Следствие в Заболочи (сборник) - Игорь Головко

– Так что с партией-то? – вдруг, прервав мои воспоминания, спросил Виталий, обращаясь к Андреичу.

– А то, что грозился убить Поликарп Крючка за то, что тот партию коммунистическую позорил, убийцами обзывал и прочее…

– Так то ж, во время выборов, – начал оправдываться Поликарп, – в летошный год. А нонче год мы только переругивались о политике. Но убить я уже не грозил. Чего убивать-то? Выбрали уж этого гада Эльцина. Так что и не убивал. Нужен он мне очень.

– Ну, а почём я его убила-то? – внезапно встрепенулась Таисия Петровна.

– Тебе я при всех не скажу…

– Нет! Раз уж молвил слово, то давай при всех, – горячилась она, аж щёки раскраснелись.

– Ну, Катьку, твою племяшку, он на сеновале пытался ссильничать? – Андреич явно решил идти до конца.

Таисия Петровна растерялась. – А ты, почём знаешь?

– Это к делу отношения не имеет, – засовестился он. – Приставал, спрашиваю, к Катьке твоей нонче год, осенью, или нет? А ты за ним с батогом бегала, огреть хотела. Поликарп в городе был, за пенсией ездил. Ты же баба правильная, лишнего слова не скажешь. Зачем волновать-то?

– Да, Поликаша, я тебе решила не говорить, – засмущалась Таисия Петровна, и голос у неё сделался благостным. – Боялась, неравен час, пришибёшь ты его, заморыша окаянного. Лезть-то он после, как получил по горбу, перестал, а тебе волнение.

– Ну вот, и ещё один мотивчик объявился, – обрадовался появившейся мысли Андреич. А вдруг Поликарп как-то проведал. – Всё! С вашими мотивами, с Божьей помощью, разобрались. Кто ещё хочет?

– Давай мой мотив, – Вадим Евгеньевич казался совершенно спокойным.

– А у тебя, любезный, драка с ним была.

– Не драка, а усмирял я его, когда он слишком разбушевался, – голос милиционера-пенсионера звучал несколько тише, чем обычно.

– Усмирял, не усмирял…. Однако Крючок грозился тебя прирезать.

– Так ведь то Крючок, а не я, – усмехнулся Вадим Евгеньевич.

– А, кто вас знает, что вы там, в головах, своих думаете. У каждого плутишки – свои мыслишки, – хитро глянул на него Андреич. – Ведь кто-то его убил, а на вид вы все такие ладные люди. Поди, ты, разбери.

– Ну, а у меня? – спросил побыстрей я, чтобы покончить с этой бодягой.

– Ты, Григория, не обижайся, но, когда Крючок подвязался у тебя дом охранять, когда вы ещё с женой работали и уезжали на зиму, у тебя разные штучки-дрючки и пропали. Даже водяной насос, ты тогда говорил? Ну, ты его, конечно, погнал с этой должности. Тоже, нашёл охранника! Пустил козла, сам знаешь куда. А обиду, может, затаил. А? Ведь говорил же, что уши ему оторвать мало.

– Ну, это я аллегорически, – удивился я его выводам.

– Какими мудрёными словами не называй, а угроза – есть угроза. Я, конечно, думаю, что за насос ты его вряд ли порешил, но… Крючок-то, когда лишился приработка, злые слова на тебя говорил, тоже зарезать обещался. – Андреич тяжело, как человек несущий непосильную ношу, вздохнул.

– Кого он только не обещал зарезать? Так что…

– Вот именно, – оживился Андреич. – Вот именно!

Яркая лампа освещала внимательные напрягшиеся лица присутствующих.

– А что там ты напридумывал обо мне? – мягким баритоном прервал это тягучее молчание Виталий, и всегда бледное лицо его при этом покраснело.

– Тоже кража. Года три назад. Воров твоих тогда поймали в соседней деревне. Но почему они приложили столько усилий, чтобы вскрыть именно твою горенку? И железом была она оббита, и скобы, и замки, и решётки на окнах. Да потому, – сам ответил Андреич, – что навёл их кто-то. Они знали наверное, что больше всего продажных вещей зимой хранится у тебя в доме. И каких? И инструмент, и электропила, и бензопила, и станочки всякие разные. После вы с Таей подружились, стали ей всё на зиму возить на охрану. А тогда на замки надеялись. Не выдали ребята наводчика, сами сели. Но кто мог навести? Не Тая же с Поликарпом? Сам ведь и говорил, кто навёл? Аль забыл? А почему не выдали, вы, приезжие, скорее всего, не знаете.

Андреич многозначительно помолчал и продолжил: – Крючок-то по молодости участвовал в убийстве сторожа автобазы. Случайно, конечно, душу загубили. Хотели они с приятелем грузовик угнать, да на свою беду сторож выскочил. Его ножичком и резанули. Кто это сделал, следствие так и не установило. Приятель сел. А Крючка отмазали. Психом сделали. Что дало ему возможность и армейскую службу пропустить. Но жизнь испортило. От людей отвратило. Стал он одиноким волком. Побоялись его выдать-то твои воры.

Слушатели выглядели после последних его слов несколько ошарашено. Разве что, Таисия Петровна и Поликарп Иванович давно обо всём знали, но и они сидели, молча, опустив глаза. Виталий же совсем зарделся, потом махнул рукой, не находя других слов: – Да помню, помню… Только не волка он напоминал, а шелудивого шакала.

С возгласом «пора выпить!» вернулся Балетоман.

– Ушёл? – спросил Андреич.

– Ушёл. Решили не тянуть. Через снег, как раз за пару часов доберётся.

– Может, можно закурить здесь? – обернулся ко мне Вадим Евгеньевич, вынимая сигарету.

– Не стоит. Через пять минут от дыма друг друга видеть не будем. И Андреичу не удастся преступника отыскать. Лучше объявить перерыв.

– Перекур? – показывая всем сигарету, громко спросил Вадим Евгеньевич.

– Да, пора покурить, – встал со стула несколько протрезвевший Денис и за ним дружно двинулись все курильщики.

Я курить давно бросил, но вышел со всеми за компанию, чтобы сменить обстановку. Столпились у входа. На веранде остались только Таисия Петровна и Андреич. Просветлело, так как появился месяц. Звёзды стали менее яркими. Снег прекратился. Уже шёл новый год, скоро новое столетие, тысячелетие, в которых не осталось места для лежащего в колодце грешника.

– Не верю, чтобы, хоть один, из предложенных мотивов, мог бы стать причиной убийства, – сказал я, обращаясь к Вадиму Евгеньевичу. Его милицейский авторитет довлел над народными деревенскими массами.

– Кто знает? Бывает, убивают и без причины, – выдохнул он дым вверх. – А тут обида на что-то плюс алкоголь могли стать детонатором. Что за сложность – слегка оглуши и в колодец, на лёд. Сейчас градусов пятнадцать. Да он моментально замерзнет, и очухаться не успеет.

Я слушал и думал: «Ну, если, предположим, исключить меня, то кто мог это сделать? Виталий выглядит крайне смущенным и не виснет на Ольге, как было во время последних посиделок. Вадим Евгеньевич рассудителен, но избегает смотреть в глаза. Говоря, тупо рассматривает снег на земле, ковыряя его носком военного сапога. Обычная улыбка сошла с полного лица Полины, и оно выглядело испуганным. Оля спокойно курила, высоко подняв вверх подбородок и глядя своими очаровательными голубыми глазками на говорящего. Светлана ещё, видимо, добавила и, по-прежнему, еле держалась на ногах, опираясь на стену дома. Роман с Фёдором о чём-то опять оживленно громко спорили, перебивая друг друга, а Поликарп Иванович уже бросил окурок и скрылся на веранде».

«Если это убийство, а скорее всего это так, то кто-то из них убийца? – продолжал я свои рассуждения. – Таисия Петровна – очень маловероятно. Курить она не выходила. Только ходила посмотреть, как спят внуки, всего один раз, хотя отсутствовала и долго, около часа. Но ведь она еле ходит, с палкой. У неё больные ноги. Однако нельзя исключить, скажем, такой сюжет: встречает она Крючка у колодца. Тот курит. Она бьёт его палкой по голове, оглушая. У людей с больными ногами обычно очень сильные руки. Открывает колодец и запихивает его внутрь. Потом закрывает дверцу и спокойно идёт на веранду. Теоретически так могло быть. Ну, а если рассмотреть вопрос так: он сам упал в колодец.

Крючок – человек маленького роста, может, метр шестьдесят. Худенький. Напивался каждый день. Чтобы опьянеть вдрызг ему достаточно граммов сто пятьдесят. Но он был очень жаден до водки, и, когда в него не шло, всё равно пил, и водка текла в две струи по впалым щекам, по шее на одежду. Если на востоке деревни выпить не удавалось, он шёл на запад, согнувшись серпом и расставив, балансируя, в стороны руки, своей уникальной качающейся из стороны в сторону, как моряк на суше, походкой. Острые колени кривых ног при каждом шаге резко выделялись, будто он карабкался в гору, спотыкаясь, матерясь. Из потока бранных слов отчетливо выделялось одно не бранное – «убью!»

Так с громкими матерными криками, проклиная всех и всё на свете, упорно двигался в западном направлении, обходя мой дом. Я никогда, из принципа, ему не наливал, и он знал, что не налью. Доходил до Фёдора с Ольгой, когда они ещё были женаты, и, если там ничего не получал, то ковылял к Виталию, человеку безотказному во всех отношениях.

Однажды он постучал к Виталию, будучи уже сильно под газом, чтобы, как он выражался, «добавить». Виталий, конечно, утолил его «жажду». После чего, уже не в силах полностью разогнуться, Крючок, перепутав направления, вывалился через крытый двор в сад и, упершись в сетку забора, опустился на четвереньки и начал передвигаться таким, не совсем обычным для человеческого существа способом, ощупывая через каждый метр плетёный металл, ища калитку, которой, и в помине, у Виталия никогда не существовало. Единственный вход и выход осуществлялись через крытый двор: и в сад, и на улицу, и в дом.