Военный слух - Филипп Капуто

Держать строй, держать строй, сохранять дистанцию.

Дистанция тридцать дюймов, интервал — сорок.

Левой-правой, левой-правой.

Кру-у-гом! Кру-у-гом! Левое плечо, впе-рёд!

Строй держать, держи строй, строй держи, гондоны!

Левой-правой, левой-правой. Ноги не слышу!

Шевели ногами! Раз-два, левой!

— Шаг печатаем! Ноги не слышу!

Раз-два, левой-правой, левой-правой.

Оружие ровней. Ровнее, девки! Э, четвёртый урод в первой шеренге — я сказал, ровней оружие, нах! Ровнее! Раз-два, раз-два.

Ровней оружие, щас я те устрою, по морде захотел? Раз-два. Оружие поправь! Глухой, нах? Выше голову!

Чё уставился, чучело?!

Выше голову! Оружие поправь! Понял, дурень?!

Раз-два, раз-два.

Раз-два, левой! Левой! Раз-два-три. Левой! Левой! Раз-два-три. Левой, урод! Левой! Левой! Раз-два…

Левой-правой, левой-правой.

Строевая подготовка должна была воспитать в нас дисциплинированность и коллективизм, две из главных добродетелей, ценимых в морской пехоте. Что ж, к началу третьей недели мы научились исполнять приказы незамедлительно и одновременно, не рассуждая. Каждый взвод был превращён из группы отдельных личностей в механизм, в котором мы были всего лишь деталями.

Наши психические и физические силы подвергались изощрённым испытаниям по ряду причин. Прежде всего, эти испытания должны были устранить из наших рядов слабаков, носивших родовое название «неуды» — от слово «неудовлетворительно». Считалось, что человек, не способный выдержать, когда на него время от времени кричат или отвешивают пинка, никогда не сможет устоять перед тяготами, присущими боевым условиям. Но эти издевательства должны были ещё и лишить нас всех чувства собственного достоинства, заставить ощущать свою никчёмность до тех пор, пока мы не докажем, что соответствуем строгим требованиям, предъявляемым к людям в корпусе морской пехоты.

И мы изо всех сил старались это доказать, и терпели всевозможные унижения, лишь бы показать, что в силах их перенести. Мы говорили «Благодарю, сэр!», когда сержант-инструктор отвешивал подзатыльник за то, что винтовка грязная. Ночь за ночью, не жалуясь, мы выполняли за свои прегрешения китайские отжимания (при выполнении китайских отжиманий тело выгибается дугой, опираясь лишь на голову и пальцы ног). Секунд через десять-пятнадцать кажется, что череп готов лопнуть, словно его зажали в тисках. Нам приходилось выполнять это упражнение по нескольку минут, до потери сознания.

Не знаю, как другие, но я терпел эти муки из-за неудержимого желания достичь своего несмотря ни на что. Ужасное слово «неуд» преследовало меня как кошмар. Его я боялся больше сержанта Макклеллана. Что бы он со мною ни сделал, всё равно было бы хуже вернуться домой и признаться родителям, что у меня ничего не вышло. Я боялся не того, что они начнут меня ругать, а того, что они наверняка начнут умалять мою мужественность, демонстрируя сострадание и понимание. Я представлял себе, как мать скажет: «Ну и ладно, сынок. Нечего тебе делать в этой морской пехоте, будь лучше с нами. Хорошо, что вернулся. Там отцу надо помочь, газон постричь». Я так боялся, что меня сочтут неполноценным, что даже старался не подходить к кандидатам в «неуды», которых на языке того своеобразного мира называли «маргиналами». Они были носителями вируса слабости.

Большинство маргиналов в конце концов попадали в категорию «неудов», и их отправляли домой. Некоторые уходили сами. Было два или три случая нервных срывов, ещё несколько человек едва не умерли от теплового удара во время форсированных маршей и были уволены по состоянию здоровья.

Остальные, процентов семьдесят от исходного состава, дошли до выпуска. В самом конце обучения инструктора отдали должное этому факту, сообщив, что мы заслужили почётное право называться морскими пехотинцами. Мы были исполнены гордости за себя, но едва ли сможем когда-нибудь забыть всё, что нам пришлось перенести ради того, чтобы обрести право на это звание. И по сей день запах утреннего леса напоминает мне о давних рассветах в Кэмп-Апшуре, когда раздавались пронзительные сигналы к подъёму, орали сержанты и очумелые новобранцы выбирались из кроватей.

Те, кто прошёл эти начальные испытания, через два года вернулись в Куонтико для прохождения основного курса, ещё более изматывающего. Многое было нам знакомо: та же строевая подготовка, штыковая подготовка, рукопашный бой. Но были и некоторые усовершенствования. Одним из них было дьявольское изобретение, предназначенное для физических измывательств над курсантами. Его название, «Холм-тропа», было примером свойственного военным отсутствия образного мышления, потому что это и была тропа, проходившая по холмам, которых было семь. И что это были за холмы! — крутые как «американские горки» и в десять раз выше. Нам приходилось бегать по ним не менее двух раз в неделю, с полной боевой выкладкой. Во время этих пробежек курсанты, потерявшие форму за два года жизни в кампусах, валились дюжинами. Ждать сочувствия от инструкторов этим несчастным не приходилось. Помню, как один чересчур упитанный парень свалился без сознания возле какого-то пня, а сержант начал трясти его за воротник, выкрикивая в его побледневшее лицо: «Встал, говнюк! Жопу от земли отодрал, жирюга, и встал!»

Были у нас и развлечения: бег наперегонки по полосе препятствий и бои на боксёрских палках. Они представляли собой толстые деревянные шесты с набитыми подушками на концах, и эти бои должны были воспитывать в нас «дух штыка», а именно дикую ярость, позволяющую вонзать холодную сталь в человеческий живот. Двое курсантов изготавливались к бою и начинали молотить друг друга этими дубинами под ободряющие команды кровожадного инструктора: «Защита — удар! Руби! Бей прикладом! Убей эту сволочь, убей! Выпад! Коли! Коли давай. Коли! Убей его!»

Мы непрестанно подвергались усиленной идеологической обработке, позаимствованной, похоже, из методики промывания мозгов, разработанной коммунистами. Передвигаясь бегом, мы должны были дружно распевать: «Раз-два-три-четыре, я люблю корпус морской пехоты». Перед приёмом пищи мы дружно декламировали:

«Сэр! Морская пехота США — родилась в 1775 году, самые несокрушимые воины в истории человечества. Ганг-хо! Ганг-хо! Ганг-хо! Да дарует Бог войну!» Подобно призывам революционеров, на бумаге эти лозунги выглядят нелепо, но когда сотня голосов произносит их в унисон, они производят на человека жуткое, гипнотизирующее воздействие. Психология толпы, как на политическом митинге, овладевает его волей, и вот он уже выкрикивает какую-то чушь, даже понимая, что это именно чушь. Через некоторое время человек начинает верить, что он всерьёз и глубоко любит морскую пехоту, что она несокрушима, и что нет ничего плохого в том, чтобы молить Бога даровать войну, это событие, во время которого корпус морской пехоты периодически оправдывает своё существование и достигает своего апофеоза.

До нас доводили нормы поведения, которые обязаны соблюдать морские пехотинцы: они никогда не оставляют раненых на поле боя, никогда не отступают и, покуда есть чем отражать противника, никогда не сдаются. «А морскому пехотинцу лишь тогда нечем отражать противника, когда он убит», — сказал нам один инструктор. У нас были занятия по истории (я бы сказал «мифологии») корпуса морской пехоты. Нам рассказывали о том, как лейтенант Пресли О'Бэннон штурмовал форт корсаров с «Берега варваров» у Триполи, как капитан Трейвис захватывал крепость Чапультепек — те самые «чертоги Монтесумы»[9] — во время войны с Мексикой, как 5-й и 6-й полки шли в штыковую атаку при Белло Вуд, как Чести Пуллер молотил мятежников в Никарагуа и японцев на Гуадалканале.

Основной курс обучения начали проходить около семисот пятидесяти человек, до выпуска дошли всего пятьсот. Выпуск состоялся в августе 1963 года, жара была неимоверная. Мы стояли по стойке «смирно» на плавящемся асфальте плаца, где провели целую вечность на занятиях по строевой подготовке.

Отряд старших офицеров начал занимать места на трибуне, цветные ленточки их боевых наград ярко выделялись на форме цвета хаки. Латунные знаки различия и начищенные инструменты оркестрантов ярко блестели на солнце. Маленькой группкой стояли гражданские, по большей части родители, приехавшие посмотреть, как их сыновья будут проходить военный ритуал инициации. Зачитали приказы о поощрениях, традиционные поздравления, один из офицеров обратился к выпуску с краткой речью о долге-чести-Родине. Мы стояли в терпеливом ожидании, капли пота стекали на галстуки, от жары разглаживались складки на рубашках.

Наконец по строю прокатилась команда начать прохождение торжественным маршем. Мы промаршировали мимо трибуны, чётко повернув головы по команде «Равнение направо!». Трепетали на ветру пурпурно-золотые флаги, барабанщики отбивали дробь, оркестр играл гимн морской пехоты. Все происходило возвышенно и величественно, как празднование Дня независимости в старые времена. Горны, барабаны, флаги. Батальон маршировал по плацу линией колонн, в ушах волнующе и торжествующе гремел гимн, и мы чувствовали себя несокрушимыми — радостные мальчишки лет по 21–22, и никто ещё не знал, что некоторым из нас не суждено стать намного старше.