Нам здесь не место - Санчес Дженни Торрес

Я чувствую, как моя кровать отрывается от пола. Ощущаю, как она поднимается и плывет, а вода продолжает наполнять комнату.

«Вот видишь, это тоже сон. Этот ребенок. Ты. Все кругом. Это все ненастоящее», — нашептывает мне мой мозг.

— Какой сладкий, w умиляется mua Консуэло.

— Красавчик, — соглашается мама.

Через дверь спальни накатывает волна и ударяет в комод, іде мама хранит свои вещи — флакончики духов, тальк, иголки с нитками, наперсток, блестящие заколки и брошки, которые она надевает лишь по особо торжественным случаям. Я смотрю, как вода несет их, как они плывут, огибая нас. Вода образует вокруг ребенка, мамы и mua подобие ласкового водоворота. Он подхватывает их и выносит из комнаты.

Кто-то ласково гладит меня по голове, далекий голос все громче звучит у меня в ушах. «Не тревожься, Крошка», — слышу я. Может, это говорит она, моя хранительница, но потом я узнаю голос доньи Агостини. Я смотрю в ее сторону и вижу, что она не замечает воды, не замечает внезапного исчезновения мамы, mua и этого младенца. Она улыбается, а потом накатывает еще одна волна и выносит за дверь и ее тоже.

Я плыву на кровати, как потерпевший кораблекрушение в море. Журчание воды делается громче, когда она все быстрее вытекает из стен, льется с потолка, будто с небес. Мысли вращаются, как водоворот, как моя кровать, голова начинает кружиться, меня подташнивает от запаха этой комнаты — запаха родов, теплой крови, моего тела и внутренностей.

Я застряла посреди всего этого и должна выбраться.

Устремив взгляд на трещину в потолке, я пытаюсь сосредоточиться. Смотрю на нее, пока она не расширяется, наполнив комнату солнечным светом, ярким, как яичный желток.

И тогда вода поднимает меня и выносит в трещину на крыше. Меня подхватывает волной, когда вода низвергается с дома в дорожную грязь. Я несусь прочь на своей плавучей кровати. Я смеюсь, а улицы превращаются в реки. Обернувшись, я вижу на нашем переднем дворике маму, она машет мне, зовет, в ее голосе звучит тревога, а на руках — этот младенец.

— Крошка! Крошка!

Что-то заставляет меня вернуться в спальню.

На этот раз, когда я открываю глаза, донья Агостина стоит рядом и держит у меня перед носом нюхательные соли.

— Ты потеряла сознание, моя хорошая. Попей водички, — говорит она, поднося к моим губам чашку. Я делаю маленький глоток.

Вода оказывается ужасно холодной, и я чувствую, что возвращаюсь к реальности, а донья Агостина сует чашку мне в руку и принимается массировать мой живот, непрестанно твердя, что со мной все будет хорошо и вообще все будет хорошо.

Ее большие руки мнут мой живот будто тесто. Это больно, но мне наплевать. Я просто хочу чувствовать себя нормальной, а не опустошенной. Хочу забыть, что в моем теле так долго что-то обитало.

Я сосредотачиваюсь на трещинах в потолке, представляя, что вода опять поднимает меня и уносит. Образы воды, солнца и несущегося по улицам стремительного потока мелькают у меня в голове.

Но я остаюсь там же, где была.

В ловушке.

Пульга

От дома Крошки мы направляемся к ближайшему магазину. Но перед ним припарковано несколько машин, и слышны чьи-то крики. Мы с Чико переглядываемся и поворачиваем в обратном направлении. Пусть это и означает двадцать минут ходьбы, но теперь наш путь лежит к лавочке дона Фелисио, возле которой мы обычно посиживаем с кока-колой или энергетическими напитками, а иногда даже запускаем для смеха маленькие петарды. Я гадаю, удастся ли уговорить дона Фелисио подарить нам несколько штук, чтобы отпраздновать рождение ребенка Крошки.

Может, из-за этих мыслей и потому, что Чико, не переставая, твердит, как туго сейчас приходится Крошке, а еще потому, что я все время думаю о том разговоре в нашем патио, мы не замечаем приближающегося сзади автомобиля, пока тот чуть не сбивает нас. Я бросаю взгляд на человека за рулем. Это Нестор Вилла. На пассажирском сиденье его старший брат Рэй.

— Вот дерьмо, — шепчу я Чико.

Из-за Нестора мы с Чико и познакомились три года назад. Вначале этот пацан был почти таким же мелким, как я, но потом словно бы за одну ночь вырос и принялся затевать драки со всеми вокруг. Однажды он явился в школу в новых фирменных кроссовках, сияющих и белых, и сказал, что я, проходя мимо, поднял пыль, которая запачкала его обувь. Этот мудак хотел, чтобы я лег на землю и вылизал их.

Мое сердце колотилось как сумасшедшее, но я знал, что слабины давать нельзя. Я сказал Нестору, пусть лучше его мать их вылижет, и он, толкнув меня, сбил с ног. Тогда я и увидел краем глаза Чико, крупного паренька. Я прикинул, что он, наверное, должен быть довольно крепким, и решил позвать его на помощь. Подняв взгляд от нарядных кроссовок Нестора, к которым тот все сильнее меня пригибал, схватив за шею, я встретился глазами с Чико.

— Дай ему, пацан! — крикнул я. — Вали его!

Я плюнул на кроссовки, отказавшись лизать их, и Нестор ткнул меня лицом в грязь.

— Жри дерьмо! — вопил он.

Пыль и песок набились мне в рот, превращаясь от слюны во влажную грязь. Я выплюнул ее на обувку Нестора.

— Мочи его! — с мольбой в голосе проорал я Чико.

Но тот казался испуганным. Его голос дрожал, когда он попросил Нестора прекратить, — и все мои надежды умерли. Нестор наверняка убьет и меня, и этого мальчишку, раз уж я втянул его в разборку.

Да только все вышло иначе. Едва лишь Нестор поставил мне на голову обутую в кроссовку ногу, чтобы вдавить мое лицо в землю, откуда ни возьмись вдруг раздалось глухое «бум». Я неожиданно оказался на свободе и поспешил отскочить от Нестора, успев заметить, как тот ударился о землю. Над ним стоял Чико. Вид у него был почти виноватым, словно он не хотел ничего такого. Но он все-таки от души врезал Нестору. А тот, длинный и худой, завалился, словно самодельная кегля для боулинга. Клянусь, я услышал, как его зубы при этом клацнули, будто у заводной игрушки. От облегчения я расхохотался как сумасшедший.

Мы с Чико бросились прочь, и я вопил, улюлюкал и хлопал его по спине. В тот миг мы стали лучшими друзьями.

— Ты только что вырубил Нестора Виллу! — Я поднял руку Чико, будто он был легендарным боксером Хулио Сесаром Чавесом. — Ты это сделал! Ты, черт возьми, меня спас!

Я чувствовал себя крутым, будто мы оба были чемпионами, и казался себе сильнее рядом с Чико. А когда он улыбнулся, я понял, что с ним приключилась та же история.

Как выяснилось, у нас обоих не было ни братьев, ни сестер, ни множества друзей. И в тот день нам показалось, что мы — два совпавших кусочка одного пазла, которые наконец-то нашли друг друга и встали на свои места. Поэтому, когда в следующем году умерла его мамита[7], он перебрался к нам жить. День, когда мы сокрушили Нестора, стал лучшим из всего, что до сих пор с нами случалось.

А еще он оказался одной из самых громадных наших ошибок.

Все потому, что фирменные кроссовки, которые я оплевал, подарил Нестору его старший брат Рэй — тот, что отсидел несколько лет в Соединенных Штатах за ограбление. Рэй, который в тюрьме связался с членами какой-то банды и которого после освобождения депортировали обратно в Гватемалу, где он остался верен своим новым браткам-бандитам и бежал с ними в столицу. Рэй, которому его братец Нестор позвонил в тот же вечер и настучал на нас с Чико, примчался на автобусе Гватемала — Пуэрто-Барриос и теперь был готов к бою.

Гудок автомобиля, громкий, долгий, заставляет меня очнуться от воспоминаний и вернуться в реальность. Мы с Чико шарахаемся к обочине, чтобы машина могла проехать.

Волосы Нестора стали длиннее, чем раньше, и выглядит он старше. Я не видел его некоторое время, с тех самых пор, как он перестал ходить в школу и когда до нас дошел слушок, что Рэй вернулся в город.

— Смотрим в землю, делаем вид, что не узнали их, — говорю я Чико, и он меня слушается.

Но сам я чувствую на себе взгляд Нестора, и именно я в последний момент поднимаю глаза. Легкая улыбка расползается по его лицу, будто он знал, что я посмотрю на него, будто он вообще все знает. Они с Рэем смеются, и в следующий миг машина срывается с места и исчезает из виду, оставив нас в облаке пыли.