Отец умер - Алексей Шерстобитов

Как же ты был прав! Я схватил первую попавшую под руку книгу, открыл посередине и сразу увлекся…

Проглотив с десяток страниц, углубившись в размышления героя – я даже не знал, что так тонко и подробно можно заглянуть в происходящее в голове главного действующего лица. Меня уже искали, и похоже, что не одну минуту.

Все та же дама, размахивая уже двумя планшетами, подлетела с горящими глазами. Увидев в моих руках раскрытую книгу и мой потерянный взгляд, попала прямо в точку:

– Что утонули в отцовском романе? Бывает… Илья Львович, мы тут вот что решили… Вы только не подумайте чего…

– А что я могу подумать, кроме того, что после смерти моего родителя мир перевернулся с ног на голову…

– Не то! Мы сегодня снимем о вашем родителе, как вы говорите… а завтра уже ваша тема, ну, та, что мы собирались делать сегодня…

– О папе?

– Да, да… вы что, с Луны, что ли, упали? Это же тееемааа!

– Для меня-то да, а вот для вас… – ответа я не услышал и совсем обалдел, когда увидел свою супругу с тремя младшими, которых вели со всеми предосторожностями две незнакомые женщины.

– Бог мой, ты-то что… Как ты здесь?

– Мне сказали, что ты просил нас приехать… типа ты занят очень и просил нас привезти…

– Что-то все сошли с ума!.. – я вскочил, потребовал у первого попавшегося отвести меня к главному, в ином случае, прямо сейчас кого-нибудь убью…

Начальники появились в полном составе: две немолодые женщины, один совершенно седой мужчина и молодой человек, в котором я узнал известного телеведущего. Своими взглядами признательности, сопереживания и готовности помочь они успокоили и пообещали сделать прекрасную передачу об отце. Я попросил хотя бы немного ввести меня в курс дела. Кратенько и получилось.

Будут выступать друзья, знакомые; нам отведено особенное место в студии, выделены вопросы. Все – мы с женой и дети, главные участники; скоро доставят – кого на самолетах, кого на машинах – будет много других участников, и начнется само действо. К нам прикрепили хорошенькую девушку, оказавшуюся разумнее всех, все быстренько разложившую по полочкам, давшую перечень заготовленных вопросов, на половину из которых ответов у меня совсем не было. Она успокоила, сказав, что это нормально, для этого и везут тех, кто их имеет.

– Скажите, а кто они… ну, эти люди?

– По фамилиям я не помню, но все они хорошо знают… знали, извините, вашего папу: вот с этим вот служили вместе, вот с этим, и с этим, и с этим – это все друзья детства… Это первая супруга… Господи! Это же ваша мать!

– Обалдеть!

– Это вторая… Это… – в общем много, а вот с этими двумя он отбывал срок…

– Что, простите?

– Ну, ваш отец же сидел…

– Кто сидел?

– Отец ваш… разве нет?

– Вы что… белены объелись?!

– Секундочку… – она извинилась и, убежав на огромных шпильках, вернулась. – Ну да, сидел, пять лет… Превышение самообороны, что-то там…

– Не может быть, я о нем все знаю… – она молча протянула пачку листов. На первом были написаны мои имя и отечество. Раскрыв, я начал читать. Половину биографии отца я не знал вообще. Жизнь его действительно пестрела такими подробностями и поворотами, что с первого раза могло и не повериться. Мне думалось до этого, что и та жизнь, которую я знал, невозможно перенасыщена для нормального человека – оказалось, что бывает круче…

Читая тезисно написанный план передачи, понял: этого за один раз не рассказать. Подняв голову и увидев этот муравейник, я начал искать глазами знакомых. Жена была рядом и с интересом наблюдала за происходящим, смотря в основном в сторону наших детей, которых развлекали две девушки. Малыши были в восторге от происходящего. Я нашел несколько знаменитостей, в том числе и должных выступать в передаче со мной. Мы поздоровались издалека.

Подошел полноватый мужчины в очках, показавшийся почему-то растерянным, но голос и интонации расставили все на свои места. Издатель отца, его хороший знакомый, как я понял, начал быстро рассказывать об их отношениях, длившихся уже почти три десятка лет. Очень заинтересованный в происходящем, он извинился и просил простить, объясняя, что в любом случае эта передача была бы, он только попытался придать ей оттенок некоторой рекламы. Очень удивил признанием за ним большого долга и поинтересовался, когда можно подъехать и куда будет мне удобнее для заключения контракта на издание книг отца.

Все происходящее совсем сбило меня с толку. И долг, и желание заключения каких-то договоренностей, и само собрание сочинений, да и этот развернувшийся ажиотаж – все было полно неожиданностей, первой и главной из которых, конечно же, была твоя смерть!..

Я не знаю, почему, но я не чувствовал твоего ухода – где-то глубоко будто ты сам убеждал в своем возвращении. Все происходящее только подтверждало это. Я отвлекся, успокоился, забылся, правда, лишь до того момента, как в памяти возник твой труп с натянутой на лицо, вывернутой на изнанку кожей с затылка.

В глазах вновь все потемнело, помещение сузилось до глаз супруги. Ирина смотрела немного тревожно, понимая, что со мной что-то происходит. Попытавшись улыбнуться, я взял ее руку, поцеловал и, не выпуская, начал рассказывать о тебе… о нас, о том времени, когда я был совсем еще ребенком. Я совсем не заметил, как нас окружили несколько человек – среди них были два оператора с камерами, ведущий с микрофоном, та молоденькая, заботливая, разумная девушка. Именно она давала указания шепотом, мимикой и еле заметными жестами. Наверное, ей и принадлежала мысль снимать.

Минут тридцать-сорок я не умолкал, не выпускал руку матери моих детей, периодически смахивающей слезы то со своих глаз, то с моих щек. Лишь я опомнился, съемка сразу закончилась, все участники будто растворились, улетучившись в сторону аппаратной – обрабатывать материал. С нами осталась лишь женщина продюсер, пытавшаяся узнать, можно ли только снятое включить в передачу.

– А что я там наговорил?

– Ну то, что вы только рассказывали…

– Удивительно – и половину не помню…

– Дорогой, ты очень хорошо говорил, не сомневайся, мы даже плакали… – действительно, я ощущал этот эмоциональный выплеск не только у себя, но и у слушавших…

Наконец появились люди в желтых жилетках, рассаживающие всех по местам. Нас тоже подвели к своим. И начали разъяснять, каким образом все будет происходить, когда можно говорить, когда поправлять одежду или чесаться – последнее, наверное, было шуткой. Зрителей тренировали реагировать, поднимая плакаты – таблички с надписями «аплодисменты», «недовольство», «восторг» и так далее…

Напоследок к нам подводили людей, знавших лично папу, и представляли по очереди, предупреждая, что от них можно ожидать. Вскоре началась съемка, но прежде на огромных экранах пустили съемку отца двадцатилетней давности. Не знаю, что это была за передача, я ее не видел, но явно канал был православной направленности, соответствующая передача.

Как же ты хорошо говорил! О многом мы беседовали, поэтому слышимое с экранов не было новым или неожиданным, но удивляло остальных присутствовавших простотой и понятностью излагаемого. Тогда, в те года, это наверняка воспринималось не так, и все больше потому, что ты был жив. Сегодня слова звучали пророчески, потому и стали прологом…

Дома мы были к полуночи, совершенно вымотанные. Дети заснули еще в машине, на руках мы переносили их в спальни. Старший поехал с нами. Он просто находился в полушоковом состоянии от узнанного. Как мало знают родственники и домочадцы о своих дедах и бабушках, как мало мы знаем своих родителях, мы и себя-то подчас, забываем, помня лишь сегодняшний день и думая о завтрашних.

Показывать снятое предполагалось уже завтра и, скорее всего, послезавтра. На последний день была назначена кремация. Пускать на неё журналистов мы однозначно отказались, сожалея, что не получится похоронить в земле: таково было твое желание.

Гостей будет много – все близкие и все любимые тобой. По виду мамы я понял, что она потеряла близкого человека, и это при том, что они уже почти пятьдесят лет не жили вместе. Удивился я и своей мысли: как только я двадцать лет назад переехал в твой коттедж, то почти сразу ощутил себя дома! Мне сразу показалось, что именно здесь и именно с тобой прожил я всю первую половину своей жизни.

Как только мы разбрелись по комнатам, я почувствовал непреодолимую тягу в твой кабинет. Сказав об этом жене, а она чувствовала тоже самое, мы пошли, крадучись, как старые заговорщики…

У тебя было достаточно свежо. Слабый лунный свет проникал сквозь окна из-под купола, освещая расписанные ниже стены. С них смотрели архангелы, возглавляемые Господом. Мы поднялись в церковку и оказались почти в их окружении. Пахло ладаном. Я сел в кресло, где ты закончил свои дни, сделав это не задумываясь, без опасений и неприязни. Мне показалось, что оно несет в себе еще твое тепло, содержит твой эмоциональный настрой, бывший незадолго до смерти, и, казалось, слышал голос читаемых тобой молитовок, как ты их называл.