Белые цветы - Абсалямов Абдурахман Сафиевич

Сегодня, как всегда, он был обходительным. и приветливым. Первым здоровался с врачами, сестрами, санитарками. Встретив в коридоре выздоравливающего, спрашивал о самочувствии. Во всех его движениях угадывались энергия и сосредоточенность. Но войдя. в кабинет, он первым долгом почти неосознанно и чуть растерянно взглянул через окно на вторично осенью расцветшие кусты шиповника…

Его вывели из задумчивости вошедшие в кабинет ассистентка Вера Павловна и врач Магира Хабировна. Сегодня был день консультации. Профессор посмотрел на часы, кивнул.

— Что же, начнем, Магира-Ханум. Вы говорили о какой-то девушке…

— Она здесь, Абузар Гиреевич. Девятнадцатилетняя студентка.

— Сердце?

— Да, комбинированный порок. Не раз лежала в больницах, но лечение не дало результатов.

— У кого лечилась? Когда?..

Магира-ханум обстоятельно ответила на все вопросы.

— Тогда пусть войдет.

Вся настороженная, девушка остановилась в дверях кабинета. Профессор пошел навстречу ей.

— Пожалуйста, садитесь вот сюда, — показал он на стул, нарочно поставленный подальше от двери. — Не стесняйтесь, садитесь удобней. Вот так. — И сам, взяв стул, сел напротив. — Как вас зовут?

— Асия.

— Ну, Асия, вы любите осень?

В ответ девушка только покачала головой.

— А мы, старики, Асия, очень любим осеннюю пору. Осень — это изобилие. Человек пожинает плоды своих трудов. А весна — это только цветочки. — Профессор улыбался, переводя взгляд то на Магиру-ханум, то на больную девушку. Улыбка его была мягкой, располагающей. — Ну, Асия, рассказывайте, что беспокоит вас.

— Да вот захворала немного, — сказала Асия, потупясь.

В действительности же вся ее жизнь состояла из нескончаемых мучительных приступов болезни, усиливавшихся изо дня в день. Начиналось с того, что все тело сводили ужасные судороги; потом нестерпимо болели спина, сердце, суставы, казалось — кости дробятся, дышать становилось нечем, она задыхалась, руки и ноги холодели, лицо покрывалось бледностью, губы синели… Не помогали ни уколы, ни порошки, ни микстуры. Иногда боли держались неделями, чуть отпускали, потом снова усиливались.

Уже по одному тому, как стояла Асия у дверей, как садилась, как дышала, профессор понял, чем и в какой степени больна девушка. Но, как всегда, он не спешил с выводами. У каждой болезни свои разновидности, каждый организм болеет по-своему. Индивидуальный характер болезни можно установить лишь по рассказам самого больного и по наблюдениям. Некоторые врачи полагают, что в наше время главное — анализы. Но профессор Тагиров считал, что какой бы умной ни была диагностическая машина, она никогда не заменит мышление врача, его опыт.

Профессор задавал девушке самые разнообразные и неожиданные по своей простоте вопросы. И девушка давала столь же простые и прямые ответы.

— Вы играли в детстве с мальчишками, Асия?

— Конечно, играла.

— Они дразнились, эти мальчишки?

— Ну, мальчишки, да что б не дразниться!

— Все же, как они прозвали вас?

— Ну… Цыпленком звали.

— Вы любите мороженое? — Профессор улыбнулся.

— Да. Кто ж его не любит.

— А горло?.. Горло не болит после мороженого?

— Если заболит, мама дает мне горячее молоко,

— Значит, ангиной болеете частенько… А в театр ходите, Асия?

— Если уже и в театр не ходить… Конечно, когда здорова, — поправилась она.

— Разумеется, в капроновых чулочках?.. И зимой тоже?

— Не могу же я пойти в театр в домашних шерстяных чулках.

— Ноги ломит после этого?

— Ну, это можно стерпеть.

Профессор осмотрел у нее суставы рук и ног.

— Часто температурите?

— Мама причитает, что я все врёмя в огне горю.

— Все это можно поправить, — мягко успокаивал профессор. — Но вы должны запомнить: выздоравливает лишь тот, что хочет выздороветь. Еще в старину один восточный врач сказал больному: «Нас трое — ты, я и болезнь. Если мы с тобой будем заодно, нас уже двое, вдвоем мы как-нибудь одолеем одну болезнь». Поняли? — улыбнулся профессор.

Отвечая на дальнейшие его расспросы, девушка призналась:

— Да, я люблю музыку и песни, сама играю на гармонике. Мечтала поступить в консерваторию, да уж где…

— А после игры суставы пальцев не болят?

— Иногда болят.

— Вы раньше танцевали?

— И сейчас танцую, если болезнь отпускает.

— Я, Асия, люблю смотреть на танцы. Что это за девушка, если не умеет танцевать! Правильно, Вера Павловна?.. А не бывает, Асия, так, что во время танца вдруг кольнет сердце?

Оказывается, нередко случалось, когда девушка, с трудом окончив танец, уходила в другую комнату и сидела там, согнувшись от боли. Но рассказывать об этом ей не хотелось.

— Проходите вот сюда. — Профессор показал за ширму.

Вера Павловна отвела Асию за ширму и велела раздеться. В такие минуты Асия каждый раз готова была провалиться сквозь землю от стыда. Вот и сейчас, едва профессор приблизился к ширме, Асия схватила только что снятую кофточку, съежилась, глаза у нее расширились.

— Послушайте, — спокойно убеждал профессор, — вы пришли в больницу, на прием к врачу. Здесь нет ни мужчин, ни женщин, только доктора и больные.

Закончив осмотр, Абузар Гиреевич вымыл руки, сел за стол, положив на стекло сплетенные пальцы.

Асия, не в силах поднять глаз, вышла из-за ширмы. Профессор показал ей на стул возле стола, он наблюдал за каждым ее движением. Наконец, прямо глядя ей в глаза, твердо сказал:

— Асия, надо лечь в больницу… на исследование.

Она, не удержавшись, крикнула:

— Сколько уж исследовали меня — душу только не вынимали! — В ее голосе прозвенела боль, отчаяние.

— Надо еще полежать, Асия, — вздохнул профессор. И повернулся к Магире-ханум: — В вашем отделении есть койка?

— Только что освободилась.

— Тогда прошу положить Асию.

Асия непроизвольно оглянулась на дверь.

— Вас там ждут? — спросил профессор, перехватив взгляд девушки.

— Мама, — тихо ответила Асия, опустив голову.

— С вашей мамой я сам поговорю.

Явилась вызванная звонком Диляфруз, увела Асию. Тагиров, заложив руки за спину, ходил по кабинету.

— Многие полагают, что ревматизм калечит только руки и ноги. А на самом деле он прежде всего бьет по сердцу и другим внутренним органам, бьет по нервной системе. Тысячу раз был прав один французский врач, который сказал, что ревматизм только лижет шершавым языком суставы, но кусает сердце. Кусает! — повторил профессор, сделав рукой хватательное движение.

— Вы считаете, что порок у этой девушки — следствие ревматизма? — спросила Магира-ханум. — Но ведь от ревматизма ее нигде не лечили.

— Вся беда в этом, — вздохнул профессор. — Очень часто наши коллеги берутся лечить не саму болезнь, а ее последствия, что не приносит пользы больному. И к вам, Магира-ханум, и к вам, Вера Павловна, у меня одна просьба: будьте чутки к этой девушке. Как говорили древние римляне, она больше всего нуждается, чтобы ей «ободрили словами душу». Ее душа полна волнениями и страхами, надо успокоить эту истерзанную душу, освободить от депрессии. Вы обратили внимание на ее слова: «Душу только не вынимали»? Эта девушка очень настрадалась, и вера в медицину у нее шаткая… У вас и без того много работы, — добавил профессор, подумав. — Можете привлечь в помощь Гульшагиду. Вот ей и практика, и материал для доклада. К какому сроку она должна приготовить доклад, Вера Павловна?.. Вот-вот, времени у нее еще хватит. Прошу позвать ко мне мать Асии…

Приняв ванну, переодевшись в вылинявший от многочисленных стирок халат, обувшись в тапочки разного цвета — одна зеленая, другая красная, — Асия вслед за Диляфруз вошла в палату. На нее со всех сторон устремились любопытные взгляды. Девушка, не глядя ни на кого, прошла к свободной койке у окна и легла, уставив глаза в потолок. Никому ни слова, ни капли внимания, будто глухонемая. Только на Диляфруз она покосилась краешком глаза.