Ключ дома твоего - Рагим Гусейнов

Савелий Петрович, пробежав глазами бисерным почерком исписанные листки, вырванные из походного блокнота Иннокентия Федоровича, привезенного супругой ему в подарок из Карловых Вар, куда он отправил ее два года назад на лечение, с удивлением уставился на доктора Мишина, мирно потягивавшего свой чай из блюдечка. Он казалось не замечал удивленного взгляда следователя. Но это не осталось незамеченным со стороны Гара Башира.

- Ага, что- то не так? - обратился к нему Гара Башир.

- Я что-то не пойму? - удивленно ответил следователь.

- Что не понимаешь дорогой?

- Все не понимаю.

- Что же там такого непонятного?

- Тут написано, что смерть наступила в результате неосторожного обращения покойного с ружьем.

- Доктор Мишин хороший человек и хороший дохтур, он знает, что надо писать, - убежденно подтвердил заключение доктора Гара Башир.

- Но разве это было не убийство?

- У Гуламали не было врагов, - спокойно возразил на это Гара Башир. - А нет врагов, нет и убийц. Он всегда был неосторожен с оружием, это может подтвердить каждый. Не так ли, - обратился он к мужчинам, сидящим вокруг, на азербайджанском языке, кратко разъяснив ситуацию. Хотя кто знает, что он им сказал. Савелий Петрович, не знавший языка, ничего не понял из его певучей речи. Но он увидел, как все согласно закивали головами. А это уже во всех юридических документах значится как косвенное подтверждение полученного заключения.

...

Ближе к вечеру следователь Львов и доктор Мишин в сопровождении конвоя уехали в Казах. Доктор Мишин, закрыв глаза, казалось, спал под лучами заходящего солнца, мягко покачиваясь на рессорах в такт езды. Но как только Савелий Петрович повернулся к нему, он сразу же открыл глаза, и опережая вопрос, ответил.

- Дорогой мой, забудьте об этом, и чем скорее, тем лучше.

- Но ведь вы в этом заключении описали черт знает что!

- Правильно, а по другому я и не мог бы написать.

- Почему?

- Потому что это Восток, мой дорогой.

- Но ведь произошло убийство!

- А это уже не наше дело.

- Как не наше?

- Они сами разберутся, убийство это или нет. Без нас. Разберутся, и если надо, найдут виновного, осудят и накажут. Все будет по закону.

- По какому закону?

- По их закону. Закону чести. И смею вас уверить, а я тут живу уже не один год, виновные здесь долго не ходят безнаказанными.

- Вы за самосуд? Тогда мы здесь на что?

- У нас есть много других дел, дорогой Савелий Петрович. Послушайте меня, старого "дохтура", как они величают меня, не лезьте туда, куда вас не просят. Все равно вы ничего не добьетесь. Ни один человек в этом селе не согласится вам отвечать без разрешения Гара Башира, а если что и скажет, то только то, что ему велят говорить. Мы для них чужие.

-Законы Российской империи должны быть едиными для всех, что в Петербурге, что здесь, в этом отсталом уголке империи, в этой глуши, - снова возразил следователь.

Мишин с тоской посмотрел в глаза Савелию Петровичу, горько вздохнул. Сколько таких молодых специалистов, только окончивших университеты и приехавших на службу, ему пришлось видеть, не счесть. Многие, не вникнув в специфику местных отношений, порой горячились и после первых же поражений впадали в отчаяние. Другие, наоборот, не делали поспешных выводов, внимательно наблюдали за происходящим и постепенно в кажущемся хаосе и беспорядке окружающей жизни с удивлением обнаруживали искренность, чистоту и стройную гармонию человеческих взаимоотношений. Все это приводило к тому, что они, вначале с недоверием, но постепенно со все большим уважением и почтением относились к их образу жизни, проникались неподдельной любовью к этому народу. Многие, как и он сам, доктор Мишин, уже не мыслили себе жизни вдали от этого края, от этих людей. Несколько лет назад ему даже делали весьма выгодные предложения, связанные с переездом в центральные губернии России, от которых он прежде пришел бы в восторг, в предчувствии открывающихся перед ним перспектив, но теперь, посоветовавшись с супругой, он решительно от них отказался.

Хозяйство у Мишина было крепкое, с экзотическими деревьями и фруктами, от которых родные его, братья и сестры, навестившие его в год его сорокопятилетия вместе со всеми своими детьми, пришли в неописуемый восторг. Он тоже открыто гордился своим садом, в котором любил теперь по вечерам отдыхать, сидя под большим айвовым деревом и покуривая трубку. И сейчас, слушая молодого следователя, к которому он почему - то проникся уважением, может за его искреннюю убежденность в своей правоте и веру в законность, которую он хотел здесь вдали от Петербурга и Москвы всячески защищать, он, доктор Мишин, вспоминал себя. Ведь, еще совсем недавно, он мечтал о другом: о карьере, чинах, хорошей, доходной должности в каком- нибудь уездном или даже губернском городе России. Но все это было до его женитьбы на Сонечке Ивановой, дочери местного чиновника из земельного департамента, родившейся и выросшей в Гяндже и не мыслившей себе жизни вдали от этих мест, от Гей-геля, высокогорного озера в окружении лесов с нависшей над ним вершиной Кяпяза. Эти места она не согласилась бы променять ни на один город России. И вообще она плохо переносила холода, не представляла себе жизни там, где все вокруг на многие недели и даже месяцы укутано снегом, а реки и озера покрыты льдом. Выйдя замуж за молодого врача тюремной больницы, Иннокентия Федоровича Мишина, она очень скоро и его убедила в том, что скромный но надежный достаток, крепкое хозяйство и бесконечное уважение местного населения здесь в Закавказье, стоят больше, чем скучное прозябание в российской глуши, где для продвижения нужны не только влиятельные связи, но и большие деньги, которых у молодой семьи нет и не предвидятся.

Все это вдруг вспомнилось Иннокентию Федоровичу, пока он слушал следователя.

- Савелий Петрович, не спешите, поживите немного, понаблюдайте, потом поговорим. Что касается покойного, то все его родные как один утверждали, что он сам случайно выстрелил в себя, когда чистил ружье. Забыл вынуть патроны. Такое бывает. Даже подписались в этом. Вот, кто крестик поставил, кто палец приложил. Я там в отчете все указал, вместе с протоколом допроса.

И Иннокентий Федорович Мишин, укутавшись в свой пыльный, дорожный плащ, снова закрыл глаза.

...

Похороны Гуламали в Вейсали прошли очень торжественно, все село провожало его, если не считать некоторых молодых людей, посланных по указанию Гара Башира на поиски Айши, странно пропавшей в тот же самый день, когда было найдено окровавленное тело Гуламали. Третий и седьмой день с его смерти оплакивали родные, но почему-то забыли отметить сороковой день. А через год, если бы кто-нибудь, вспомнив о нем, захотел пойти на его могилу, он бы с удивлением обнаружил, что такой могилы нет. То ли от ветра зимой или селя, пронесшегося здесь в конце весны, а может и человек этому виной, но сравнялась, смешалась с землей могила Гуламали, даже следа не осталось от нее, ни на земле, ни в памяти людской.

Глава четвертая.

Рождение Айши в доме Фейзуллы из рода Гараллы было большим и радостным событием. А для всего села Вейсали это можно было смело назвать историческим, знаковым событием. Оно положило конец многолетней вражде между двумя большими родами в этом селении, Гараллы и Джуварлы. Когда началась эта вражда и что послужило ей причиной, уже давно было предано забвению, не осталось уже в селе человека, помнящего истоки этой неприязни. Поговаривали, что виной всему нерешенные финансовые неурядицы, кто-то, кому-то что-то недоплатил или может переплатил, а затем потребовал свои деньги обратно. А может и женщина была всему виной, кто знает. Никто не помнил. Но вражда продолжалась. Волны этой вражды, вовлекали в свою орбиту все новых участников этой кровавой драмы, вербуя новых участников и жертв, с каждым годом усиливая страдания матерей и увеличивая морщины на лицах отцов. Не было на селе праздника или свадьбы, на которых не пересекались бы пути молодых людей из этих двух семей, и очень редко эти стычки кончались мирно. Вражда эта разделила селян на два непримиримых лагеря, которые следили друг за другом и были готовы при первом же удобном случае исподтишка или даже в открытую нанести жестокий удар по противнику. Люди устали от этой вражды, но остановиться никак не могли, ибо легко разжечь костер, но никак не остановить пылающее море.

...

Весть о том, что девушка из рода Джуварлы, голубоглазая Яшма, ушла из семьи, а наутро разожгла новый очаг в доме молодого красавца Фейзуллы, которым гордились не только все Гараллы, но и многие другие семьи Вейсали, быстро облетела село. И замерло село, ожидая страшного гнева с обеих сторон, но после полудня все облегченно вздохнули. Никто не посмел возразить выбору Фейзулы и не согласиться с решением Яшмы.

Многие в селе, где были девушки на выданье, не скрывали, что желали бы видеть сватов Фейзуллы у своих ворот, и нигде не нашел бы он отказа. Много сердец покорил и стройный стан Яшмы, и ее улыбка. Алой розой благоухала она в букете своих сестер и подруг, не раз заставляя бешено колотиться сердца молодых мужчин. Из-за нее возникали ссоры, многие мечтали послать в ее дом своих сватов, но каждый раз что-то останавливало их, словно создана она была лишь для восхищенного созерцания.