Спартанки - Галина Щербакова

- Как мне вас найти? - спросил танцор, чуть приостановив ее на выходе.

Она дала ему визитку. Классную, между прочим. Уже с этим именем - Элизабет, психотерапевт. Ждала звонка до нервности нетерпеливо. Его не было. Когда раздался, то, в общем, уже и не надо было. Жизнь текла уж очень быстро. И почему-то зло. В душе, как на хорошем хворосте, воспылала тогда былая ненависть ко второму мужу. Такая сволочь! Мыкались, мыкались на одну ее зарплату, а тут фарт! Старый приятель оказался крупным дельцом. Слово за слово, ну, как не порадеть родному человечку? Через три месяца шикарный костюм и прикрепленная машина, через полгода - уже своя, зарубежные командировки, далее везде… И эта фраза: «Нефть требует хороших переговоров!»

Девочка- секретарша осьмнадцати лет. «Понятия не имею, как с ней разговаривать. Я и слов-то таких не знаю». -«По-отечески, дорогой, по-отечески. А может, даже по-дедушкински. Внуку-то уже десять». Зря она это сказала. Машка не была его дочерью ни в биологическом, ни в каком другом смысле. Она дружила с родным отцом, часто у него бывала. Тот обожал внука Ваську, Васька обожал деда. У бабушки они бывали в гостях, но бабушкиного мужа называли официально Вадимом Петровичем.

Потом, примерно через год, эта фраза в ночи:

- Прости, но это выше меня.

- Да что ты говоришь? Это ниже тебя, посмотри внимательней.

Так по- честному, открыто у него начался крутой роман с секретаршей. Через месяц будет «свой ребенок» («свой» -это было подчеркнуто). Теперь он крупное чмо в Думе. Через раз показывают по телику.

Когда случилась эта бензозаправка на месте поликлиники, она позвонила ему.

- Вы, нефтяные задницы, хоть иногда думаете тем, что повыше? Или у вас у всех выше то, ниже?

Он положил трубку. И это ускорило строительство бензозаправки. И все. И с концами.

Через второй брак первый смотрелся идиллически. Даже неловкий секс казался ей теперь трогательным и нежным. А уж как они склонялись над колыбелью Машки, как замирали от каждого ее пузыря, как умилялись младенческим глупостям. Образцовая советская молодая семья, учитель и врач. Их даже вместе выбрали на какую-то важную конференцию - ну да, шестидесятилетие революции.

Разошлись они тоже почти по идее. Какой-то идиот предложил молодому отцу и мужу перспективную школу и должность директора где-то на БАМе. Элизабет, ну, тогда просто Лиза, москвичка в надцатом поколении, аж взвизгнула от одной гипотетической возможности обсуждать эту тему. Муж, провинциал из заплеванного впоследствии в анекдотах Урюпинска, как раз видел в поездке перспективу.

- Кто мне здесь даст целую школу? Я тут вечно буду в мальчиках.

Слово, два, поезжай к чертовой матери… Поначалу они переписывались. Письма его просто сочились тоской по Машке. Это оставляло надежду. Хотя… Тогда она вовсю стала вкушать радость свободной от мужа жены. Конечно, он не вернулся ни через год, ни через два. О его школе что-то там писали - хорошее, естественно.

Разводились письменно. Сейчас муж объелся груш профессор педагогики, преподает где только можно. У него двое детей. Жена - полная рюха, как говорит Машка. Нос пятачком и коротенькие ручки. Это не мешает дочери бегать к ним часто. Все лучшее на Машке - от отца. Хотя они не виделись, ни много ни мало, пятнадцать лет.

А с отчимом у Машки так и не заладилось, хотя выросла с ним. Вот почему Элизабет и не восприняла всерьез явление молоденькой секретарши у второго мужа. Во-первых, это пошлость - роман с секретаршей. Это даже сверхпошлость - поиски упоительной жизни низа с полудевочкой. Она видела, как раздражало мужа Машкино бурное взросление, плохо выстиранные трусики на батарее, прожорливость человеческого волчонка, чмокающего, чавкающего и одновременно перелистывающего страницы книги сальными пальцами. Книги оставлялись на столе, в уборной, они свешивались на бортике ванной со смятой серединой, в общем, всюду, где читались. Если разобраться, было от чего бежать.

Но ведь он бежал не тогда, когда все это было и бесило его до дурных криков. Он бежал, когда Машка жила уже отдельно, приходила редко, если не сказать до обидного редко. А она взяла в голову, что отвращение его к Машке-подростку закодировало его навсегда от романов с малолетками. В общем, скверней не бывает.

Вот к какой женщине подоспел тот самый танец в ресторане, а потом - не сразу - и телефонный звонок. Сошлись по-быстрому, а чего им ждать, немолодым и одиноким? Он сказал, что живет с матерью, устал от нее безумно, но оставить не может. «Извини, я хороший сын». Сейчас, крутя в руках календарик, она думает, почему он не предложил съехаться вместе, и пусть бы в отдельной комнате доживала себе старуха, в сущности, вещь самая естественная и человеческая. Но не сказала, а Аркадий никогда ни словом, ни намеком не предлагал этого. Он часто ездил в Польшу, он был, как это говорят, славист. Про Польшу он все знал назубок. Но вот живущие в ее дом вещи - свитер по имени «зимородок», осенний плащ, удобные стоптанные мокасины - все как-то укрепляло надежду, что будет хорошо, то есть лучше. Дело в том, что такая разделенная жизнь, в сущности, ей нравилась. Не было проблем с приемом клиентов на дому, не засасывала кухня.

Машка к роману матери относилась иронически - «не первый и не последний» - и с предупредительной опаской: «Не вздумай прописывать!» «Да у него своя квартира», - отвечала она. «А ты в ней была, ты ее видела?» - «Зачем? Там живет его мать. С какой стати мне туда идти? Я ему не жена, и это меня вполне устраивает». - «Врешь, - как-то вяло сказала Машка. - Врешь, мать, и сама это знаешь». В том-то и дело, что тогда она этого не знала. И так все хорошо, чего Бога гневить?

Он не дал ей возможности подготовиться к разрыву. Не сказал никакого упреждающего слова, не унес хотя бы для начала свитер-зимородок. Просто раз - и канул. Мобильник молчал, как покойник. По домашнему телефону старческий голос ответил: «Он в отъезде. Будет нескоро». И ни тебе обязательного или, скажем мягче, желательного вопроса - кто спрашивает и что передать. Она поняла, что «славист» - это не место работы, это просто такое слово, которое может что-то определять, а может и ничего. По нему не разыщешь человека.

Мучила даже не разлука, не потеря партнера в хорошей игре, мучило оскорбленное самолюбие. Она даже ненадолго слегла, испытывая нежелание что-то делать и с кем-то разговаривать. Она взглядом гипнотизировала телефон.

Пока не ворвалась с ревом Машка и не заорала, что застукала своего Петьку с бабой, стала на него орать, а он ей так спокойно, как мудрый врач: «Не ори, я ухожу. У меня не хватало духу тебе сказать, что мне - во! (И он провел ладонью по шее.) А Шурочка - солнышко. Я даже не знал, что так бывает. Не вопи! Я оставляю все, все, все… Мне ничего отсюда не надо. Только не ори. И не порть мне отношения с сыном». Тут Машка заорала пуще, что именно так и поступит, на что Петька ей сказал:

- Знаешь, и это не помеха.

Машка орала на мать, как резаная. Она требовала от нее каких-то движений, поступков. И мать встала с одра тоски и собственного горя и пошла к Петьке. И он ей мягко так, как больной, ответил: «Не ходите, а? Не лезьте, а? Вы сами не раз ходили замуж, так какие же у вас могут быть советы по жизни?»

- Вот именно, вот именно, - бормотала она. - Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь…

- Пословицы. Том второй. А раз не знаешь, то давайте замолчим друг на друга. От вас ведь, насколько мне известно, ушел ваш сладкоголосый лысый господин?

Почему- то задело слово «лысый». Аркадий, конечно, был плешив, но плешив был и Петька. Она развернулась, дала ему по морде и ушла. И ей показалось, что никогда она не была такой счастливой и освобожденной. А всего-то ничего -хлясь по морде лица за Машку, за себя, за всех женщин сразу, которых она опекает, учит и никогда не присоветует рукоприкладства. Так пусть это будет и за них. Между прочим, удар был не слабым, он сломал Петьке шатавшийся зуб, он, выплюнув его в ладонь, сказал, что счет за работу стоматолога пришлет ей. И прислал через месяц, и она его оплатила от греха подальше, не говоря ничего Машке. Ей она сказала, что Петька свихнулся на бабе, что если на мужиков это накатывает - вспомни мой случай, - лучше отступить. Тебе он такой, из чужих рук, уже не нужен. Машка затрясла головой, завыла. Господи, откуда у нее такая истеричная дочь? Жалела ее, прижимала к себе, но, честно говоря, ей это было противно.

* * *

Вот что предшествовало падению из сумки календарика за 2001 год. Уж не год ли змеи это был? Может, и он.

Но сейчас не давала покоя мысль: что могло связывать Аркадия с этой теткой в юбке-годе? Хотя могут быть триста случаев случайных номеров в любой сумке. Дал кто-то календарик чего-то там узнать, ну, в какой день недели, к примеру, восьмое марта, а на календарике уже был написан этот номер. Кто-то его потерял, а халда просто забыла вернуть. Марина работает в редакции, он собирался сдавать книгу - нормальное пересечение, ни к чему не обязывающее. Телефон на случай… Это ведь нормальный коммуникативный путь в большом городе. Но надо вспомнить, с чем к ней пришла Марина. Разведенка, хотела выйти замуж, но был человек - и не стало. Не сказал ни два, ни полтора.