Роман с авиацией. Технология авиакатастроф - Александр Андриевский

Спецшкола сияла огнями. Сияли и «спецы». Новые кители, отутюженные «клеши», зеркальный блеск паркета, ботинок, кожаных ремней и погон. И среди этого великолепия яркость и пестрота праздничных нарядов приглашенных из женских школ девчонок придавали особую окраску и значение происходящему. А по углам просторного танцевального зала спецшколы толкались неотесанные «ратники», своим присутствием как бы подчеркивая разницу между ними и настоящими «спецами». Одного взгляда было достаточно, чтобы отличить нашего брата от «спеца» – коротенький ежик только что отросших волос, потертый китель с чужого плеча, брюки пока еще дудочкой и кирзовые ботинки. Но все было продумано. Любую форму надо заслужить и уметь носить. И нам предлагалось проявить свои способности в шитье, утюжке и чистке обуви. Совсем скоро мы в совершенстве овладели этим искусством, и сегодня по умению носить форму можно с первого взгляда отличить бывшего «спеца». А пока мы старались принять независимый вид и не смотреть на лихо танцующие пары. Мы еще только-только познавали азы танцевального искусства на уроках бальных танцев в Доме офицеров.

Танго, фокстроты, блюзы, румбы, вальс-бостон – все это было у нас еще впереди. А сейчас танцевали наши старшие товарищи, и танцевали так, как не умели этого делать наши сверстники в других школах. Это как магнитом притягивало девушек на наши вечера. Не последнюю роль здесь играла и особая, сдержанная манера поведения, умение общаться, галантность и вежливость в обращении, военная выправка – форма обязывала!

На наши вечера приходили также и выпускники военных училищ, находящиеся в отпуске, – молодые офицеры из строевых частей ВВС. Безупречная выправка и умение носить офицерскую форму с золоченым кортиком вызывали всеобщее восхищение. Но с какой грустью они смотрели на нас, беззаботно веселящихся юнцов. Потом, попав, как и они, в переполненные аэроклубовцами школы первоначального обучения летчиков, которые были разбросаны по закоулкам России, мы не раз вспоминали их снисходительное отношение к нам и фразу: «Спецуха – это авиационный рай на земле». А пока мы веселились и наслаждались нашей молодостью. На сцене чинно, как у Эдди Рознера, восседал доморощенный джаз-оркестр, на вершине которого выше всех сидел ударник – Володя Новоселов. «Спецы», насмотревшись только что прорвавшихся на наши экраны трофейных немецких и американских фильмов, выделывали сногсшибательные кренделя с ученицами женских школ, содержавшимися в строгости, которой позавидовали бы настоятельницы монастырей. Но вот джаз объявляет перерыв, и «ратнику», запертому в кинобудке, дают сигнал – зал погружается в звуки танго из кинофильма «Серенада солнечной долины» в исполнении джаза Глена Миллера. Объявляется «белый» танец. «Спецы», как по команде, оставляют своих партнерш, дабы дать им свободу выбора, и собираются небольшими группами, чтобы поделиться впечатлениями. Но каждый с интересом следит за своей партнершей. Наиболее активные барышни тут же приглашают приглянувшихся им кавалеров, не поборовшие же свою скромность начинают усиленно демонстрировать независимость и болтать с подругами. Вот тут-то не зевай! У стен остались самые симпатичные и знающие себе цену девчонки, и многоопытные «спецы», не поддавшись на случайные приглашения, с гусарским поклоном и щелчком каблуков выбирают достойных. Весь остальной вечер они ни на шаг не отпускают их от себя.

Но что-то уж очень быстро стал гаснуть свет, а мы только-только созрели для приглашений. Объявляется последний танец. Кажется, мы не успели толком и осмотреться. Вот и конец бала. Школа пустеет. Мы с завистью наблюдаем, как наши старшие товарищи в гардеробе помогают одеться своим подругам и уходят их провожать. А мы, «ратники», так и не успев ни с кем познакомиться, идем приводить в порядок помещение. Утром, к началу занятий школа должна блестеть.

Воспоминания, связанные с нашим первым балом, остались на всю жизнь. Учеба шла своим чередом. Вместе с Юрой мы записались в авиамодельный кружок и стали изучать основы аэродинамики. Из «ратников» нас было только двое, но приняли нас, как родных, – поделились инструментом, материалом, клеем, дали схемы моделей и помогли в их изготовлении. Работа закипела. В конце мая наш кружок должен был выступать на городских соревнованиях. Трудились мы в основном после уроков – тисочки, надфили, шпангоуты и нервюры всегда лежали в портфеле вместе с тетрадками и учебниками по алгебре и литературе. Но иногда скрип напильника раздавался и во время урока (чаще всего – английского). Преподавательница подозрительно посматривала в нашу сторону, но нам до поры до времени удавалось ее обманывать. Но однажды мы так увлеклись, что не заметили, как англичанка (партийная кличка, из-за ее грузного вида – Атомная бомба) тихо, как «Титаник» к айсбергу, подплыла к нашей парте. Не успев спрятать инструмент, мы покорно ждали столкновения. Но вопреки ее характеру, она молча указала на дверь, и мы, не дав ей раскрыть рот, пробкой вылетели из класса. Скрываясь от начальства, побродили по туалетам и к концу урока мы торчали уже возле класса. Около дверей на подставке с роликами стоял тяжелый авиационный двигатель. Мы переглянулись и поняли друг друга без слов. Нам потребовались буквально секунды, чтобы сдвинуть его с места и подпереть им дверь. Звенит звонок… Изнутри ломились добрых пять-семь минут, пока не подошли ребята из соседнего класса и вместе с нами не отодвинули двигатель.

Подходил к концу первый учебный год. В авиамодельном кружке все было готово к предстоящим вскоре соревнованиям. Однажды кто-то принес в кружок пневматическое ружье и подходящую по калибру дробь. И… как будто проснулся инстинкт будущих истребителей – мы вообразили себя в воздушном бою. Началась несусветная пальба по своим же моделям. Лучших мишеней нельзя было и придумать. Когда кончилась дробь, мы просто ахнули, увидев, что мы натворили. Специальная бумага, которой были оклеены наши модели, была изрешечена и висела клочьями. Нервюры, стрингеры и шпангоуты были перебиты и основательно повреждены. А до соревнований оставалось чуть более двух недель. То, над чем мы трудились почти год, надо было срочно восстанавливать… И мы это сделали.

Летние лагеря

Вот и закончился учебный год. Впереди нас ожидал летний лагерь – целых полтора месяца неизвестной нам вольной лагерной жизни. В десятых числах июня нас построили, пересчитали, проверили снаряжение и разместили по автобусам. После часа езды перед нами открылась чудесная панорама. Прямо впереди – невысокие, заросшие лесом холмы, слева – редкий лесок с кустарником, посреди – огромнейший пруд, противоположный берег был еле виден. По берегам пруда были разбросаны пионерские лагеря, в том числе суворовцев и наш. От зеркальной воды несло прохладой. Невдалеке виднелась плотина, две спортплощадки, какие-то спортивные сооружения, пляж с вышкой для прыжков. Въехали в лагерь. По обеим сторонам длинной, засыпанной чистым песком дорожки стояли в ряд большие зеленые палатки, за ними высокие ели. По номеру отыскали свою палатку. Внутри пахло свежей еловой смолой. По бокам были устроены два ряда длинных деревянных нар, посредине стоял стол. Каждый получил постельное белье и мешок для матраца, который предстояло набить заранее приготовленным душистым сеном. Мы с Юркой и Володей нашли себе место в углу у окна, устроились и отправились на пляж искупаться. Но вот горн дневального оповестил о сборе. Нас построили, рассказали о распорядке дня.

Началась наша лагерная жизнь. Кроме предусмотренных распорядком дня занятий в лагере часто организовывались различные спортивные мероприятия – военизированные эстафеты, сдача норм ГТО, соревнования по плаванию и другим летним видам спорта. Конечно, любимым было плавание. За каких-нибудь полторы недели мы физически окрепли, брови и волосы выгорели, а тело почернело от загара. Вскоре, как нам показалось, начальство тоже охладело к занятиям, проводило их все реже и реже, а больше времени посвящало купанию и катанию на лодках. Недалеко от нашего лагеря находился лагерь суворовцев. В то время как мы, раскинувшись на песке, подставляли свои тела лучам солнца, они строем, с полной выкладкой (карабин, противогаз, скатка шинели, саперная лопатка, а иногда и каска), совершали форсированные марш-броски километров по пятнадцать-двадцать. С какой завистью они смотрели на нас! Однажды, чтобы жизнь не казалась малиной, и нам устроили такой марш-бросок, во время которого некоторые до кровавых мозолей стерли ноги и еле доковыляли обратно, а после этого еще неделю зализывали свои раны. «Авиация – не пехота, а дорогостоящая элита армии, которую надо беречь для точных, решительных и самоотверженных атак», – наивно полагали мы.

В лагере продолжал работу мотокружок. А так как Кот исправно следил за смазкой вверенного ему мотоцикла, то ходил в любимчиках у Иценко и всегда имел возможность покататься на нем. Он часто носился по лесным дорогам, посадив в коляску и на заднее сидение всех, кто мог за что-нибудь зацепиться. Но однажды прямо на глазах командира роты он чуть не перевернул мотоцикл вместе с пассажирами, после чего был лишен всех своих прав и привилегий. Тогда Кот переключился на машину командира батальона. У Махно был старый трофейный «мерседес-бенц». Кот часто, по собственной инициативе, возился с ним, подтягивал болты, копался в моторе, менял масло. Постепенно войдя в доверие как опытный механик, он частенько получал ключ от зажигания у самого Махно. Но кататься одному на такой шикарной машине, без зрителей, было неинтересно. И, посадив однажды в четырехместный «бенц» полвзвода, словно пилот авторалли, надавил до упора на педаль газа и помчался по ухабистой дороге. Но на одном из крутых поворотов не вписался в него и вылетел в кювет, оторвав при этом выхлопную трубу. И все это произошло на глазах у появившегося неизвестно откуда самого Махно. Естественно, Кота к машине больше не допускали.