Багряная летопись - Юрий Андреев

— Вам куда, господин хороший? — Это был обусловленный пароль, но Безбородько не предполагал, что спрашивать будут уже на улице.

— Я на именины к Луизе Казимировне, — повеселев, ответил он. «Неплохо, неплохо! Иностранец-то работает солидно». Тошнотворное чувство страха сразу притухло.

— Проходите! Под аркой ворот, налево. — И «дворник» трижды нажал кнопку звонка. При приближении Безбородько дверь открылась. Он вошел и оказался зажатым между двух молодых людей хорошей офицерской выправки. Безбородько улыбнулся совсем весело.

— Что вам угодно? — был задан с каменной вежливостью вопрос.

— Я приглашен на домашнее торжество.

— Кем?

— Моей кузиной, — ответил Безбородько улыбаясь. Лицо спрашивающего осталось отчужденно суровым, и матерый разведчик с облегчением почувствовал себя в почти полной безопасности.

— Проходите на второй этаж, там можно раздеться.

Безбородько бодро поднялся наверх, сдал горничной пальто и меховую шапку, взял девушку за пухлый подбородок, с интересом всмотрелся: «Ей-ей, ничего…» Горничная потупила лукавые глазки: «Что это вы, право», но потом кокетливо и многозначительно улыбнулась ему. «Так-так». Он поправил перед зеркалом пробор и вошел в зал, откуда доносился шум голосов, женское ленивое пение под гитару.

На мягких креслах и диванах сидели мужчины и женщины. Безбородько наклоном головы отдал общее приветствие и прошел вдоль стены в угол, стараясь не привлекать ничьего внимания: опыт научил его прежде всего составлять общее мнение, а уж затем вести себя по обстановке. Среди присутствующих сразу же бросались в глаза двое: крупный мужчина с широкой пухлой грудью и темной волнистой шевелюрой («Уж не завивается ли?» — мелькнуло у Безбородько), он наигрывал на гитаре, подчеркнуто влюбленно глядя в глаза поющей женщине и беззвучно шевеля ртом вслед за нею, — и эта женщина, грациозная брюнетка лет двадцати пяти, с яркими губами, одетая в желтое парчовое платье. «Так вот, значит, вы какие», — подумал Безбородько — он узнал их по фотографиям, показанным ему Авиловым: эсер-боевик Семенов и его гражданская жена Нелидова. О Нелидовой Авилов говорил как о женщине умной, образованной и — опасной, способной увлечь любого мужчину. Происходила она из семьи самарских помещиков.

На диване сидел лысый мужчина лет пятидесяти в черной визитке — Безбородько узнал и его по карточке: эсер Сукин — видный специалист по организации мятежей среди крестьянства. Его брат командовал корпусом у Колчака. Сукин любезничал — корректно и по-светски — с двумя бесцветными дамами. «Нет лучше для технической работы в чужих штабах, чем такие незаметные божьи коровки», — внутренне одобрил их облик Безбородько.

У рояля стояла группа мужчин, также известных ему по фотографиям и характеристикам Авилова: одетый с иголочки высокий седеющий брюнет, в прошлом полковник царской армии, ныне интендант Красной Армии Грушанский; щеголеватый и сдержанный в жестах Гембицкий, генштабист, бывший штаб-ротмистр, кадет по убеждениям; эсер Хорьков — по кличке «черный студент», работающий среди студентов. Остальных участников «домашнего торжества», одетых под рабочих, мелких чиновников, студентов, Безбородько не знал.

…Коль кого я полюблю,Жизнь отдам я за него свою.Ах! Живо-живее,Целуй меня смелее!Вся страстью горю я, целуй меня, —

сильным грудным голосом пела Нелидова, глядя на Семенова, а его подвижное лицо самозабвенно вторило каждой строке романса.

Раздались аплодисменты, крики «бис!», «браво!». Нелидова опустила глаза, глубоко вздохнула. «А дамочка-то и впрямь по всем статьям взяла, — решил Безбородько, глядя на ее смело обнаженную грудь, — надо бы с ней познакомиться поближе, хм, поближе…»

Нелидова как бы вскользь, не видя, глянула на него и озорно спросила у Семенова:

— Ну что, Сашенька, твою любимую?

Он согласно кивнул головой, взял несколько аккордов, и Нелидова широко, раздольно запела:

Мой костер в тумане светит,Искры гаснут на лету,Ночью нас никто не встретит,Мы простимся на мосту…

Из внутренних комнат появился Авилов. Неслышно ступая, он подошел к Безбородько и шепотом позвал за собой. Безбородько кивнул и направился за ним, пристально посмотрев на Нелидову. Она подняла на него смеющиеся глаза, едва заметно подмигнула.

На прощанье шаль с каймоюТы на мне узлом стяни:Как концы ее, с тобоюМы сходились в эти дни.

Авилов закрыл дверь и обратился к вытянувшемуся перед ним дежурному — молодому суровому атлету:

— Поручик, в кабинет больше никого не пускать. В крайнем случае вызывать только меня. Сигнал тревоги — один длинный звонок.

— Слушаюсь! — Офицер, повернувшись по-уставному, вышел. Авилов запер за ним дверь.

В глубине огромной комнаты, погруженной в полумрак, сидело двое. Пахло дорогой сигарой. Авилов и Безбородый также сели в глубокие кожаные кресла.

— Как будто собрались все, с кем я хотел побеседовать особо? — спросил Уильямс.

— Да, сэр. Можно начинать, — ответил Авилов.

— Господа, — начал Уильямс, — срочность вашего вызова объясняется неожиданными и чрезвычайно важными событиями, которые произошли в Москве. На днях в Кремле Ленин высказал свои соображения о возможности считать Восточный фронт с весны следующего года главным фронтом. Все вы понимаете, что это затруднит генеральное наступление войск его высокопревосходительства адмирала Колчака, который наконец-то должен разгромить главные силы большевизма и вернуть вам, истинным патриотам, вашу поруганную родину.

Уильямс затянулся, не спеша выпустил дым, переводя внимательный взгляд с одного сидящего на другого.

— Итак, господа военные, элемент внезапности, видимо, утерян. Я обращаю ваше внимание на то, что Ленин пришел к своему выводу чисто логическим путем, не имея точных данных разведки. Больше того, пришел к нему вопреки весьма энергичному докладу председателя Реввоенсовета Троцкого и вопреки возражениям Главкома Вацетиса. Лично мне кажутся гегельянско-марксовой заумью его диалектические рассуждения о резервах и стратегии в том виде, как мне их передавали, но факт остается фактом: у этого человека воистину дьявольской дар предвидения. Становится совершенно очевидным, что Ленина необходимо убрать. И чем быстрее, тем лучше. Господин Авилов, я не понимаю: о чем думают так называемые «боевики-эсеры»! Куда они глядят? Одно неудачное покушение, и все? — Жест Уильямса выразил сразу недоумение и презрение.

— Не будем совсем уж умалять их заслуги, сэр: Урицкий, Володарский ликвидированы. И Ленин… — корректно напомнил Авилов.

— Да, да, знаю, знаю! Но Ленин-то жив! Так?

— Мы сегодня же поговорим с Семеновым и другими сведущими лицами, — примирительно ответил Авилов.

— Хорошо. Но пока дела обстоят таким образом: Ленин уже говорил о возможности направить резервы, боеприпасы, обмундирование, артиллерию, броневые автомобили, новые формирования на Восточный фронт. Больше того, он заявил, что в случае необходимости обратится с письмом к рабочим крупных городов с просьбой оказать помощь добровольцами, а также дополнительным снаряжением для борьбы с адмиралом Колчаком. В Москве, Петрограде, Туле и других городах уже ощущается прямо-таки бешеная активность большевиков по организации добровольческих отрядов.

Уильямс резко встал:

— И запомните, господа, самое главное, что я хочу вам сказать. Мой опыт подсказывает: победа в России не будет легкой! Не заблуждайтесь на этот счет! Из дыр, из подвалов, из вонючих изб выползли наружу миллионы жадных рабов, которым большевики пообещали отдать добро хозяев, ваше добро! Миллионы, господа, — это страшное слово. Как загнать всю эту темную массу насекомых назад? Только не с помощью либеральной болтовни! Беспощадность, решимость идти до конца во имя спасения цивилизации, воля, сила — вот что нас может спасти. Большевистская саранча пожрет все вокруг себя и двинется на мир. Мы с вами в ответе перед историей! И потому — никакого сентиментализма, никаких иллюзий. Жестокая борьба до конца! — Он сел, обведя присутствующих темными глазками. Сделал затяжку, отряхнул пепел. — Маленькая новость: командовать Четвертой армией Восточного фронта будет назначен некий Фрунзе, известный нам весьма решительным подавлением восстаний, организованных господами эсерами. Кстати говоря, как мне сообщали, несколько дней тому назад этот Фрунзе весьма зажигательно выступал здесь, в Петрограде, но господа эсеры не сумели свести с ним свои особые счеты. Не слишком ли вяло они работают? Мне кажется, они отстают от требований века!

Авилов бессознательно поежился под колючим взглядом маленьких, злых глазок Уильямса.