Шурка - Елена Александровна Малова

Смеркалось. Возле двора гудела встревоженная толпа. Хмурые мужики удерживали на поводках собак, встревоженные бабы истошно вопили. Авдотья рухнула рыдала на завалинку: «Сынок… Шурка… Шурка» .

Ко двору подъехала скрипучая телега. Притормозив, кашляя и хромая, извозчик Михей приблизился к растерянному народу. Стянул кепку и покланялся сельчанам: – Всем здоровьица. Никого не потеряли?

– Шурку… какой хороший мальчонка, – перешёптывались хмурые сельчане. Поспешно расступились, увидев знакомую курточку в руках подошедшего.

– А-а-а! – Авдотья взвыла. – Что с сыночком?! Сказывай!

– Да лёгочная тока, – Михей переминался с ноги на ногу. Кашлянул в кулак, беспокойно оглядел растерянную толпу. – Еду, значится, утречком. Ещё солнце не встало. Еду медленно, груженый флягами, картохой. Слышу, в телеге кто-то попискивает… Остановился. Глянул, а это Шурка. Замёрз, бедняга. Весь синий-синий. Ну, завернул в фуфайку, и давай гнать в районную больницу. Дохторица оставила мальчонку. Наказала тобе, Авдотьюшка, завтра утром приехать. Ах, не забудь одежонку потеплее.

Народ расходился по дворам. Бабы спешили на дойку коров; мужики шагали, молча радуясь тому, что не придётся прочёсывать окрестности. На завалинке сдавленно всхлипывала Авдотья. Михей присел рядом, держа в руках курточку.

Из ворот вышел дед Яков, хитро сощурился, потом быстро-быстро заморгал и сглотнул подкативший к горлу ком: – «Михей, здорово! Может, махры отсыпать?»

– Экхе, хе-хе, – Михей одобрительно кивнул. – Коли чуток сыпанёшь. Не откажусь, Яшка.

В тесных сенях, плотно притворив дверь, старики шушукались. Охали, кряхтели и тяжко вздыхали. Дед Яков отдал Михею мешок табака, всё разузнал о внучке.

Как Шурка лечился в больнице

Ночью Авдотья заколола и ощипала курицу. Беззвучно плача, затопила печь. Падали поленья дров, пустое ведро, крышка чугунка. В печи булькал прозрачный бульон, в избе пахло варёной курицей. Дед ворочался на печи. Вздрогнул, открыл глаза и сердито рявкнул:

– Чаго воешь? Виноват, не углядел, – по-старчески кашлянул, выглянув из-за шторки. – Жаль мальчонку. Видал, как тот ревел. Ну, как ты щас, глупая баба. Не греми, девчонок разбудишь.

Рассвет. Авдотья повязала платок, на пороге взмолилась: – С девочек не спускай глаз! Из избы не пускай.

Шагала по просёлочной дороге, прижав к груди узелок с бульоном и одеждой. Вдали послышался скрип телеги. Это был Михей. Поднял воротник старой куртки, присвистнув: – Авдотьюшка! Эко баба, волков не боится. Тёмно ащо. Садись, подвезу.

Михей без умолку болтал, поглядывая на молчаливую Авдотью. Заехав в больничный двор, протянул кулёк: – Накось, мальцу гостинец… конфетки кругленькие, детишки любят.

– Благодарствую! Михеюшка! – Авдотья спрыгнула с телеги, торопливо скрылась за больничной дверью.

Со слезами вбежала в палату: – Сынок… сынок… жив…

Шептала молитвы, гладила бледного Шурку. Растерянно озираясь, разрыдалась в голос.

– Мам. Не ругай… – Шурка глухо кашлял и шмыгал носом. – Тута тёти добрые, уколы не больнучие. Одному плохо, скучно. А где Тихон и Гришка?

– Ох, сынок! Вот и навестил дружку, – Авдотья поправила подушку, покачав головой. – Не волнуйся… Тихона увезла дочка. Поправляется. А Гришка в больнице напротив. Но туда нельзя. Понял?!

– Ага, понял, – Шурка виновато отвёл глаза: – Не побегу к Гришке. Честное слово… не побегу.

Бульон Шурка пил маленькими глоточками, зажав нос, недовольно морщился и сопел. Потом отвернулся к обшарпанной стенке и уснул. Во сне вздрагивал, что-то пробормотал. Прошло две недели. Как-то вечером, медсестра с ямочками на щеках подозвала Шурку к окну. Кто-то им махал из больницы напротив. Шурка удивился: – Кто это?

– А кого хотел навестить, – на лице медсестры весело запрыгали ямочки. – Друга не узнал… исхудал… бедняга.

Растерянный Шурка догадался, что это друг Гришка. Радостно подпрыгнув, заботал кулаками по стеклу: – Эй! Э-э-й! Э-э-й!

– Что ты, что ты! Дружок тебя не слышит, но видит. Ну, как ты. Помаши ему, – рассмеялась медсестра, погладив мальчика по пшеничным волосам. – Вот и увидал своего Гришку. Так его кличут?

– Точно, Гришкой, – мальчик хлопал в ладоши: – Спасибо, тётенька. Гришка меня увидал, увидал!

По вечерам в палатах становилось светло, как днём. Под потолками включались волшебные лампочки, повсюду загадочно повторяли слово «свет». Шурка сообразил, что можно махать другу и он увидит его. Оба строили озорные рожицы, передразнивали друг друга, заливаясь со смеху.

Конец осени. Шурку выписали из больницы. Отец нес его на руках. Сыпал редкий снежок, лёгкий морозец щипал щёки, холодное солнце слепило глаза. В больничном окне Гришка вытирал слёзы и махал на прощание.

– Папка, Гришку жалко, – Шурка махал двумя руками. – Давай заберём его домой. Спроси врача, может, пустит.

– Ничаго… не волнуйся! Скоро выпишут твого дружка. А как же, забежал к нему, передал гостинцы, – отец озорно свистнул, весело гаркнув: – Гришаня! Выздоравливай! До встречи в Семёновке!

Шурка трясся в кабине полуторки. Не мигая, смотрел на щетинистое лицо и мозолистые ручищи отца и думал: «Эх, жалко… редко приезжает. Вырасту высоким и сильным-сильным, как батя. Вон, какие руки огромные».

Повсюду бело! Вспаханное поле под снегом, припорошенные берёзовые лесополосы, зелёные ёлочки с пушистыми лапами. Старенький грузовичок подъехал к низенькой избёнке с маленьким палисадником! На оконцах шевельнулись занавесочки в мелкий цветочек, выглянули сестрёнки и тут же пропали.

– Сулка! Сулка плиехаль, – в сенях радостно прыгала и хлопала в ладошки Татьянка, молчаливая Маруся сияла рядом с плачущей матерью, дед сидел на сундуке: – С возвращением!

– Горемыка ты наш, – отец приподнял сына на печь, потрепал его по пшеничной шевелюре, подмигнув дочкам: – Приглядывайте за братом.

– Набегался уже, – в седую бороду усмехнулся дед, заботливо укрывая Шурку одеялом. – Бежать куда? Некуда… и я пригляжу.

Визжа, девочки стянули с растерянного брата кроличью шапку и курточку, гладили за бледные щёки: «Шурка! Шурка! Шурка! Пиехал!» Взахлёб поведали о тряпичной кукле, соседской кошке и рыжей соседке Глаше. Переглянувшись, нацепили шерстяные носки.

Хорошо дома! Сладко потянулся, втянул носом родные запахи сухих трав и крякнул от удовольствия. Как прежде, по утрам матушка копошилась у печи, в избе пахло гречневыми блинами, пшенной кашей с тыквой и овсяным киселём. Шурка слушал завывание ветра в трубе, много спал.

Как Шурка спас сестрёнку

Шурке приснился странный сон. Вытянул из реки огромную рыбину, завернул в лист лопуха, еле-еле дотащил до дома. Откуда-то появился Васька конопатый, отобрал улов. Кулак застыл над головой. Шурка зажмурился… проснулся от своего крика… подскочил. Это был не сон. Рыжий Васька тарабанил по оконному стеклу, строил противные рожицы и как оглашённый орал. Его огромный нос расплющился по стеклу и оттого стал ещё больше, на перекошенном лице прыгали тёмные веснушки.

– Уходи! Я не боюсь тебя! – Татьянка подбежала к окну и сердито топнула ножкой. На её пухлом личике гневно сверкнули глаза. – Уходи отсюдова! Уходи!

– Испугался козявку! – Васька конопатый оскалился, противно гогоча. – Расплакался! Ха-ха-ха!

– По лбу сарахну! Погоди у меня, плохой дядя! Ша выйду! – Татьянка высунула язык, погрозив кулачком, выбежала из избы в шерстяных носочках, не обув галоши. Лязгнула железная щеколда, жалобно скрипнули ворота.

Избу сотряс грохот падающего ухвата и чугунка. Напуганная Маруся закричала: – Ой!