Том 4. Классические розы - Игорь Северянин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Toila — Valaste
1928
Отличной от других
Ты совсем не похожа на женщин других:У тебя в меру длинные платья,У тебя выразительный, сдержанный смехИ выскальзыванье из объятья.
Ты не красишь лица, не сгущаешь бровейИ волос не стрижешь в жертву моде.Для тебя есть Смирнов, но и есть соловей,Кто его заменяет в природе.
Ты способна и в сахаре выискать «соль»,Фразу — в только намекнутом слове…Ты в Ахматовой ценишь бессменную боль,Стилистический шарм в Гумилеве.
Для тебя, для гурманки стиха, остротаСологубовского триолета,И, что Блока не поцеловала в уста,Ты шестое печалишься лето.
А в глазах оздоравливающих твоих —Ветер с моря и поле ржаное.Ты совсем не похожа на женщин других,Почему мне и стала женою.
1927
Любовь коронная
Посв. Ф.М.Л.
Она, никем не заменимая,Она, никем не превзойденная,Так неразлюбчиво-любимая,Так неразборчиво влюбленная,
Она, вся свежесть призаливная,Она, моряна с далей севера,Как диво истинное, дивная,Меня избрав, в меня поверила.
И обязала необязанноСвоею верою восторженной,Чтоб все душой ей было сказано,Отторгнувшею и отторженной.
И оттого лишь к ней короннаяВо мне любовь неопалимая,К ней, кто никем не превзойденная,К ней, кто никем не заменимая!
1929
Твоя дорожка
Свежей душистого горошка,И значит — свежести свежей,Немножко больше, чем немножко,Ты захотела стать моей…
И к свежим я влекусь озерамВ незаменимости лесной,Твоим сопровождаем взором,Сопутствуем твоей весной.
Он сник, услад столичных демон,Боль причинивший не одну…Я платье свежее надену!Я свежим воздухом вздохну!
Я — твой! Веди меня! Дорожка,Мне выисканная тобой, —Свежей душистого горошка:Свежее свежести самой!
1929
Ведь только ты одна!
Ни одного цветка, ни одного листка.Закостенел мой сад. В моем саду тоска.
Взад и вперед хожу, по сторонам гляжу.О чем подумаю, тебе сейчас скажу.
Ведь только ты одна всегда, всегда нежна,В печальной осени душе всегда нужна.
И только стоит мне взглянуть в глаза твои —Опять весна пришла и трелят соловьи.
И на устах моих затеплен юный стихОт прикасания живящих уст твоих.
И пусть в саду пустом ни одного цветка,И пусть в бокале нет ни одного глотка,
И пусть в столе моем нет ни одной строки, —Жду мановения твоей благой руки!
1929
Любовница
1«Любовница» пошло звучит, вульгарно,Как все позахватанное толпой,Прочти ли сам Пушкин свой стих янтарный,Сама ли Патти тебе пропой.
Любовница — плоть и кровь романа,Живая вода мировых поэм.Вообразить себе МопассанаБез этого слова нельзя совсем…
Любовница — дивное русское слово,И как бы ты смел на него напасть,Когда оно — жизни основаИ в нем сочетались любовь и страсть?!
2В этом слове есть что-то неверное,Драматическое что-то есть,Что-то трогательное и нервное, —Есть оправдываемая месть.
В этом слове есть томик шагреневый,На бумаге веленевой станс.В этом слове есть тайна ТургеневаИ сиреневый вешний романс.
Благодатно до гроба запомнитсяОзаряющее бытиеГрустно-нежное слово «любовница»,Обласкавшее сердце твое.
3Если же слово этоМожет быть применимоК собственной — не другогоИ не к чужой — жене,Счастье тебе готово,Равное власти РимаВ эру его расцвета,Можешь поверить мне!
1929
Стихи октябрьского заката
Ты чутко читала Сергея ВолконскогоНа синей тахте у стены голубой.Я только что кончил работу с эстонского,И мы говорили о книге с тобой.
— Ведь это не часто, чтоб книга претолстаяБыла целиком и умна, и тонка, —Сказала так славно, и хлынули волосыКаштановым ливнем на край дневника.
Луч солнца упал на склоненную талию,На женственный шелк старомодных волос.И нас, северян, потянуло в Италию,И южное в северном сердце зажглось!
Ты вспомнил а строфы священные Блоковы,Шепнула: «И нашим бы музам на юг…»А луч западающий двигался около,Как будто обрадовался: «узнаю!»
1929
Как хорошо…
Как хорошо, что вспыхнут снова этиЦветы в полях под небом голубым!Как хорошо, что ты живешь на светеИ красишь мир присутствием своим!
Как хорошо, что в общем внешнем шумеМилей всего твой голос голубой,Что, умирая, я еще не умерИ перед смертью встретился с тобой!
1928
На колокола
На колокола
Ко всенощной зовут колокола,Когда, в путь вышедшие на рассвете,Мы различаем в далях монастырь.
Окончен лес, и пыльная белаВ полях дорога к церкви, где на третьейВерсте гора, вокруг которой ширь.
Там, за полями, на горе соборВ лучах печалящегося заката,И не печальные ли купола?
Нам, проозеренный оставив бор,Где встретилась с утра одна лишь хата,Идти на нежные колокола.
У башенки зубчатого кремля,Воздвигнутой над позаросшим скатом,Свернув с пути, через калитку мы
Вступаем в монастырь. Его земляОзарена печалящим закатом,И в воздухе сгущенье белой тьмы.
Монашенки бесшумны и черны.Прозрачны взоры. Восковые лики.Куда земные дели вы сердца?
Обету — в скорби данному — верны,Как вы в крови своей смирили клики?Куда соблазн убрали из лица?
Иль, может быть, покойницы на вид,Иных живых вы, девушки, живее,И молодость повсюду молода?
И в ночь, когда сирень зашевелитСвой аромат и вас весной овеет,Не ищете ли повод для стыда?…
1927
Молитва
Достоевскому
Благочестивого монастыряГостеприимство радостно вкушая,Я говорю: жизнь прожита большая,Неповторяемая на земле!Все находимое порастерялИ вот, слезами взоры орошая,Я говорю: жизнь прожита большая…Проговорил — и сердцем обомлел:
Большая жизнь, но сколького не знал!Мелькают страны, возникают лицаТех, о которых некому молиться,Кто без молитвы жил и постарел…Чем дольше-жизнь, тем явственней сигнал…С кем из безвестных суждено мне слиться?О всех, о ком здесь некому молиться,Я помолюсь теперь в монастыре…
Ночь под 1927 г.
Земное небо
Как царство средь царства, стоит монастырь.Мирские соблазны вдали за оградой.Но как же в ограде — сирени кусты,Что дышат по веснам мирскою отрадой?
И как же от взоров не скрыли небес, —Надземных и, значит, земнее земного, —В которые стоит всмотреться тебе,И все человеческим выглядит снова!
1927
На монастырском закате
