Исповедь убийцы - Керен Певзнер

Мендель вернулся в Ленинград, в город, из которого эмигрировал. Он был идеалистом. Через полгода встретил мою бабушку, Софу, студентку финансового техникума и влюбился без памяти. Моя мама родилась в 36 году. А в 37 деда Менделя взяли как врага народа и сослали в Гулаг. Там он и сгинул.

Я в детстве могла часами слушать бабушкины рассказы. Она говорила, как жила, просто и спокойно. А я не могла без содрогания слушать некоторые ее истории.

Когда я собиралась в Израиль, я спросила бабушку:

— Ты можешь отдать мне трюмо, я его увезу с собой? — Трюмо было роскошное, из красного дерева с резными завитушками, в общем антик начала века. Оно загромождало бабушкину однокомнатную квартиру. Бабушка все равно хотела продать его в БДТ.

— Да, — сказала она, — забирай, будет тебе память обо мне.

— А ты только трюмо купила, или еще что-то? — поинтересовалась я.

— Да нет же, это трюмо — последнее, что осталось от большого гостиного гарнитура. Его купил в 1911 году твой прадед, Бенцион Шварц.

— А что еще было в этом гарнитуре?

— Шкаф был зеркальный, резные подставки для цветов, ломберный столик.

— Это что еще такое?

— Это столик для игры в карты. Он был овальный, раскрывался, а внутри был обит зеленым сукном. Еще у него была крестовина на ножках и углубление для мела.

— Класс! — я тут же представила себе этот столик и я мысленно начала записывать карточные долги на зеленом сукне. — А где он сейчас? Ты его продала?

— Нет, — ответила бабушка. — Когда в 37 году пришли за дедушкой, его забрали.

Я заледенела. Я просто не могла себе представить, что вот сейчас, ктото вламывается в мой дом, мою крепость, забирает моего мужа и мой любимый ломберный столик и уходит безнаказанным.

— Потом нас выселили из нашей хорошей трехкомнатной квартиры в притвор.

— О Боже, это еще что такое? — выдохнула я.

— Это огороженный воротами угол между двумя домами. Там мы и жили, пока не эвакуировались во время войны.

— И ты еще спрашиваешь меня, почему я уезжаю в Израиль? — в сердцах бросила я. — Да чтобы никто не мог зайти вот так ко мне и выгнать меня на улицу! Почему ты не хочешь ехать с нами?

— Не знаю, — бабушка пожала плечами, — я была здесь счастлива.

Вот и пойми это поколение! Она была счастлива. С мужем в Гулаге, с жизнью в притворе. Просто она была молодая и во что-то верила.

Все это вертелось у меня в голове, пока я заваривала чай. Не люблю чай в пакетиках, не чай, а какие-то презервативы. У меня на кухне прибита к стене полочка, на ней в ряд стоят расписные жестяные баночки с чаем. Набор привез Денис из Японии, когда ездил туда в командировку на конгресс по программированию. Чай давно кончился, но баночки были такие красивые, что я сделала для них полку и теперь насыпаю в них развесной чай. У меня есть и жасминовый, и черный байховый, и «Тадж Махал». Сегодня я заварила себе чай с бергамотом «Эрл Грэй». Бергамот — это не сорт груши, как думают некоторые, а душистое растение, масло которого добавляют в чай и он приобретает изумительный аромат. Я выпила большую чашку без сахара, дабы не нарушать букет, и наконец-то проснулась.

Наскоро приведя себя в порядок, я вышла из дома. Дела трех моих клиентов требовали копания в Земельном управлении, в Бюро по связям и еще в одной фирме. Не зря говорят: волка ноги кормят. Интересно, а что народная мудрость говорит про волчиц?

Решив начать с Бюро по связям, я ехала к выезду из города через бульвар Бен-Гуриона. Мне нужно было попасть в Тель-Авив к девяти часам утра. Только бы не было пробок! Бульвар растянулся во всей своей красе. Под утренним нежарким солнцем искрились широкие зеленые газоны. В них для средиземноморского антуражу были криво воткнуты крутобедрые грубые амфоры и слегка обработанные куски светлого песчаника. Изваяния напоминали то огромную трехзубую вилку, то половинку футбольного мяча, надетого на шампур. Если бы этот, с позволения сказать, ваятель жил в древней Греции, чьей эпохе он так небрежно подражал, его бы высекли розгами на конюшне. Или про конюшню — это из другого времени? Но все равно бы высекли. Интересно, почему у нашего градоначальника такие пристрастия? Вот бы ему пойти и посмотреть в национальном парке действительно античные образцы. Ведь есть на любой вкус: и времен упадка Римской империи, и времен первых крестоносцев. Только копни, сразу разные дорические и коринфские штучки так и попрут из-под земли, как грибы. Ан нет. Нет денег на раскопки. Археологи плачут и лезут к подрядчикам в котлованы, надеясь там найти что-нибудь стоящее. А на эти убогие вилки деньги есть.

«Значит тут замешана большая политика!» — глубокомысленно подумала я.

Так, лениво размышляя, я выбралась за пределы Ашкелона и неслась по скоростному шоссе на Тель-Авив. (Так думал молодой повеса, летя в пыли на почтовых… — правда, похоже? Дурацкая привычка по каждому поводу мысленно подбирать подходящую цитату из классиков.) Дорога была почти пуста, вчерашний кошмар отошел на задний план, я включила радио. Мне нравится эта пиратская радиостанция, вещающая на Израиль с корабля в нейтральных водах. Она всегда передает хорошую советскую музыку. Просто «Ностальжи» какое-то. В России всегда были хорошие мелодисты, а «Катюша» и «Синенький платочек» давно стали народными израильскими песнями. И если судить по национальной принадлежности авторов музыки, может быть, и справедливо.

Музыка смолкла, раздались позывные. Голос диктора произнес:

— В эфире «Криминальный вестник».

Я машинально прибавила громкость.

— …Вчера в Ашкелоне был найден убитым сорокадвухлетний врач-психоаналитик, Иммануил Коган. Тело обнаружили в его рабочем кабинете, в восемь часов вечера. Смерть наступила от удара ножом в горло. В комнате имеются следы борьбы. Многие пациенты доктора Когана были наркоманами, которых он лечил от зависимости к наркотикам. Полиция ведет расследование. Это не первый случай нападения на врачей, работающих с проблемным контингентом. Около месяца назад в Тель-Авиве был убит врач-психиатр Моше Зискин, работавший в частной клинике «Ткума» по реабилитации наркоманов. Преступник, или преступники до сих пор не найдены. Представитель полиции отказался сообщить, считают ли полицейские, что оба убийства были совершены одними и теми же лицами…

Диктор перешел на сводку дорожно-транспортных происшествий. Но я уже не слушала. Перед глазами вновь встала картина, виденная мною вчера: несчастный психотерапевт на ковре с разрезанным от уха до уха горлом. Только теперь его лицо все время менялось, приобретая черты всех, кого я встречала в последнее время.

И одновременно пульсировала в голове совершенно, наверное, дурацкая мысль: уж этого-то, второго, который первый, я убить не могла, ура…

Из состояния полного обалдения, вызванного услышанным, меня вывел резкий звонок сотового телефона. Я поспешно включила переговорное устройство:

— Алло!

В трубке был слышен только противный треск. Я нажала на кнопку «end».

Все-таки, несмотря на плохую слышимость, дороговизну и частые, громкие разговоры других владельцев сотовых телефонов в автобусах и остальных местах общего пользования, есть в этом виде связи много преимуществ. Меня всегда можно найти, Дашка может не волноваться, хотя я всегда волнуюсь больше нее. Вообще, в ряду наиболее ценных изобретений человечества телефон занимает второе место, сразу же после автомобиля. А первую фразу по телефону: «Ватсон, зайдите ко мне», — сказал вовсе не Шерлок Холмс, как вы подумали, а изобретатель телефона Александр Грэхэм Белл. Иногда, слушая старые песни по радио, я прихожу к мысли, что многих песен попросту не могло бы быть, будь у героев сотовый телефон в руках, например: «…Вы у аптеки, а я в кино искала вас…» или: «Позвонить ты мне не сможешь, чтобы тихо извиниться, нету телефона у меня…» В будущем у каждого гражданина номер сотовика будет номером удостоверения личности. Хотя сравнительно часто я его выключаю. У меня есть говорящая на двух языках электронная секретарша, вот пусть с ней и общаются мои абоненты. Никакого удовольствия слышать звонок, когда, например, мы с Денисом лежим в постели.

Сколько, однако, мыслей начинает вертеться в голове, когда находишься в состоянии ступора!

Телефон зазвонил снова. Одновременно я вспомнила слова давешнего эксперта насчет орудия убийства — я тогда не поняла смысла. Он проворчал тогда: «Все то же самое». Теперь понятно — все то же самое, что и в предыдущем случае с этим… как его? Да, Моше Зискиным.

Телефон замолчал, потом зазвонил снова. Я посмотрела на него с ненавистью, но все-таки, включила переговорник. Мне подумалось вдруг, что звонить мог и следователь.

— Алло, кто это говорит? — я повторила вопрос дважды, по-русски и на иврите.

— Здравствуй, милая, — произнес на иврите тихий, вкрадчивый голос. Не узнаешь?