Ульяновы и Ленины. Тайны родословной Вождя - Михаил Штейн

Однако все эти версии в результате дальнейших поисков отпали. В «Волынских губернских ведомостях» я обнаружил упоминание о дочери житомирского мещанина Дмитрия Бланка — Любови Тридрих[30]. Стало ясно, что именно она, сестра Дмитрия и Александра, вслед за ними приняв православие, стала крестной матерью Екатерины Бланк, находясь в момент ее рождения в Петербурге в гостях у братьев. Почему при этом М.И. Бланк (в крещении Дмитрий) назван не русским, а иностранным купцом, выяснить не удалось.

Второй восприемницей Екатерины Бланк была Каролина Карловна Эстедт. В семье А.Д. Бланка восприемниками его детей довольно часто были люди, исповедующие лютеранство: Владимир Иванович Биуберг, Карл Иванович Гроссшопф, Екатерина Ивановна Гроссшопф. Это допускалось православной церковью.

3. ВОСПРИЕМНИКИ

А.И. Ульянова-Елизарова в свое время не могла найти ответа на вопрос, почему в судьбе братьев Бланков приняли участие «такие родовитые и чиновные люди», как указанные в числе восприемников сенатор Д.О. Баранов и граф А.И. Апраксин[31]. Этот вопрос возник и передо мной. В феврале 1965 г. я обратился в Музей истории религии и атеизма в Ленинграде к старшему научному сотруднику, бывшему протоиерею и профессору Ленинградской духовной академии А.А. Осипову. Он объяснил, что в 1820 г. переход из иудаизма в православие или другую христианскую конфессию был большой редкостью, а поэтому представители высшей знати России считали для себя почетной обязанностью быть крестными родителями. Крестники становились как бы членами семьи своих восприемников, так как, переходя из иудаизма в православие, отказывались от родителей и официально считались сиротами. Именно на «сиротство» братьев Бланк ссылается князь А.Н. Голицын, рекомендуя конференции Медико-хирургической академии принять их «в число казенных академических воспитанников», несмотря на то, что в латинском языке их знания оказались не весьма успешными[32].

Что же нам известно о людях, ставших восприемниками братьев Бланк?

Начнем с крестного отца Абеля (Дмитрия) Бланка сенатора Д.О. Баранова (8 марта 1773 — 23 августа 1834). Известный дворянский род Барановых ведет начало от татарского мурзы Ждана (в крещении Даниила) по прозвищу Баран. Он выехал из Крымской орды в Россию во времена великого князя Василия II Васильевича Темного и служил при нем «на коне, при сабле и луках со стрелами и пожалован при дворе комнатным и дан ему ключ»[33] (все эти знаки вошли в герб русской ветви Барановых). Верно служили русским царям и другие представители этого рода. Дмитрий Осипович (Иосифович) Баранов был записан сержантом лейб-гвардии Преображенского полка 11 лет от роду, а спустя 14 лет, 8 сентября 1798 г., он вышел в отставку в чине штабс-капитана. В 1801 г. стал служить в Сенате, а в 1817 г. стал сенатором. В образованном 9 ноября 1802 г. Еврейском комитете он стал правителем дел и составил неблагоприятный для евреев проект нового законодательства. Но М.М. Сперанский, которому Баранов передал свои предложения, не дал им хода. В связи с разразившимся в 1822 г. в Белоруссии голодом сенатор Баранов был послан туда для выяснения причин его возникновения. Вернувшись, он заявил, что виновниками голода являются евреи, проживающие в селах и деревнях. Поэтому для недопущения нового голода Баранов предложил всех белорусских евреев насильственно переселить в Новороссию. Несмотря на протесты МИНИстра внутренних дел В.П. Кочубея, Александр I указом 11 апреля 1823 г. обязал начать переселение евреев из сельской местности в города и местечки, где они могут заниматься торговлей и промыслом. А 1 мая того же года в связи с докладом Баранова был учрежден особый комитет для выработки нового законодательства о евреях[34].

Современному читателю может показаться странным, что человек, чья служебная деятельность отличалась антисемитской направленностью, принял живое участие в судьбе провинциальных еврейских юношей. Но антисемитизм начала XIX в. имел в виду не национальную принадлежность как таковую, а религию — иудаизм. Поэтому Баранов, лично способствуя крещению евреев, действовал в соответствии со своими убеждениями.

Любопытно отметить, что декабристы считали возможным включить Д.О. Баранова, как человека, в чьей честности и порядочности они не сомневались (наряду с А.П. Ермоловым, Н.С. Мордвиновым, И.М. Муравьевым-Апостолом, Н.Н. Раевским, М.М. Сперанским и некоторыми другими), в состав предполагаемого Временного правительства[35]. Список этот стал известен Николаю I, и он отреагировал по-своему. Д.О. Баранов вместе с графом П.А. Толстым, князем И.В. Васильчиковым, М.М. Сперанским, бароном Г.А. Строгановым, графом Е.Ф. Комаровским, графом П.И. Кутайсовым, С.С. Кушниковым и сенатором Ф.И. Энгелем был включен в состав ревизионной комиссии суда, учреждавшей разряды переданных суду декабристов.

Во время заседания ревизионной комиссии в Петропавловской крепости, когда привлеченным к суду декабристам предлагалось подписать три вопросных пункта: 1) своей ли рукой подписаны показания, данные на следствии; 2) добровольно ли подписаны; 3) были ли даны очные ставки, Баранов совместно с А.Х. Бенкендорфом опрашивал членов Северного общества. При этом Баранов был очень вежлив, но не выпускал, судя по воспоминаниям И.Д. Якушкина, бумаг с показаниями из своих рук[36]. В то же время Бенкендорф, как вспоминает А.Е. Розен, давал понять, что ему несдобровать[37].

Как же оценивать Д.О. Баранова как личность? Думается, точнее многих характеризует его член следственной комиссии по делу декабристов сенатор П.Г. Дивов. Рассказывая в своем дневнике 20 октября 1833 г. об очередном общем собрании Сената, он пишет: «Председательствующий Баранов человек весьма сведущий в административной части, но гораздо менее по части юриспруденции; он не способен поддержать правое дело, если какие-либо личные соображения заставляют его уклониться от прямого пути. Он говорит хорошо, с апломбом, не горячась»[38].

У Баранова было два сильных увлечения: поэзия и шахматы. Первое свое стихотворение «Шарлотта при гробе Вертера» он опубликовал в четырнадцатилетнем возрасте, будучи воспитанником Вольного благородного пансиона при Московском университете, в журнале В.И. Туманского и И.Ф. Богдановича «Зеркало Света». С тех пор его стихи появляются в печати довольно часто, что дает ему возможность в 1833 г. быть избранным в члены Российской академии. Среди тех, кто поддержал избрание Баранова, был и А.С. Пушкин[39].