«Крестный отец» Штирлица - Иван Просветов

Роман Ким как-то признался, что в 1917 году сочувствовал кадетам{27}. Хотя политические страсти вряд ли занимали его больше дел учебных и сердечных.

Гимназист Ким сдавал выпускные экзамены, когда до города добрался первый эшелон с солдатами чехословацкого корпуса бывшей Российской армии, которых большевики решили отправить на родину кружным путем — через Владивосток. В мае — июне 1918 года чехословацкие части стали опорой антисоветских восстаний от Поволжья до Приморья. 6 июля Верховный совет Антанты с согласия Временного правительства автономной Сибири объявил Владивосток зоной контроля государств антигерманской коалиции. В бухту Золотой Рог прибыли корабли с британскими, французскими, японскими и американскими войсками.

Япония и США обязалась направить на восток России по 9000 военнослужащих. Но к февралю 1919 года японский экспедиционный корпус разросся до 25 600 солдат и офицеров, распределенных по гарнизонам от Владивостока до Николаевска на севере и Читы на западе{28}. «По городам и селам распространялись японские декларации, что их войска введены в Россию из чувства человеколюбия, что у них нет завоевательных намерений, они бескорыстно помогают восстановлению России и совершенно нейтральны в борьбе партий, и только безусловно не допустят вооруженных столкновений между партиями», — вспоминал участник войны на Дальнем Востоке{29}. Каждый раз, когда японские роты проходили маршем по Светланской улице, они впечатляли своей дисциплиной. Отлаженный механизм, готовый беспрекословно выполнять приказы. Вопрос в том, какими будут эти приказы.

Владивосток жил жизнь тылового города, принимавшего беженцев из Советской России и военную помощь от союзников. Если не считать потасовок, которые иногда затевали американские матросы, в городе в целом было спокойно. Работали «Общедоступный театр-иллюзион» и Народный дом с библиотекой и шахматным клубом, существовали литературно-художественное и спортивное общества. При Восточном институте открылся частный историко-филологический факультет, благо в преподавателях и студентах не было недостатка. Появился даже еще один вуз — Политехнический институт.

Газеты печатали сообщения о победоносном наступлении Русской армии за Уралом. И с большой осторожностью — о партизанской войне в Приморье. Красные партизанские отряды не давали покоя колчаковским тылам, и, если бы не японские штыки, бороться с повстанцами было бы чрезвычайно трудно. Колчаковские мобилизации и военные рейды с участием японских солдат только распаляли партизанское движение.

Революция и смута разделили и приморских корейцев. Большевики обещали крестьянам бесплатное распределение земли, и первый корейский отряд уже летом 1918 года сражался за красных. Корейская интеллигенция, промышленники, коммерсанты, зажиточные земледельцы сторонились революционного передела. Корейский Национальный Совет, избранный в мае 1918 года на съезде корейских общественных организаций в Никольске-Уссурийском (в числе его руководителей был Петр Цой), заявил о признании Временного правительства Сибири единственной правомочной властью. Правда, левых и правых роднила национальная идея. В марте 1919 года в Корее вспыхнуло антияпонское восстание, началом которому послужила демонстрация в Сеуле с публичным чтением Декларации независимости.

«Корейская слободка во Владивостоке разукрашена национальными и красными флагами, — запомнилось очевидцу. — Корейская манифестация двигается от слободки по городу. На автомобилях разбрасывают Декларации независимости Кореи… Всем консулам специальная корейская делегация вручает Декларацию независимости, напечатанную на английском, русском, китайском и корейском языках. Японская жандармерия присматривается, шмыгает по корейским фанзам, срывает декларацию… Японскому консулу бросили пачку деклараций в окно…»{30}.

В эти дни Романа Кима призывают в армию. Поход белогвардейцев к Волге истощил их силы. В марте — апреле 1919 года в городах Сибири и Дальнего Востока объявили мобилизацию мужчин 18–35 лет с образованием не ниже четырех классов гимназии или одного курса технических школ и высших начальных училищ. Призывников направляли во вновь формируемые стрелковые дивизии, на ускоренные курсы военных училищ и в учебно-инструкторские школы. Во Владивостокском уезде мобилизовали 1478 человек{31}. Среди них были и учащиеся Восточного института.

Киму повезло. Он попал в разведку.

Мобилизованных студентов Восточного института отправили в военное училище. Кроме нескольких японистов — их зачислили чиновниками военного времени в Военно-статистический отдел штаба Приамурского военного округа. За скромным названием скрывалась полноценная спецслужба со своей сетью резидентов, агентов и осведомителей в Приморье и Забайкалье. Руководил ею подполковник Цепушелов — выпускник Восточного института, в годы мировой войны бывавший в секретных командировках в Японии и Китае. Японцы помогали охранять железные дороги и отбиваться от партизан, поставляли пушки, снаряды, винтовки, пулеметы, патроны. Но Колчак им не доверял — слишком заинтересованно японцы вникали в русские дела. Потому в числе главнейших забот ВСО была слежка за действиями японских войск и военной разведки на Дальнем Востоке{32}.

К работе с секретными отчетами и донесениями Кима, разумеется, не допукали. Зато он научился анализировать открытые источники информации: «Я обрабатывал японскую прессу и составлял сводки по различным военно-политическим вопросам». В частности, по поручению Цепушелова отслеживал публикации, доказывающие «исторические права» Японии на Приморье и Корею{33}. Летом 1919 года Кима перевели «в качестве чиновника военного времени в отделение культурно-просветительское и печати». Казалось бы, должность нейтральная, но Роман Николаевич упомянул о ней лишь однажды в служебной автобиографии{34}. Отделение было частью Осведомительного отдела штаба округа, отвечавшего за военную пропаганду. Неясно, чем занимался там Ким (сам он уверял, что, как и прежде, «составлением обзоров английской и японской прессы»), но на тот момент для армейского командования пропаганда была не менее важна, чем разведка. Белые отступали, за июль сдали красным Пермь, Екатеринбург, Уфу, Челябинск. О поражении не думали, готовились к контрударам.

Ким не понимал эту войну. В сентябре штаб Приамурского округа переформировали. Появились слухи, что часть работников штаба определят в военные училища или направят в Омск, где находился штаб Колчака, и он решил всеми способами уклониться от военной службы. Ким явился в японское консульство и был принят генеральным консулом Кикучи. Он рассказал, что по рекомендации Ватанабе (на тот момент не служившего в консульстве) учился в Японии и считает себя японцем. Доказательство: удостоверение колледжа Кэйо с фамилией опекуна — Сугиура. Можно ли получить свидетельство о японском подданстве? Кикучи просьбу удовлетворил. «Военные власти были настолько зависимы от японцев, что полковник [в отделе], которому я предъявил удостоверение о японском подданстве, даже извинился». Не дожидаясь приказа об увольнении, Ким перестал ходить на службу{35}.

Никто не хватился чиновника-переводчика. Командованию было уже не до сводок и обзоров. Восточный фронт рушился на глазах. Началась эвакуация войск и учреждений из Омска. 14 ноября город заняли большевики. 22 ноября пал Красноярск. Во Владивостоке — мятеж: чешский генерал Гайда сговорился с социалистами. Мятеж удалось подавить. Колчак надеется закрепиться у Иркутска. 5 января 1920 года и там случилось восстание, власть переходит к эсеровскому Политцентру. Колчак слагает с себя полномочия Верховного правителя России. Представители Политцентра арестовывают адмирала. В Чите остается атаман Семенов со своими казаками. Армия генерала Каппеля, погибшего под Иркутском, еще боеспособна. Но белой Сибири больше нет.

Во Владивостоке вновь собралась земская управа.

Это был необычный переворот и столь же необычное правительство. 25 января 1920 года во Владивостоке взбунтовался егерский батальон, бунтовщиков разогнали, но в итоге генерал Розанов добровольно уступил власть Приморской земской управе, объединившей умеренных социалистов и большевиков. Гарнизон Владивостока встал на ее сторону. 31 января в город без единого выстрела вошли партизанские отряды.

Владивосток устал от Гражданской войны, хотя страдал меньше иных городов бывшей империи. «Я дошёл до переполненной народом Светланки. Куда девались нарядные платья дам? Все как-то в один день обнищали и обносились, но зато всюду бросались в глаза красные банты, — вспоминал Владимир Аничков, служивший при Колчаке в министерстве финансов. — Людей без банта я не насчитал и одного десятка. Даже на двух маленьких кадетиках в шинелях без погон виднелось по красненькому бантику…»{36}