Мой жизненный путь - Рудольф Штайнер

Приемный экзамен в городскую школу я выдержал успешно. Были предъявлены рисунки, выполненные мной у помощника учителя: они произвели на экзаменовавший меня преподавательский состав столь сильное впечатление, что способствовали более снисходительному отношению к моим недостаточным познаниям. Мне было выдано "блестящее" свидетельство. Как радовались этому мои родители, учитель и священник, другие уважаемые люди Нойдорфля! Успех мой радовал всех, потому что для многих он служил как бы доказательством, что и "нойдорфльская школа чего-нибудь да стоит".

У моего отца благодаря этому возникла мысль не отдавать меня на год в городскую школу — поскольку я так хорошо подготовлен, — но определить сразу в реальное училище. Поэтому через несколько дней меня повели на приемный экзамен в реальное училище. Здесь он прошел не так гладко, как в городской школе, но все же я был принят. Это было в октябре 1872 года.

Теперь мне предстояло совершать ежедневное путешествие из Нойдорфля в Винер-Нойштадт. Утром я мог ехать по железной дороге, но вечером приходилось возвращаться пешком, так как не было подходящего поезда. Нойдорфль находился в Венгрии, а Винер-Нойштадт — в Австрии. Таким образом, ежедневно я совершал путешествие из "Транслейтании" в "Цислейтанию". (Так назывались официально венгерская и австрийская области.)

В обеденное время я находился в городе. На нойдорфльском вокзале я познакомился с одной дамой из Винер-Нойштадта, которой и сообщил, что буду учиться в городе. Мои родители поделились с ней своей озабоченностью по поводу того, что мне придется оставаться из-за школы без обеда. Дама эта выразила желание давать мне бесплатные обеды и оставлять у себя, когда мне это будет нужно.

Дорога от Винер-Нойштадта до Нойдорфля летом очень красива, но зимой нередко трудна для ходьбы. Чтобы добраться от окраины города до села, нужно было с полчаса идти проселочной дорогой, не очищавшейся от снега. Зачастую приходилось пробираться по снегу, доходящему до колен; домой я добирался в виде "снежной бабы".

Душа моя не сопереживала городской жизни, в отличие от деревенской, и я был погружен в свои мечтания, не различая ни происходящего в самих этих тесно стоящих друг против друга домах, ни отношений между ними. И только перед книжными магазинами Винер-Нойштадта я подолгу задерживался.

То, что происходило в реальном училище и в чем я должен был принимать участие, тоже проходило, не возбуждая живого интереса, мимо моей души. В первых двух классах мне было очень трудно поспевать за другими. Лишь во втором полугодии второго класса дело пошло лучше: впервые я стал "хорошим учеником".

Во мне жила потребность, господствующая над всем остальным. Я тосковал по людям, которые могли бы послужить мне образцом того, как человеку следует жить. Среди учителей двух первых классов таковых не было.

Наконец в моей школьной жизни произошло событие, оставившее глубокий след в моей душе. В одном из годовых отчетов, выходивших в конце каждого учебного года, была помещена статья директора нашего училища[12] "Сила тяготения, рассматриваемая как следствие движения". Одиннадцатилетний мальчик, я сначала почти ничего не смог понять из ее содержания, поскольку она сразу начиналась с высшей математики. Но смысл отдельных фраз все же мне удалось уловить. Во мне возник некий мысленный мост — от учения о мироздании, полученного от священника, к содержанию этой статьи. В этой последней указывалось на книгу, также написанную директором, — "Общее движение материи как первопричина всех явлений природы". Я копил деньги до тех пор, пока не сумел купить ее. Передо мной стояла цель как можно скорее научиться тому, что привело бы к пониманию этой книги и статьи.

Речь там шла о следующем: директор считал материальные "силы", действующие на расстоянии, за необоснованную "мистическую" гипотезу. Он хотел объяснить "притяжение" небесных тел, молекул и атомов без помощи этих "сил". Между двумя телами, говорил он, имеется множество находящихся в движении малых тел. Двигаясь по разным направлениям, они наталкиваются на большие тела. Эти последние подвергаются также ударам от малых тел по внешним сторонам. Количество этих ударов намного превосходит те, что приходятся на пространство между большими телами. Благодаря этому они взаимно сближаются. "Притяжение" — это не особая сила, а только "результат движения". На первых страницах книги были высказаны два положения: "1. Существует пространство и в нем продолжительное движение во времени; 2. Пространство и время суть непрерывные однородные величины; материя же состоит из отдельных частиц (атомов)". Все физические и химические явления природы объяснялись автором исходя из движений, возникающих вышеописанным образом между малыми и большими частицами материи.

Во мне ничто каким-либо образом не принуждало меня принять это воззрение, однако я чувствовал, что если мне удастся понять его, то это будет иметь для меня большое значение. И я прилагал всяческие усилия, чтобы достичь этого. Если мне представлялся случай раздобыть книги по математике и физике, я пользовался им. Но дело продвигалось медленно. Я вновь и вновь принимался за чтение статьи и книги, и с каждым разом дело шло лучше.

К этому прибавилось и нечто другое. В третьем классе появился учитель, соответствовавший "идеалу", стоявшему перед моей душой[13]. И я мог следовать ему. Он преподавал арифметику, геометрию и физику. Преподавание его отличалось чрезвычайной последовательностью и четкостью. Он так ясно строил все из элементов, что для мышления было в высшей степени благодатно следовать за ним.

Вторая статья в годовом отчете принадлежала ему. Она касалась области теории вероятностей и вычислений по страхованию жизни. Я углубился и в эту статью, хотя и в ней мог понять еще немногое. Но вскоре смысл теории вероятностей стал открываться мне. Еще более важные последствия имело для меня то, что точность, с которой мой любимый учитель преподавал свой предмет, служила образцом для моего математического мышления. Благодаря этому между учителем и мной возникли чудесные отношения. Я почел за счастье, что этот человек будет моим учителем математики и физики во всех классах училища.

С помощью того, чему я научился благодаря этому учителю, я все более приближался к загадкам, заданным мне сочинениями директора.

Лишь долгое время спустя возникли у меня близкие, душевные отношения еще с одним учителем[14]. Он преподавал в младших классах геометрическое черчение, а в старших — начертательную геометрию. Его уроки начинались уже со второго класса. Но только в третьем классе стал мне понятен его метод. Учитель этот обладал изумительным даром конструктора, и преподавание его также отличалось образцовой ясностью и последовательностью. Черчение при помощи циркуля, линейки и треугольника стало моим любимым занятием. За всем тем, что я усваивал благодаря директору, учителю математики и физики и учителю черчения, теперь передо мной вставали, на детском уровне представлений, загадки природных явлений. Я чувствовал, что должен приблизиться к природе, чтобы обрести отношение к духовному миру, который естественным образом представал предо мной в созерцании.

Я говорил себе, что к правильному переживанию душой духовного мира можно прийти лишь тогда, когда мышление достигнет в себе того уровня, который позволит приблизиться к сущности явлений природы. Эти чувства я пронес через третий и четвертый классы реального училища. Полученные мной знания я направлял к достижению намеченной цели.

Однажды, проходя мимо книжного магазина, я увидел на витрине "Критику чистого разума" Канта издательства "Рекламе". Я сделал все, чтобы купить эту книгу как можно скорее.

Когда в область моего мышления вступил Кант, я еще ничего не знал о том месте, которое он занимает в истории человеческого духа. Я не имел никакого представления о том, что думают о нем люди, принимающие или отрицающие его. Мой безграничный интерес к критике чистого разума проистекал из моей собственной душевной жизни. И я стремился на свой детский лад понять, чего может достичь человеческий разум, пытающийся проникнуть в подлинную сущность вещей.

Чтению Канта мешали многие внешние жизненные обстоятельства. Не менее трех часов ежедневно уходило у меня на далекий путь от дома до школы. Вечером я возвращался не раньше шести часов. Затем приходилось преодолевать нескончаемую массу домашних заданий. По воскресеньям же я занимался почти исключительно черчением. Я стремился довести до величайшей точности геометрические построения, а также достичь безупречной чистоты в штриховке и наложении краски.

Для чтения "Критики чистого разума" у меня почти не оставалось времени. Однако мне удалось найти выход из положения. История преподавалась у нас так, что учитель, казалось, излагает материал самостоятельно, на самом же деле он читал по учебнику. Преподанное нам подобным образом мы затем должны были изучать уже по нашему учебнику. Я подумал: ведь то, что написано в книге, мне все равно придется читать дома. "Лекция" учителя мне ничего не давала; из прочитанного им я не мог воспринять даже самого малого. И тогда я разделил книжку Канта на отдельные листы, вложил их в учебник истории, лежавший передо мной, и принялся за чтение Канта, в то время как с кафедры "преподавалась" история. Это было, конечно, величайшим нарушением школьной дисциплины, но не мешало никому и не наносило в данном случае ни малейшего ущерба моим занятиям историей. По этому предмету я всегда получал "отлично".