Тайна личности Борна - Роберт Ладлэм

— Вернемся к голове, которую мы назвали мозгом. Который, как физический орган, состоит из огромного количества клеток и взаимодействующих компонентов. Вы читали книги: лимбическая система, ткани гиппокампа и зрительных бугров, мозолистое тело, особенно технология лоботомии. Малейшее изменение может повлечь существеннейшие сдвиги. Это и случилось с вами. Вы перенесли физическую травму. Как будто поменялись местами элементы, физическая структура стала иной. — Уошберн снова замолчал.

— И… — настаивал пациент.

— Спад психологического напряжения позволит — уже позволяет — вашим способностям и навыкам вернуться к вам. Но не думаю, что вы когда-нибудь сумеете связать их со своим прошлым.

— Но почему? Почему нет?

— Потому что каналы, в которых жила информация о прошлом, претерпели изменения. Физически преобразовались настолько, что перестали функционировать как прежде.

Пациент не шевелился.

— Ответ в Цюрихе, — сказал он.

— Еще рано. Вы еще не готовы, не достаточно окрепли.

— Я окрепну.

— Обязательно.

Шли недели, продолжались словесные упражнения, росла стопка бумаг на столе, восстанавливались силы пациента.

Девятнадцатая неделя на исходе. Яркое солнечное утро, спокойное, сияющее Средиземное море. Пациент только что вернулся после часовой пробежки вдоль берега к холмам, он пробегал около двенадцати миль ежедневно, с каждым днем увеличивая скорость и сокращая число передышек. Он опустился в кресло у окна, тяжело дыша, весь взмокший. Он вошел в спальню через боковой вход, минуя гостиную. Так было легче, гостиная служила приемной, и там все еще оставалось несколько пациентов, дожидавшихся, когда их заштопают. И испуганно гадавших, в каком состоянии доктор будет сегодня утром. Собственно, все обстояло не так уже плохо, Джеффри Уошберн по-прежнему пил как буйный казак, но в седле держался. Словно в закромах его собственного разрушительного фатализма отыскались запасы надежды. И человек без памяти понял: эта надежда была связана с цюрихским банком на Банхофштрассе. Почему так легко вспомнилось название улицы?

Дверь в спальню резко отворилась, и в комнату ворвался сияющий Уошберн, в халате, заляпанном кровью больного.

— Получилось! — воскликнул он. В этом возгласе было больше ликования, чем ясности. — Открываю собственную биржу труда и живу на комиссионные. Это надежней.

— О чем вы?

— Это то, что вам нужно. Вам необходимо потрудиться на открытом воздухе, и две минуты назад господин Жан-Пьер Бесфамильный получил выгодную работу. По крайней мере на неделю.

— Как вам удалось? Я и не думал, что можно вскрыть такие возможности.

— Вскрыть пришлось гнойник на ноге Клода Лямуша. Я объяснил ему, что мои запасы средств для местной анестезии очень, очень ограничены. Мы поторговались, разменной монетой были вы.

— Значит, неделя?

— Если хорошо себя проявите, может, и больше. — Уошберн помолчал. — Но это ведь не так важно, правда?

— Сейчас я уже не знаю. Еще месяц назад — возможно, но не сейчас. Я говорил вам. Я готов отправляться в дорогу. Да и вы этого хотите. Меня ждет Цюрих.

— Более того: я хочу, чтобы в Цюрихе вы потрудились наилучшим образом. Мои побуждения сугубо эгоистичны, помилованию не подлежат.

— Я готов.

— Только по видимости. Поверьте, крайне важно, чтобы вы провели на воде более или менее продолжительное время, частично ночью. Не в управляемых условиях, не как пассажир, а подвергаясь суровым испытаниям — чем суровее, тем лучше.

— Очередное испытание?

— Я пользуюсь любой возможностью в этих скудных условиях. Если бы я мог устроить для вас крушение, устроил бы. Впрочем, Клод Лямуш сам в некотором роде стихийное бедствие — очень сложный человек. Нога его скоро заживет, и он отыграется на вас. Как и все остальные — ведь вы займете чье-то место.

— Очень вам обязан.

— Не стоит благодарности. Мы совместим сразу два стресса. Одна или две ночи на воде, если Лямуш не нарушит расписания, — это враждебная среда, которая способствовала развитию у вас истерии, — и неприязненное и подозрительное отношение окружающих — модель изначальной стрессовой ситуации.

— Еще раз спасибо. А если они решат выбросить меня за борт? Это, вероятно, будет самое лучшее испытание, но не знаю, какой от него будет толк, если я утону.

— До этого не дойдет, — усмехнулся Уошберн.

— Рад, что вы так уверены. Я — нет.

— Успокойтесь. Я — гарантия того, что с вами ничего не случится. Я, конечно, не Кристиан Барнард и не Майкл де Бейки,[5] но другого у этих людей нет. Я им нужен, они побоятся меня потерять.

— Но вы же хотите уехать. Я — ваша выездная виза.

— Неисповедимы пути Господни, дорогой мой пациент! Собирайтесь. Лямуш ждет вас в доке, он обучит управляться со снастями. Выходите в море завтра, в четыре утра. Представьте, как благотворна будет неделя в море. Думайте о ней как о круизе.

Подобного круиза еще не бывало. Шкипером этой грязной, промасленной рыбачьей шхуны был жалкий похабник, вообразивший себя капитаном Блаем,[6] матросами — четверка неудачников, без сомнения единственных на Пор-Нуаре, кто согласился работать с Клодом Лямушем. Пятым членом экипажа всегда был брат старшего из рыбаков, о чем тот не преминул напомнить человеку, который звался Жан-Пьером, едва шхуна вышла из бухты.

— Ты украл кусок хлеба у моего брата, — сердито шепнул рыбак между быстрыми затяжками. — Вырвал изо рта у детей!

— Только на неделю, — возразил Жан-Пьер. Было бы легче, значительно легче предложить компенсацию безработному рыбаку из денег Уошберна. Но доктор и его пациент решили воздержаться от подобных компромиссов.

— Надеюсь, ты умеешь управляться с сетями?

Конечно, он не умел.

В течение последующих семидесяти двух часов человеку, который звался Жан-Пьером, не раз приходило в голову, что стоило бы заплатить компенсацию. Издевательства не прекращались ни на минуту даже ночью — особенно ночью. Словно нарочно дожидались, когда он задремлет на провшивленном матрасе, чтобы окликнуть.

— Эй ты, заступай на вахту! Твой сменщик болен. Замени его!

— Вставай! Филипп пишет мемуары! Его нельзя беспокоить!

— Подъем! Днем ты порвал сети. Мы не желаем платить за твою глупость! Чини их!

Сети.

Если на одну сторону сети требовалось два человека, две его руки заменяли четыре. Если рядом был другой, основной вес все равно приходился на него, а то и доставался внезапный удар плечом, способный свалить с ног, чуть ли не скинуть за борт.

И Лямуш. Помешанный, меривший каждую пройденную милю рыбой, которую он потерял. Голос его походил на сиплый пароходный гудок. Он не обращался ни к кому, не предварив имени грязным ругательством, — привычка, чем дальше, тем больше бесившая пациента доктора Уошберна. Но его самого он трогать не решался, лишь послал доктору записку: «Только попробуйте еще раз такое проделать! Не суйтесь к моей лодке и моей рыбе!»

Лодка должна была вернуться на Пор-Нуар на исходе третьего для. Чтобы выгрузить рыбу, дать команде выспаться, пообщаться с женщинами или посидеть вдоволь в кабаке на берегу, а если посчастливится, совместить все три удовольствия. Это произошло, когда уже стал виден берег.

Сети были свернуты и уложены в средней части лодки. Незваный член команды, которого окрестили Жан-Пьер Пиявка, драил палубу шваброй с длинной ручкой. Двое других рыбаков опрокидывали ведра с морской водой под швабру, чаще окатывая Пиявку, чем палубу.

Полное ведро выплеснулось слишком высоко, и на мгновение пациент доктора Уошберна ослеп и потерял равновесие. Тяжелая щетка с металлической щетиной выпала из рук и ударила по ноге сидящего неподалеку рыбака.

— Черт побери!

— Простите, — спокойно сказал человек, который звался Жан-Пьером, протирая глаза.

— Что ты там болтаешь! — заорал рыбак.

— Я сказал: извините. И скажите своим друзьям, чтобы лили воду на палубу, а не на меня.

— Мои друзья не делают глупости!

— В глупости, которую совершил я, виноваты они.

Рыбак схватил щетку, вскочил и выставил ее как штык.

— Хочешь развлечься, Пиявка?!

— Полно, отдайте мне щетку.

— С удовольствием, Пиявка. Держи! — И он пихнул соперника щеткой прямо в грудь.

Произошло ли это потому, что швабра задела рубцы от ран, или прорвались унижение и гнев, скопившиеся за три дня издевательств, пациент доктора Уошберна не знал. Знал он одно: он должен ответить. И его ответ напугал его самого.

Он схватил правой рукой щетку и послал ее в живот обидчику. Одновременно левая нога взметнулась в воздух и ударила рыбака по шее.

— Тао! — Гортанный клич непроизвольно сорвался с его губ; он не знал, что это означает.

И не успев осознать, что происходит, он развернулся, и его правая нога стремительно протаранила левую почку рыбака.