Смерть - не азартный охотник. Самоубийство исключается - Сирил Хейр

Джимми потихоньку приблизился к рыболову, который был слишком поглощен своим занятием, чтобы слышать его шаги. Он забрасывал удочку в сторону зарослей тростников у противоположного берега канала. Леса блеснула на солнце, и наживка плюхнулась (немного тяжело, по мнению Джимми) прямо в обрамленный тростниками полукруг. Несколько секунд, казавшихся часами, она едва шевелилась в почти стоячей воде. Внезапно на поверхности появилась легкая рябь, и удилище изогнулось под тяжестью невидимой форели. «Он слишком торопится и упустит добычу», — подумал Джимми. Но в следующий момент леса напряглась и катушка заскрипела, когда рыба рванулась вверх по течению.

Борьба была долгой. Снова и снова рыбу подтягивали под удилище, где Джимми уже приготовил сеть, но ей хватало сил вырваться. Дважды она искала убежища в прибрежных тростниках, и оба раза ее удавалось вытянуть назад. Лицо Мэтесона раскраснелось от возбуждения; по нему струился пот.

— Здоровая рыбина! — заметил он. Это были его первые слова после прихода Джимми.

— Но думаю, ее лишь слегка зацепило, — отозвался Рендел.

— Чепуха, мой мальчик. Она заглотнула наживку.

Но Джимми оказался прав. Когда ему удалось просунуть сеть под форель весьма умеренных габаритов, выяснилось, что крючок засел в заднем плавнике, чем и объяснялось столь продолжительное сопротивление. Он улыбнулся про себя. Выходит, старик все-таки поторопился и только чудом не упустил добычу. Значит, он уже не такой безупречный рыболов, каким был раньше.

Когда Джимми извлек форель из сети, Мэтесон сразу же выхватил ее у него, задыхаясь, словно от долгого бега.

— Спасибо, мой мальчик! — пропыхтел он. — Вы были правы — рыба небольшая, хотя и вполне достойная. Но вам пора идти. Лучшее время уже подходит к концу. Я думал, вы поспеете на поезд, который прибывает в двенадцать.

— Я собирался ехать им, — с горечью ответил Джимми. — Суббота у меня выходная. Но эти свиньи в офисе вбили себе в голову, что мое присутствие им необходимо как раз сегодня утром. Я проторчал в Сити почти до часу и едва поспел на следующий поезд, который к тому же опоздал на десять минут. Но я считал, сэр, что вы...

— Не повезло! А я-то думал, куда вы подевались. Я ожидал вас начиная с половины первого. Теперь вам придется наверстывать упущенное время.

— Но, сэр, сегодня вы должны рыбачить на втором участке, а я — здесь!

— Значит, вы не посмотрели на доску объявлений?

— Нет. Я очень спешил и был уверен, что сегодня моя очередь ловить рыбу на первом участке.

— На сей раз мы решили внести изменения. Я... у меня имеется особая причина находиться сегодня здесь. Расскажу вам о ней позже — сейчас не время. Мне казалось, вы не будете возражать. Ведь в такой день на втором участке куда больше шансов.

— Очень любезно с вашей стороны, сэр.

— Нисколько. Хотя уверяю вас, этот участок не так плох, как о нем говорят. Взгляните сюда! — Мэтесон извлек из сумки две великолепные форели, аккуратно завернутые в промасленный муслин. — Есть еще порох в пороховницах, верно? — самодовольно усмехнулся он в ответ на завистливые поздравления молодого человека. — Но мы не должны тратить время на разговоры. Вас поджидает отличный улов в заводи у дорожного угла.

— Тогда я лучше сразу отправлюсь туда, — сказал Джимми. — Пойду коротким путем через рощу, а то берег слишком сырой.

От того места, где они стояли, дорожка, по которой гнали коров, вела к воротам, выходящим на шоссе, через посадки молодых лиственниц, где от нее отходила тропинка, идущая параллельно реке. Члены синдиката постоянно ею пользовались, так как она являлась наиболее сухим и прямым путем к верхним участкам.

Мэтесон не ответил. Джимми увидел, что он сосредоточенно разглядывает в полевой бинокль, который всегда носил на шее, что-то, находящееся выше уровня его головы.

— Клесты! — возбужденно воскликнул он. — Прямо на верхушках этих лиственниц! Поразительно! Что? — Мэтесон внезапно повернулся к Джимми. — Пойдете через рощу? Ни в коем случае! Не стоит тревожить этих птиц. Вы меня понимаете, не так ли?

— Разумеется, — отозвался Джимми. — Я пойду берегом.

— Славный мальчик! Я немного пройдусь с вами.

— Что вы, сэр, не стоит беспокоиться...

Но старик, отложив удочку, быстро зашагал рядом с ним.

— Чуть выше по реке я смогу куда лучше разглядеть клестов, — объяснил он. — Вы заметили, что они взлетают на деревья с изгороди у дороги?

— Боюсь, что я вообще их не заметил, — сказал Джимми. — Как выглядят клесты?

— Неужели вы этого не знаете, мой мальчик? В вашем возрасте я...

В течение следующих нескольких минут Мэтесон вылил на него такой поток теорий, фактов и воспоминаний, касающихся клестов, что Джимми начал сомневаться в благоразумии Господа, создавшего этот вид. Подобное часто происходило с теми, кто опрометчиво задавал Мэтесону вопрос о птицах.

Дойдя до пограничного столба, отделяющего, первый участок от второго, Мэтесон внезапно остановился, снова поднес к глазам бинокль, начал отыскивать какую-то цель и, очевидно найдя ее, издал удовлетворенный возглас. Несмотря на уважение к старшему компаньону, Джимми с трудом удерживался от смеха. Он ждал дальнейших объяснений, но старик стоял молча и неподвижно, целиком поглощенный объектом наблюдения.

— Пожалуй, я лучше пойду, сэр, — наконец сказал Джимми.

Мэтесон, вздрогнув, вернулся на землю.

— Господи, мальчик мой, вы еще здесь? — воскликнул он. — Конечно идите и не позволяйте мне тратить ваше время. Я... — Он снова уставился в бинокль и произнес с почти благоговейным трепетом: — Я останусь здесь, пока они не взлетят.

Джимми зашагал дальше, довольный, что избавился от его общества. Он относился к страсти к птицам своего старшего компаньона со свойственной его возрасту разумной терпимостью и даже с некоторой завистью. Должно, быть, чудесно, думал Джимми, дожить до таких лет, чтобы приходить в восторг от разных пустяков. Вместо тревог и душевной боли, которые испытывает он, Джимми, предаваться любви к дроздам и малиновкам! И все же довольно печально достичь такого состояния, когда жизнь уже не может дать ничего, кроме никчемных развлечений. Как ни странно, Джимми никогда не приходило в голову, что к этой категории можно отнести и рыбалку, проявляя энтузиазм в отношении которой рискуешь наскучить всем знакомым! С высоты своего необъятного жизненного опыта Джимми решил, что в возрасте мистера Мэтесона трудно не быть занудой. Правда, это не уменьшало его симпатии к старику. Мэтесон являлся во всех отношениях достойным человеком — свидетельством служило то, что он сегодня уступил ему лучший участок. Ничего не зная о событиях вчерашнего вечера, Джимми спрашивал себя, что явилось причиной такого неслыханного нарушения правил. Неужели Мэтесон знал о его любви к Мэриан и хотел дать ему шанс увидеть ее? Как все влюбленные, он был крайне застенчив и воображал, будто всем известно о его страсти! Как же мало они знали о его чувствах! Ведь сейчас ему больше всего на свете хотелось побыть одному!

Но, пройдя через ворота в изгороди, окружавшей заливные луга, Джимми с отвращением понял, что больше не жаждет одиночества. Полусотней ярдов впереди виднелся поросший мхом каменный мост, через который шла дорога, соединяющая ферму Ранта с шоссе. На мосту стояла высокая худощавая фигура в черной кофте и юбке. Обращенная к нему спина, прямая как штык, и старомодная соломенная шляпка на редких волосах мышиного цвета не допускали ошибки. Это оказалась миссис Лардж — болтунья и сплетница, обожавшая совать нос в чужие дела.

Сказать, что миссис Лардж — жена пастора Дидфорд-Магны, было бы для всякого, кто ее знал, явным преуменьшением. Все прихожане и соседи пастора на много миль вокруг если вообще упоминали о нем, то только как о муже миссис Лардж. Если не считать церковных служб, паства видела его и обращала на него внимание крайне редко. С другой стороны, на миссис Лардж было очень трудно не обращать внимания. При виде ее любому жителю деревни, у которого не совсем чиста совесть, хотелось немедленно ускользнуть незамеченным. Любопытная, упрямая и неутомимая, миссис Лардж обладала глазами ястреба, подмечающими любое отклонение от выработанных ею стандартов поведения, носом гончей, чующим любой намек на скандал, и собственным языком, которым она выражала свое мнение без всякой сдержанности и внимания к чувствам слушателей. Никто не мог бы описать ее характер как дружелюбный, однако при любой критической ситуации в деревне, где требовалась практическая по-мощь, пострадавшие инстинктивно обращались к ней. Миссис Лардж прекрасно знала, что ее не любят, и, казалось, испытывала по этому поводу злобную радость. То, что другие рассчитывали на ее помощь, она считала естественным следствием слабостей, которые присущи всем, кроме нее. Впрочем, одной слабостью она располагала в полной мере — всепоглощающей страстью знать до мельчайших деталей все, что происходит в ее маленьком королевстве, и демонстрировать свои знания любому, кого это касается. Короче говоря, трудно было найти личность, менее подходящую для теперешнего душевного состояния Джимми.