Огненные деревья - Елена Первушина

– А это еще кто? – спрашивает Катя. – Единственная нормальная баба в этой чокнутой компашке. Не знаю, какое отношение имеет Шекспир к материнству, но вот ее я с удовольствием еще послушала бы.

– Она тут случайно. Почти случайно. Кстати, ты никогда раньше не видела ее?

– Нет, а кто это?

– Елизавета… – только тут я вспоминаю, что забыла спросить у Майкла фамилию Лизы. – Мммм…. Погоди, давай посмотрим.

Я достаю унипульт и вызываю на стеновизор поисковую систему. Но как сформулировать запрос? Пробую: «Елизавета Шекспир» – и получаю: «Эти пьесы написала королева Елизавета. Шекспир был женщиной». Набираю: «Елизавета, шекспировед» – и получаю: «…пытается доказать, что под именем Шекспира писали Роджер Мэннерс (5-й граф Рэтленд) и его жена Елизавета Рэтленд. Книга была переведена на многие языки и сделала большой переполох среди шекспироведов». Набираю: «Елизавета. Театр Глобус» – и получаю: «Я дал ей на это средства: четыре билета в театр «Глобус»… Елизавета (едва владея собой). Еще одно слово, и я своими руками начну дело…» Бернард Шоу. «Смуглая леди сонетов».

Катя хихикает:

– Не очень-то результативно.

– А будто ты можешь лучше!

– Запросто. Нужна только программа распознавания образов.

– И у тебя как раз случайно такая есть.

– У меня нет, но у нашего художника – полно, он так ищет выкройки исторических костюмов.

– И ты можешь…

– Разумеется, только с тебя бутылка.

– Да хоть две…

Пока Катя общается по уникому со своим другом-художником и осваивает поисковую программу, я ухожу в свою комнату. Лиза, разумная Лиза, говорящая о безумии Гамлета – это немножко слишком. Я снова спрашиваю себя: «Что должно произойти, чтобы рационально мыслящая женщина, ученый (хоть и гуманитарий) стала слушать чушь, которую несут защитники материнства, и ушла к ним? Возможно ли, что она хотела ребенка настолько, что сумела заглушить в себе голос здравого смысла? И чем эти люди ее отблагодарили? И ее ли одну?»

Нет, это бессмысленно. Слишком мало данных, чтобы строить умозаключения и делать выводы. Нужно успокоиться и отвлечься.

Я выхожу из дома и иду к ближайшей станции велометро: отсюда я каждое утро еду на работу. Но сегодня я не взяла с собой велосипед, я просто присаживаюсь на платформу, где роликобежцы надевают свои коньки, и наблюдаю за движением. Велометро – прозрачная труба, поднятая высоко над землей, по ней без препятствий мчатся велосипедисты и роликобежцы, избавленные от присутствия машин и пешеходов. Сейчас народу меньше, чем по утрам в рабочие дни, и я могу поиграть в свою любимую игру – читать работу мозга в движении. Сначала попытаться поймать импульсы на как можно большем расстоянии, затем любоваться игрой рефлексов и ответов на внешние раздражители, вспышками мозжечковых нейронов на плавных поворотах, ровным свечением довольных лимбических систем (попадаются и озабоченные лимбы, но редко – равномерное движение многих успокаивает). И потом долго провожать глазами, ловя затухающие импульсы. Проносятся иногда инвалиды-опорники, и их элегантные коляски в электрическом биении эластично шелестят (Северянин бы залюбовался!). Но за ними мне не уследить – излучение их моторов, хоть и находится выше моего порога восприятия, создает серьезные помехи. Здесь я чувствую себя спокойно и уверенно. Здесь мой тайный сад, где я могу любоваться живыми цветами и наслаждаться их ароматом.

Сигнал с портала уникома, встроенного в браслет, прерывает мою медитацию. Катя сообщает, что нашла в Сети данные о Лизе и напоминает об обещанной бутылке. Думаю, она заслужила что-то очень хорошее. Пятилетний коньяк «Магарач», не меньше. Я беру в прокате велосипед и еду в магазинчик «Крымские вина», который отыскала несколько лет назад.

Глава 3

Будни

Лизина фамилия – Муравьева. Елизавета Никифоровна Муравьева. Она была ассистентом на кафедре английского языка и литературы в нашем университете, готовилась к защите докторской на тему «Мотив трансгендерного переодевания в пьесах Шекспира». Но гораздо больше меня интересуют другие дамы на флешке, файлы с лекциями которых Лиза озаглавила почему-то «Tray», «Blanch» и «Sweetheart». Сверяюсь с английским словарем и выясняю, что эти слова означают соответственно: «Поднос», «Белянка» и «Возлюбленная». Странный набор…

Катя показывает мне, как пользоваться программой распознавания, я делаю слайды с видеофильмов, кодирую образы и запускаю поиск. Все три дамы обнаруживаются довольно быстро. «Белянка» и «Возлюбленная» работают в частном медицинском центре «Гармо-мама». Первая – перинатальный психолог (что бы это ни значило), вторая – консультант по грудному вскармливанию. Зато «Поднос», она же Тамара Лайт, она же Тамара Литовченок – коллега Лизы, также работает в Университете, только на кафедре культурологии, и также готовится к докторской. И одновременно ее лекции по «Культуре женственности и материнства» объявлены анонсом на сайте «Гармо-мамы». Что ж, картинка вырисовывается простая. Лиза и «Поднос» познакомились в Университете: в столовой, в книжном магазине или на факультетских конференциях – не суть важно. Лиза была расстроена неудачами с беременностью (кстати, надо бы как-то выяснить, в чем конкретно заключались эти неудачи). Короче, Лиза как-то не в добрый час разоткровенничалась. «Поднос» предложила ей обратиться в «Гармо-маму», обещала, что там ее научат «смыслообразованию» и «воспитательной функции кормления». Лизе, похоже, терять было уже нечего (что у нее там все-таки было со здоровьем? Как это узнать? При осмотре я не обнаружила отклонений, но работа висцеральных органов всегда плохо считывается – в конце концов она в большей степени регулируется гуморальной, а не нервной системой. Интересно, у кого Лиза обследовалась? В Университетской поликлинике? Или в каком-то центре по репродукции… Так или иначе, информацию получить будет сложно). Короче, Лизе было терять нечего, а может быть, Тамара наврала с три короба, и несчастная женщина отправилась в «Гармо-маму», где ее… А вот это как раз самое интересное. И узнать можно только одним способом – отправившись по Лизиным стопам.

Моя работа – самая лучшая на свете. Я ее долго выбирала.

Может показаться, что выбора у меня, по сути, не было – чтец с детства «приговорен» к неврологии. На самом деле выбор был. Я могла остаться в Университете и пойти в большую науку. Любая исследовательская группа, любая лаборатория, занимающаяся нейрофизиологией, приняла бы чтеца с распростертыми объятиями. Я могла бы пойти в хирургию. Причем даже необязательно в нейрохирургию. Трансплантологу, например, мои способности совсем не помешают. Проблема в другом – интеллект. Я недостаточно умна для ученого и недостаточно люблю резать людей для хирурга. Поэтому я даже не стала получать высшее медицинское – при моих данных это было бы лишней тратой времени и денег.

Я работаю в Городском госпитале, в отделении неврологии детей первых трех лет жизни. Массажистом. Занятие – как раз для меня, ведь я сразу вижу патологию и могу следить за тем, насколько успешно мои маленькие пациенты с нею борются. Конечно, я им помогаю. Да что там – всё отделение работает на них и даже весь госпиталь. Но главную работу они делают сами, и я не устаю этим восхищаться. Дети – специалисты по выживанию. Какой взрослый будет часами тренироваться для того, чтобы подчинить себе собственные руки и ноги? Падать, хныкать и снова подниматься – раз за разом, час за часом. Какой взрослый будет день за днем сам добровольно нагружать свое тело, чтобы восстановить разрушенные связи в мозгу? В общем, с годами мы все сильно сдаем, хотя еще на кое-что способны.

За ночь на отделении ничего не случилось. Поэтому пока доктора обсуждают свои врачебные дела (расписание дежурств на следующий месяц, темы для выступлений на госпитальных конференциях, распределение интернов), я потихоньку разогреваю руки – засовываю их в меховую муфточку и растираю пальцы. И настолько сосредотачиваюсь на этом занятии, что слышу только концовку речи Ник Саныча – нашего и.о. зав. отделением.

– Печеночная кома, – говорит он. – Четвертый день без сознания. Билирубин превышает норму в десять раз, печеночные ферменты – в пять раз. Мне очень жаль, но гепатологи не дают ей шансов.

Все молчат.

– Ладно, извините, если кого огорчил, – вздыхает Ник Саныч. – Будем надеяться, что это все плохие новости на сегодня. Приступайте к работе.

Медсестры начинают раздавать истории болезни.

– А они нужны ей… эти шансы? – спрашиваю я тихо свою муфточку.

Но слышит меня, разумеется, не она, а Витя – молодой аспирант Ник Саныча, пришедший вместе с ним на наше отделение из Универа.

– Простите, это вы мне?

– Да нет, самой себе. Вот, ознакомьтесь.

И я показываю на плакат, с незапамятных времен висящий у нас на стене: