Мой личный врач - Нора Дмитриева

Антон Зиновьевич поймал мой изучающий взгляд, усмехнулся, и мне стало неловко.

– Стало быть, вы новая мамина сиделка?

– Стало быть, да.

– Ну что ж, я выбору Агнессы Николаевны доверяю полностью, но сам лично предпочел бы на эту роль даму постарше, – изрек он, откинувшись на спинку стула.

Я ощетинилась:

– Вы сомневаетесь в моем профессионализме?

Господин Шадрин коротко хмыкнул и сказал:

– Нет, что вы! Просто с возрастом человек, как мне кажется, более отзывчив к чужой боли и страданиям…

– Позвольте с вами не согласиться. Это зависит от характера, воспитания, а не от возраста. С возрастом человек, как правило, становится более эгоистичным.

– Об этом можно поспорить, но нет времени.

Как раз в этот момент двери лифта раскрылись, и на сцене появились еще два действующих лица. Одно из них ничего особенного собой не представляло: широкоплечий кряжистый мужик средних лет с короткой стрижкой «бобриком» и военной выправкой. А вот другое! Высокий, лет 35, породистый, с нервным подвижным лицом – что-то среднее между Хью Грантом и Колином Фёртом в их лучшие годы. Жаль, что здесь не было моей подружки Верочки, а то она сразу же попросила бы завернуть этого красавца и доставить к ней в опочивальню.

– У Вани машина готова, можно ехать, – сказал кряжистый, и мимолетный взгляд его, брошенный в мою сторону, был почему-то неласковым. Его спутник, наоборот, одарил всех присутствующих в кухне дам голливудской улыбкой.

– Тогда по коням… – Антон Зиновьевич пошел к лифту, натягивая по дороге куртку. – Что у нас сегодня с утра?

– В девять ноль-ноль встреча с немцами, потом префектура, – доложил красавец.

– А после обеда – на завод и в лабораторию, – распорядился Антон Зиновьевич, а кряжистый нажал кнопку лифта.

Когда двери лифта за мужчинами закрылись, Агнесса Николаевна обернулась ко мне:

– По-моему, он вас одобрил.

– Кто?

– Антон.

– Почему вы так считаете?

– Да потому что я его тысячу лет знаю. Я же с ним работала, когда он был еще обыкновенным завлабом, – в голосе явно почувствовалась гордость за своего патрона, сумевшего совершить могучий социально-экономический прыжок от простого завлаба до владельца заводов по производству электронной техники.

– А кто этот хмурый господин?

– Это Павел Петрович, начальник службы безопасности. Красавца-мужчину зовут Андреем, он – личный референт Антона. Кстати, многие женщины от него без ума…

– Но мне почему-то кажется, что он не в вашем вкусе.

– Вы угадали, у меня иные критерии, и внешность мужчины для меня ничего не значит, – и Агнесса Николаевна сменила тему разговора.

Вернувшись к себе в комнату, я внимательно оглядела ее на предмет наличия телекамеры, но ничего похожего не нашла. Потом вынула из рюкзака и уложила в шкаф свои вещи, надела медицинскую униформу – просторные салатного цвета штаны и рубаху, поставила Персику миски с водой и кормом и в девять ноль-ноль, в сопровождении Агнессы, вошла в спальню моей подопечной.

Больная (Шадрина В. Д., 63 года, ишемический левосторонний инсульт) оказалась очень приятной пожилой дамой с короткой стильной стрижкой и усталым бледным лицом. Она была облачена в шелковую пижаму с узором из мелких блеклых цветочков и по грудь покрыта одеялом, поверх которого неподвижно лежала больная правая рука. В левой, здоровой, она держала пульт от огромного плазменного телевизора, висящего на противоположной изголовью кровати стене. Экран она выключила, когда мы вошли.

Агнесса представила меня.

– Обещаю, Лиза, что постараюсь не причинять вам много хлопот.

– Обещаю, Вера Дмитриевна, что не буду вам чрезмерно докучать.

Обменявшись таким образом любезностями, мы посмотрели друг на друга, улыбнулись, и я поняла, что мы с ней поладим.

Дама лежала на специальной медицинской кровати германского производства (у нас такие стоят в палате послеоперационной реанимации), оснащенной всякими нужными прибамбасами, в том числе столиком для кормления и латеральными (боковыми) наклонами ложа, что очень удобно, когда нужно переворачивать лежачего пациента.

Домоправительница ушла, а я приступила к своим непосредственным обязанностям. Просмотрела выписку из истории болезни, записи моей предшественницы и предписания лечащего врача, посчитала пульс, измерила температуру и давление, дала лекарства и приступила к гигиеническим процедурам, во время которых у моей пациентки глаза наполнились слезами, и она смущенно сказала:

– Самое ужасное в жизни, это когда ты не можешь сам себя обслужить, я страшно этого боялась, и со мной именно такая беда и случилась.

– Согласна. Но еще хуже, когда ты один, никому не нужен и тебя некому обслужить.

Она как-то странно посмотрела на меня и вытерла глаза салфеткой.

– Да, конечно, мне в этом смысле очень повезло.

– Вам повезло, что инсульт был нетяжелым, без кровоизлияния, частично задет только двигательный центр, и, судя по всему, вам уже следует начать потихоньку вставать.

– Что-то пока не получается…

– Будем стараться…

Я пошла в ванную, бросила в мусорный бачок использованные салфетки, бумажные полотенца и перчатки, вымыла руки и спросила зеркало, в котором отражалась моя нахмуренная физиономия:

– Итак, что ты по поводу всего этого думаешь?

Вопрос этот я задала неспроста: меня несколько напрягла какая-то едва ощутимая нестыковка диагноза с психофизическим состоянием моей новой пациентки. Что-то было не так. А вот что?

Еще в годы моего студенчества папа Саша как-то заметил: «У тебя, деточка, в противовес твоим многочисленным недостаткам есть некоторые достоинства, которые помогут тебе стать хорошим хирургом: внимательность, быстрая реакция, ловкие пальцы, а главное – умение заставить пациента поверить в тебя, как в папу римского». Полагаю, что этими качествами я во многом обязана своим прабабкам по отцовской линии – Дуне и Раде. Одна из них была деревенской знахаркой, всю жизнь прожившей в глухом архангельском селе, а другая – таборной цыганкой, исколесившей в молодости вдоль и поперек города и веси нашей тогда еще необъятной родины. Баба Рада не боялась самых злых собак, приводила в беспамятство хулиганов, вытаскивала из карманов зазевавшихся граждан кошельки и предсказывала по картам судьбу. Баба Дуня умела останавливать кровь, заговаривать бородавки, обезболивать роды и лечить родниковой водой белую горячку. А однажды она навела морок на целую геологоразведочную экспедицию и тем самым спасла родное село от строительства в нем цементного завода.

Пребывая в организме моего отца, гены этих двух женщин вели себя вполне прилично, но во мне они решили повеселиться. И хотя мамины гены – наследие добропорядочных самарских интеллигентов – старались, как могли, утихомирить их, они развлекались по полной программе. В результате этот генетический коктейль Молотова весьма осложнил мне жизнь, наделив чертами, можно сказать, взаимоисключающими.

От прабабушки Рады, кроме зеленых глаз и буйных кудрей, я получила страсть к путешествиям, быстрой езде, серебряным украшениям, душещипательным романсам, а кроме того, отвращение к ежедневной уборке, приступы лени, вспыльчивость, авантюризм и неистребимое желание приврать «для красивости».

Прабабушка Дуня, в свою очередь, наделила меня немалым ростом, дородной (но пока еще достаточно статной) фигурой, чуть курносым носом, высокими скулами, любовью к домоседству, сдержанностью в проявлении эмоций, патологической страстью к чистоте и завидным аппетитом. Кроме того, обе они скинулись и осчастливили меня некоторыми своими генетическими «дарами», которые здорово пригодились мне во врачебной деятельности и которые я применяю исключительно на благо своих пациентов.

И сейчас мне очень хочется сказать новой пациентке сакраментальное «Встань и иди», потому что по физическому состоянию, как я полагала, она уже способна стоять на ногах. Почему Вера Дмитриевна не может этого делать, вот в чем вопрос… И еще… Нужно обязательно спросить у Агнессы, курила ли моя подопечная до болезни, потому что в ее ванной комнате я почувствовала тонкий аромат дамских сигарет «Вог»…

Когда я вернулась в комнату, в ней уже обитал юный велосипедист, встреченный мной на лужайке. Без мешковатой куртки и капюшона он оказался длинноносой худенькой девчонкой лет 12–13. Расположившись на краю кровати, она кормила мою пациентку с ложечки овсяной кашей и канючила:

– Бабуль, ну попроси ее кота принести, он такой прикольный…

– Сама попроси. И потом, что это за слово такое «прикольный»…

– Ну, бабуль, ну, пожалуйста.

Вера Дмитриевна представила мне юницу:

– Познакомьтесь, Лиза, это моя старшая внучка Анюта. – То, что девчонка была дочерью Шадрина, видно было невооруженным глазом: то же лицо, только, благодарение богу, в улучшенном варианте. – Она в совершеннейшем восторге от вашего кота, я тоже хотела бы на него посмотреть, можно, вы его сюда принесете?