученьях матери. Взгляни —их нет. Разрой своим мечомпесок. Не думай ни о чем.Ложись со мной. Усни.

Но молча в раме золотойты катишь по траве пятойподобие мяча,лицом к толпе, склоняясь вбок,под тканью выпятив лобоки груди. Солнце из-за тучшлет утренний багровый лучна лезвие меча.

Войнушки