Вечная жизнь - Кейт Тирнан

Да, я не раз видела, как Инки использует людей, разбивает сердца девушкам и парням, ведет себя грубо и жестоко — но это было лишь частью его обаяния. Он был беспечным и очаровательным эгоистом — со всеми, кроме меня. Со мной он всегда был милым, щедрым, веселым и забавным, готовым в любой миг отправиться куда угодно и заняться чем угодно.

Только он мог позвонить мне среди ночи и предложить немедленно отправиться в Марокко. Только к нему я всегда могла обратиться с просьбой помочь мне выпутаться из неприятной ситуации. Если какой-нибудь парень не понимал слово «нет», Инки неизменно вырастал у меня за плечом, улыбаясь своей очаровательной волчьей улыбкой. Если какая-нибудь женщина отпускала злую шпильку в мой адрес, Инки мог несколькими остроумными фразами выставить ее на всеобщее посмешище.

Он помогал мне выбирать одежду, он привозил мне роскошные подарки отовсюду, где бывал, он никогда не критиковал меня и никогда не портил мне настроение.

И я платила Инки той же монетой. Разве не я однажды разбила бутылку об голову чокнутой девки, бросившейся на него с длинной пилкой для ногтей? Я платила за него портье, я врала полицейским и жандармам, в зависимости от ситуации притворяясь его женой, сестрой или разгневанной любовницей. Потом мы рассказывали об этом друзьям, держась друг за друга и хохоча до слез. При этом мы с Инки не были любовниками, что избавляло нас от неизбежной неловкости, делая наши отношения практически идеальными.

Он был моим ближайшим другом — самым лучшим за всю мою долгую жизнь. Последние сто лет мы с ним почти все время были вместе, вот почему меня так сильно поразили события вчерашней ночи. Удивительно, что наши друзья как будто вовсе не были потрясены. И еще более удивительно, что я ухитрилась опуститься еще ниже — даже для себя. На ступеньку равнодушия. На ступеньку трусости. И в довершение всего, Инки видел мою шею. Нечего сказать, хорошая выдалась ночка!

Добравшись до своей лондонской квартиры, я залезла в душ и долго сидела на мраморном полу, подставив голову под струю горячей воды, вымывавшей из меня алкоголь и запахи склада. Мне трудно сказать, что я тогда чувствовала. Страх? Стыд? Я словно бы легла спать в одной жизни, а проснулась совсем в другой и другим человеком. Причем, и эта жизнь, и этот человек оказались гораздо гаже, грязнее и опаснее, чем я думала.

Отмокнув, я несколько раз как следует намылилась, чувствуя, как алкоголь постепенно выходит сквозь поры моего тела. Потом вымыла голову, машинально избегая притрагиваться к... Нет, это не татуировка. Разумеется, бессмертные тоже носят татуировки, тем более что они у нас держатся довольно долго — лет девяносто или около того.

Остальные шрамы заживают и исчезают у нас намного быстрее и бесследнее, чем у людей. Как правило, через пару лет от самого страшного ожога или раны не остается даже воспоминания.

Но я исключение. Я ношу на шее след ожога, полученного в возрасте десяти лет. Этот ожог никогда не бледнел, никогда не менялся, и на коже до сих пор четко виднелся слегка вдавленный рисунок. Круглая отметина диаметром около десяти сантиметров была оставлена на моей шее раскаленным докрасна амулетом, заклеймившим меня почти четыреста сорок девять лет тому назад. Понятное дело, несмотря на всю мою осторожность, за четыре века несколько человек все-таки видели этот знак. Но насколько я знала, из ныне живущих о нем не знал никто. Кроме Инки, который вчера ночью увидел мою шею.

Наконец, совершенно распаренная, я выползла из душа и, не осмелившись посмотреться в зеркало, поспешно завернулась в толстый халат, прихваченный из какого-то отеля. Выйдя в гостиную, я увидела перед входной дверью свежую «Лондон Таймс», которую я перед тем, как войти, ногой зашвырнула в квартиру. Подобрав газету, я отнесла ее в кухонный уголок, где нашла только пачку старых крекеров «Маквитиз» и бутылку водки в морозилке.

Вздохнув, я уселась на диван и, хрустя печеньем, принялась просматривать газету. То, что я искала, оказалось почти на последней странице, перед некрологами, но после объявлений о слетах дружин девочек-скаутов.

«Тревор Холлис, 48 лет, член ассоциации независимых таксистов, вчера ночью подвергся нападению одного из своих пассажиров и получил перелом позвоночника. В настоящее время он находится в отделении интенсивной терапии при больнице Св. Джеймса. По прогнозам врачей, Т. Холлис, скорее всего, останется парализован ниже плеч. Он не смог назвать имя или описать внешность нападавшего. Жена и дети находятся в больнице рядом с пострадавшим».

«Парализован ниже плеч...» Может быть, все было бы иначе, если бы я помогла ему или хотя бы сразу вызвала скорую! Сколько он провалялся на мокрой мостовой, оглушенный болью, не в силах даже закричать?

Почему, почему я не позвонила 999? Что со мной случилось? Ведь он мог умереть. Возможно, он предпочел бы умереть... Он больше никогда не будет водить такси. У него есть жена и дети. Каким мужем он сможет быть теперь? Каким отцом? В глазах у меня защипало, и затхлые крекеры приобрели вкус пыли.

Я была соучастницей всего этого. Я ему не помогла. Возможно, я сделала ему хуже.

Во что я превратилась? Кем стал Инки?

Зазвонил телефон, но я даже головы не повернула. Трижды начинал пищать домофон, но я предоставила швейцару самому разбираться с этим. Свой мобильный я посеяла несколько дней назад и с тех пор так и не удосужилась купить новый, поэтому с этой стороны мне ничто не угрожало.

Было около восьми, когда я встала с дивана, прошла в спальню и вытащила свой самый огромный чемодан, в который запросто можно было засунуть дохлого пони. (Предупреждая ваши вопросы, спешу сообщить, что никогда этого не делала).

Повинуясь какому-то внезапному порыву, я швыряла в чемодан охапки вещей и прочего барахла, а когда он наполнился, застегнула молнию, надела куртку и вышла из квартиры. Наш швейцар Гопала вызвал мне такси.

— Мистер Боуз и мистер Инокаунс спрашивали вас, мисс Насталья, — сообщил он. Меня всегда ужасно смешило то, как он коверкал наши имена. Справедливости ради надо признать, что Гопала справлялся со своей работой намного лучше, чем смогла бы я, если бы судьбе было угодно заставить меня трудиться консьержем где-нибудь в центре Бангалора.

— Я скоро вернусь, — сообщила я Гопале, когда таксист загрузил мой чемодан в багажник.

— Едете проведать родителей, мисс Насталья? — поинтересовался консьерж.

Как вы понимаете, мне пришлось выдумать этих мифических родителей для того, чтобы застраховаться от лишних вопросов. Юная дева, живущая совершенно одна и не знающая недостатка в деньгах, неизбежно вызывает подозрения.