Майнбласт. В бездне тьмы. Часть первая. Двуличие - Сайрил Юст
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В обзоре Карвера появляется неизвестный парень. Он делает шаги к столу, где стоят свечи. Оценивая сквозь туманную пелену, замечает его обозлённый и в то же время жалостный вид. Сожалея, тот стоит, покусывая пальцы. Длинные светлые волосы взъерошены. На нём одеяние "упьгараниду", которое носят лишь эгаранади — следующие пути элеменадалис. Он замирает, что-то шепчет самому себе. Вскоре его взгляд останавливается на огоньках. Руки опускаются. Карвер, чувствую жар в теле, и слова сказать не может: ни о помощи попросить, ни подать какие-либо признаки жизни. Майнбласт продолжает бороться со своей болезнью и пытается проследить за эгаранади, который явно впал в подобие транса. Иногда он тряс головой, показывая лицо. Бледный от страха и, уже с отсутствующими эмоциями, он словно смотрит куда-то в глубины огня — будто проводит ментальный диалог с самим пламенем.
В коридоре слышатся голоса. Звуки проносятся и задувают, словно ветер в маленькую мрачную комнату. Кроме Стрелка никто не видит и не слышит ни голоса, ни утопающего в бездне тепла. Он словно тонет в бездне, которая желает поработить его. Мираэтта — единственный его защитник. Она, подобна стражу, защищающая от всех внешних угроз, старается даровать любовь, способную остановить любой недуг. Светловолосый эгаранади продолжает утопать в парафине, безэмоционально сожалея больному.
— Он здесь! — доносится безумный, дерзкий голос до ушей больного. — Нужно забрать его! — идёт неизвестная личность, каждый шаг которой кажется ударом молотка по голове. Чувствуя опасность, Стрелок старается предпринять какие-либо действия. Движения даются с трудом, и контроль над телом постепенно возвращается. Мышцы горят. Свечи сжигают светом. Дуновения холодного воздуха дрожью пробегают по телу. Звуки из коридора заставляют кожу ныть, резонируя от удара обуви по безобразно скрипучему полу.
— Не двигайся, Карвер, — не колыхнувшись, сообщает парень своим мягким и звонким, словно тонкий ручей, голосом. — Сейчас не стоит двигаться… Это не смерть, но…
— Что за яд? Не встречал такой. Какая боль! — заливается страданием в лице. — Внутри меня словно пожар, — звучит предсмертный хрип. Молодая невинная девица продолжает сладко спать, сопя на почти недвижимом горячем теле.
— Пора платить за свои гнусные деяния, — взгляд пленён увядающей свечой. Он нервно кусает бледные губы. Взгляд отстранён от происходящего. По его виду можно сказать, что тот роется в глубинах своего сознания, совершенно не обращая внимание на происходящее вокруг.
В комнату заходит мужчина, долго ходивший по коридору. Стрелок не видит его, чувствует лишь присутствие. Глаза от усталости медленно закрываются.
— Знакомое лицо, — гремит грубый, тягостный голос. Человек с глубокими морщинами стоит и словно оркестр звучит в ушах каждого, от чего девушка немного дёргается и морщится, будто старается вырваться из добрых сновидений, осквернённых голосом извне.
В мыслях Карвера путаница, а тело слышит голос, источник которого определить не может. Энергия, имеющая не людское происхождение, выходит, словно пот из гостя, и впитывается в Майнбласта, осуществляя с ним будто ментальный разговор. Следом же, источником становится ещё и эгаранади, который, лишь оторвавшись от собственных страхов, оборачивается. Он, потупившись, шепчет:
— Девушка почти не спала и вымоталась. Не желаю будить её, — слегка приподняв руку, указывает на больного. — Это Карвер… Майнбласт, — далее светловолосый тихо доносит старику, — нам стоит забрать его. Садрос, мы не может оставить его здесь.
Двое продолжают говорить, но речь тянется рекой, потоки которой замедлялись с каждой секундой. Звуки становятся глуше, а слова размытыми. Сражённый не понимает ни одной мысли исходящей от них, но имя "Садрос" запоминается ему, как главная угроза. Месть, ещё не успев зародиться в голове, уже начинает свой кровавый путь. Опьянённый гневом и свирепостью, он выжигает себя изнутри, не имея возможности совершить ни малейшее движение. Стрелок чувствует невыносимый жар света и шумы воздушных потоков, которые просачиваются сквозь мелкие отверстия в оконных рамах. Слышит вихри, заставляющие лежащие на столике бумаги едва колыхаться. Хлопает и ткань, частично закрывающая окно. Звуки смешиваются в единую тревожную субстанцию. Вскоре больной вовсе теряет сознание, отправившись в бездонный омут болезни.
— Карвер, очнись, — неизвестный женоподобный голос пробуждает Стрелка. Источник звука неясен, в голове только и появляются мысли о совершенно разном. Он понимает, что лежит на кровати в другом помещении, где никого нет. Вся чувствительность и измотанность пропала, а свирепость ушла вместе с ними, и только воспоминания продолжают твердить об опасности.
Прилив сил даёт ему возможность вскочить, взять в руки револьвер, лежавший на деревянном столе. Койка, казавшаяся для него местом первой и единственной смерти, отталкивает злостной аурой, напоминая о предыдущих мгновениях горькой боли. От подобной мысли он, пошатнувшись на месте, берётся за голову и топит все мысли, касательно прошедших дней. Сквозь старые и грязные окна просачивается рассеянный утренний свет, смешавшийся с мерзостью, налипшей на стекле. Подойдя, наблюдает уличный пейзаж.
Смотря сквозь огорчения и черноту своего утомлённого, но ещё борющегося разума, печалится. За стеклом дорога, запомнившаяся Стрелку своим радостным светом и солнечными ожиданиями от пребывания в городе, где жизнь играла вольностью и доброй мелодией. Скривив лицо, он желает убраться поскорее и найти причину произошедшему. Он идёт к двери, но ноги подкашиваются. Ступает разбито, словно потерял навык хождения. Это вызывает лишь безмолвную злость, иногда просачивающуюся через пелену тьмы. Кто-то всё продолжает шептать ему в голову. Неизвестное безумие никак не спадает с мыслей.
Удары босых ног о деревянный, невероятно скрипучий пол, заставляют Стрелка подумать, что симптомы возвращаются назад. Мышь не сможет проскочить на коготках по такой безобразной и шумной поверхности. Он сжимает в руках револьвер, стараясь хоть как-то успокоить вапор.
Он дёргает дверь, но та не поддаётся. Болезненные ощущения в теле, молоточком бьющие по нервным окончаниям, говорят о необходимом отдыхе, превращая движения ловкого воина в старческие медленные движения, способные вызвать лишь жалость. Проблеск страха проскакивает в голове представлением, что жизнь его окончится в забытом стихиями месте. В бреду и полусонном астрале бродит по помещению, ступая раз за разом всё глупее и смешнее. Тьма окутывает. Зрение рассеивается. Комната в глазах плывёт, как восковые потоки. Голос в голове становится яснее и выразительнее. Качаясь, хватается за голову. Старается отпустить все болезни и восстановить свои мышцы с мыслительными процессами. Жмурится. Вскоре ему это удаётся. Речи тьмы замолкают.
