Забытый плен, или Роман с тенью - Татьяна Лунина

– Можно от вас позвонить в Москву? – спросил Лебедев, утратив всякую надежду оживить хваленое японское чудо. – Я оплачу разговор.

– Тратиться не придется, – Аполлинария сунула под нос очередную чашку с коричневым отваром, – в доме нет телефона.

– А мобильный?

– Не пользуюсь. Терпеть ненавижу, когда без нужды досаждают. Если надо, сама найду способ связаться.

– Позвольте, но у вас же фирма, мало ли какие могут возникнуть проблемы? Как же можно так работать?

– Пейте, не то остынет. А на ваш, извините, шаблонный вопрос отвечу одним словом: отлично. Когда все устроено с умом, работать можно прекрасно. Вы же не вскрываете каждый раз крышку часов, чтобы проверить, как действуют шестеренки и колесики, верно? Потому что знаете: механизм налажен и нет нужды туда соваться. Так и в моей фирме, тем более что львиную долю работы тяну я сама.

– Интересный вы человек, Аполлинария, – не сдержался идущий на поправку гость, – мыслите нестандартно. – Видно, болезнь совсем размягчила мозги, прежде такая «нестандартность» заставила бы усомниться в здравом уме собеседника. – Спасибо, – вернул он пустую чашку, – ваши отвары действительно волшебные: исцеляют без таблеток прямо на глазах.

– Андрей Ильич, – замялась хозяйка, – можно задать вам один вопрос?

– Когда за мной приедет водитель? Спросите о чем-нибудь полегче.

Девушка помолчала, внимательно изучая фарфоровое донышко с темным осадком, потом перевела взгляд на Лебедева и тихо спросила:

– А кто такая Полина?

Даже если б он был не беспомощным гриппозником, а Самсоном, рвущим пасть льву, то и тогда у него не хватило бы сил ответить.

– Странно Полине задавать такой вопрос, вам не кажется?

– Нет. И простите мою бестактность. Просто когда я меняла компрессы, вы все время хватали меня за руку и называли Полиной. Но обращались явно не ко мне.

– Я вас очень прошу, – процедил сквозь зубы Лебедев, – за заботой о моей скромной персоне не проглядите машину, которая должна объявиться на Перепелкина, пять. Надеюсь, дороги в Майске уже проходимы?

– Вполне, – спокойно ответила Нежина и вышла из комнаты, осторожно прикрыв дверь за собой.

Проклятие! Что еще он выболтал этой девице? Может, и неглупой, вполне, как оказалось, терпимой, но не имеющей абсолютно никаких прав влезать в его жизнь. Андрей Ильич поднялся с опостылевшей кровати и принялся бродить по комнате из угла в угол, угрюмо считая шаги. «Командировка полетела к черту – это раз, туда же, безусловно, отправится бестолковый помощник – это два, нервы начинают сдавать – три. Выход из нынешней ситуации один: ждать. Рано или поздно наступит день, когда с юмором будут вспоминаться и нелепая провинциалка, и вторжение в ее удивительный дом, и болезнь, и бесконечный снегопад, загнавший в ловушку». В этом мире детерминировано все, не исключено, что и его вынужденное пребывание здесь – одно из звеньев неизвестной пока цепи. Поэтому лучше не дергаться, а успокоиться и не суетиться впустую, суетливость – плохой советчик. Андрей Ильич сунул под мышку градусник и подошел к окну. Солнечно, тихо, безоблачно. Наконец-то наверху перестали потрошить эту чертову перину, посыпая все вокруг нескончаемым пухом. Завалило их прилично, но в доме наверняка найдется лопата, а сил сейчас хватит вполне, чтобы справиться и с заклинившей дверью, и со снегом. Завести машину долго уговаривать вряд ли придется, хозяйка будет рада избавиться от надоевшего гостя. Лебедев вытащил градусник: лишняя пара десятых, никак не способная повлиять на твердое решение вернуться к нормальной жизни. Он довольно ухмыльнулся и отправился на поиски Аполлинарии. Бедняжка, похоже, обиделась, наверное, глотает сейчас слезы в укромном уголке да ругает себя за опрометчивый вопрос. И правильно делает, лезть в чужую душу – значит пакостить собственным нервам.

Андрей Ильич бесшумно прикрыл дверь комнаты, где провел безвылазно четверо суток, и прямиком направился в каминный зал. Девушка как-то обмолвилась, что там ее любимое место. Подошел к лестнице, привычно коснулся перил, прислушался с интересом, потом пошагал вниз, удивляясь, как прилично звучит гитара. И вдруг через несколько ступеней замер точно привидение, застигнутое врасплох первым петушиным криком.

«Ни о чем не нужно говорить, ничему не следует учить, и печальна так и хороша темная звериная душа», – пел негромко выразительный женский голос, бросая полчища мурашек на ставшую вдруг чужой похолодевшую кожу. Пьяным призраком заскользил Лебедев вниз, цепляясь за дубовые перила. У него хватило сил дослушать до конца и объявиться как ни в чем не бывало перед доморощенной садисткой, вспомнившей снова о дыбе. «Бежать отсюда надо, бежать без оглядки, сию же минуту, – решил Андрей Ильич, – иначе добром все это не кончится».

– Нравится Мандельштам?

– Да. – На безмятежном лице певуньи не было ни тени обиды. – Как себя чувствуете, лучше?

– Да, – эхом отозвался Лебедев и уселся у камина напротив. – А музыка чья?

– Соответствует тексту?

– Можно сказать и так.

Аполлинария задумчиво перебрала гитарные струны и скромно призналась:

– Моя.

– Сколько же в вас еще скрытых талантов?

– Ни одного, – улыбнулась она, – все на вид у.

«В таком случае к тебе надо подходить с лупой», – мрачно подумал Лебедев.

– Я пришел к вам с дельным предложением.

– А я подумала: с пренеприятным известием. Ваше лицо значительно, но мрачно.

– Творческим людям свойственно заблуждаться. Не пугайтесь, я всего лишь хочу расчистить снег до калитки. Дадите лопату?

– В гараже.

– Как туда попасть?

– По расчищенной вами дорожке, – с невинной улыбкой просветила хозяйка.

– Послушайте, Аполлинария, – не сдержался Лебедев, – вы живете одна, что понятно и вполне допустимо. Сознательно не пользуетесь телефоном – с трудом и это можно принять. Но как можно спокойно оставаться замурованной в доме и даже не пытаться высунуть на улицу нос?

– Очень просто: меня откапывает дед. Если не объявляюсь в первые два дня после такого снегопада, значит, забыла про лопату. Тогда дед приезжает и вызволяет меня. – Она поднялась из кресла, бережно положила туда гитару, подошла к камину, поворошила кочергой догорающие поленья. – Не уходите, сейчас будем обедать.

Андрей Ильич от возмущения едва не задохнулся:

– Вы что, издеваетесь?! Я в ответе за сотни людей, на моих плечах крупное производство, у меня командировка срывается, а вы предлагаете ждать вашего деда?! Да вы хоть представляете, сколько стоит минута моего времени?

– А зачем? – Ее мыслительный аппарат ставил в тупик, отметая всякую возможность общения. Убийственная логика захолустной чудачки ошарашивала, заставляя одного из двоих чувствовать себя идиотом. У Андрея Ильича возникло вдруг подозрение, что эта незавидная роль предназначалась ему.