Книготорговец из Кабула - Осне Сейерстад

После четырех лет постоянных бомбардировок Кабул представлял собой груду руин. Свыше пятидесяти тысяч жителей погибло. Проснувшись утром 27 сентября 1996 года, кабульцы с удивлением поняли, что перестрелки прекратились. Накануне вечером Ахмад Шах Масуд[6] со своими войсками ушел в долину Паншир. В дни гражданской войны на афганскую столицу ежедневно падало до тысячи ракет, теперь же стояла мертвая тишина.

На дорожном указателе рядом с президентским дворцом висело два трупа. Одно из тел, принадлежавшее крупному мужчине, с головы до пят было покрыто кровью. Его кастрировали, переломали пальцы, на лице и теле виднелись следы побоев, во лбу зияло пулевое отверстие. Второе всего-навсего застрелили и повесили и в знак презрения набили карманы афгани — местной валютой. Это были бывший президент Мухаммед Наджибулла и его брат. Наджибулла в Афганистане считался личностью одиозной. Во время советской оккупации он служил главой тайной полиции, по его приказа казнили восемьдесят тысяч врагов народа. С 1986 по 1992 годы он, при поддержке русских, занимал пост президента. В 1992 году власть захватили моджахеды, президентом стал Бурхануддин Раббани, министром обороны — Масуд, а бывшего президента посадили под домашний арест и содержали в здании кабульского представительства ООН.

Когда войска Талибана заняли восточную часть Кабула, правительство моджахедов решило бежать из города, и Масуд предложил своему знаменитому пленнику бежать с ними. Наджибулла боялся выезжать за пределы столицы, опасаясь за свою жизнь, и решил остаться под охранной ООН. К тому же, будучи пуштуном, он надеялся, что сможет найти общий язык с талибами, большинство из которых тоже принадлежало к этому народу. На следующее утро все охранники исчезли. Над мечетями развевались флаги священного для талибов белого цвета.

Кабульцы толпились вокруг дорожного указателя на площади Ариана, не веря своим глазам. Взглянув на повешенных, они молча расходились по домам. Война закончилась. Началась другая война — против человеческих увлечений.

Талибы установили закон и порядок, но одновременно повели безжалостную борьбу против афганского искусства, против культуры. Они не только сожгли книги Султана, но и заявились с топорами в руках в Национальный музей под предводительством собственного министра культуры.

На тот момент в музее уже мало чего осталось. Все, что можно было, унесли, растащили за время гражданской войны: сосуды периода завоеваний Александра Македонского; мечи, которыми местные племена, должно быть, встречали монголов во главе с Чингисханом; персидские миниатюры и золотые монеты большинство этих сокровищ осело по коллекциям неведомых собирателей всего мира. Только небольшую их часть удалось спрятать, прежде чем началось массовое разграбление.

Сохранилось лишь несколько огромных изваяний афганских королей и принцев, а также статуи Будды тысячелетней давности и фрески. В музее бойца Талибана взялись за дело с той же методичностью, что и в магазине Султана. Музейные работники в слезах смотрели на то, как талибы расправляются с чудом уцелевшими произведениями искусства. А талибы рубили налево и направо, пока не остались только голые пьедесталы в облаках мраморной пыли и груды черепков. На уничтожение свидетельств тысячелетней истории у талибов ушло всего пол дня. После их вандальского нашествия в музее уцелела одна каменная доска с украшенной орнаментом цитатой из Корана. Ее министр культуры счел за благо не трогать.

Хранители стояли посреди обломков и смотрели вслед покидающим музей палачам искусства. Это было похуже, чем находится на линии фронта во время гражданской войны. Потом осколки аккуратно собрали, подмели каменную пыль. Фрагменты разложили по ящикам и пометили. Ящики поставили в подвал, надеясь когда-нибудь заново склеить скульптуру.

За полгота до падения Талибана были взорваны и огромные статуи Будды на плато Бамиан. Этим колоссам, ценнейшим образцам культурного наследия Афганистана, было почти две тысячи лет. Взрывчатки заложили столько, что скульптуры буквально разлетелись в пыль — даже осколков не осталось.

Вот в какое время Султан Хан пытался сохранить для потомков остатки афганской культуры. После памятного аутодафе на автомобильной развязке ему удалось за взятки выбраться из тюрьмы, и в тот же день он взломал печати на дверях своего магазина. Он смотрел на остатки своих сокровищ и плакал. Закрашивал в книгах тушью все изображения живых существ, почему-то незамеченные стражами порядка. Все лучше, чем если бы книги сожгли. Потом Султану пришла в голову более удачная идея: он стал заклеивать картинки своими визитными карточками. Тем самым он как бы ставил на книги свой экслибрис, сохраняя возможность когда-нибудь снова открыть изображения миру. Может быть, такие времена все же наступят.

Но режим не ослаблял давления. С годами пуританский курс правительства стал только строже, а стремление привести жизнь в стране в соответствии с правилами времен пророка Мухаммеда — упорнее. Султана опять вызывали к министру культуры. «Ты в опасности, — сказал тот. — И я не могу тебя защитить».

Тогда-то, летом 2001 года, Султан и решил покинуть страну. Он обратился в канадское посольство за визой для себя, двух своих жен, сыновей и дочери. В то время жены с детьми жили в Пакистане и уже успели испытать на себе все прелести беженского существования. Но Султан отлично осознавал, что бросить книги свыше его сил. В его собственности находилось уже три книжных магазина в Кабуле. Одним управлял его младший брат, другим — старший сын, шестнадцатилетний Мансур, третьим — он сам.

На полках была выставлена только незначительная доля имеющихся у него книг. Большая же часть, почти десять тысяч томов, была спрятана по кабульским чердакам. Он не мог себе позволить потерять коллекцию, что собирал более тридцати лет. Он не мог позволить талибам или другим безумным воителям уничтожить душу Афганистана. К тому же в сердце своем книготорговец вынашивал один план, а вернее, мечту. Он поклялся себе, что когда Талибан поддет и в Афганистане установится достойный доверия режим, отдаст всю свою коллекцию в дар разграбленной публичной библиотеке, что еще на его памяти насчитывала сотни тысяч книг. А можно основать собственную библиотеку и стать почетным хранителем фондов, думал он.

Поскольку его жизнь находилась под угрозой, Султан Хан с семьей получил канадскую визу. Но так и не уехал. Его жены поковали чемоданы и готовились к отъезду, а он выискивал всевозможные отговорки, чтобы отъезд отложить. То ему были должны прислать книги, кто кто-то грозился напасть на магазин, а потом умер родственник. Все время что-то мешало.

И вот наступило 11 сентября. Когда с неба посыпались бомбы. Султан уехал к женам в Пакистан. Он наказал Юнусу, младшему, еще неженатому брату, остаться в Кабуле и присмотреть за книгами.

Талибан пал спустя всего два месяца после терактов в США, и Султан одним из первых вернулся в Кабул. Наконец-то он мог выставлять все книги, какие ему хотелось. Он мог продавать труды по истории с закрашенными картинками иностранцам в качестве сувениров, мог отклеить визитные карточки с изображений живых существ. Мог снова показать миру белые руки королевы Сорайи и завешенную медалями грудь короля Амануллы.

Однажды утром он стоял в магазине с чашкой дымящегося чая в руках и смотрел на пробуждение Кабула. Пока он размышлял над тем, как бы получше осуществить свою мечту, на ум пришли строчки любимого поэта Фирдоуси: «Чтобы добиться успеха, иногда надо быть ягненком, а иногда — волком». Настало время мне быть волком, подумал Султан.

Преступление и наказание

Со всех сторон в столб летели камни, и большинство достигло своей цели.

Женщина не издавала ни звука, но вскоре послышались крики в толпе. Один крепкий мужчина нашел особо пригодный для дела камень, большой и острый, и, тщательно прицелившись, метнул его женщине прямо в живот. Удар был столь силен, что сквозь паранджу показалась первая за все время кровь. Это-то и вызвало возгласы одобрения в толпе. Другой такой же камень попал женщене в плечо. Опять показались кровь и послышались рукоплескания.

Шарифа, покинутая жена, живет в Пешаваре, не ведая покоя. Она знает, что Султан может заявиться в любое время, но он никогда не берет на себя труда заранее сообщить о своем отъезде из Кабула, так что Шарифа ждет его днями напролет.

Каждый день она готовит обед в расчете на появление мужа. Жирный цыпленок, шпинат, который так любит муж, домашний зеленый соус чили. На кровати лежит чистая, свежевыглаженная одежда. Почта аккуратно сложена в коробке.

Время идет. Цыпленка убирают в холодильник, шпинат разогревают, чтобы доесть, баночку с Чили ставят обратно в шкафчик. Шарифа подметает пол, стирает шторы, вытирает вечную пыль. Сев, вздыхает, немного всплакивает. Не то чтобы она скучала по мужу, но ей недостает прежней жизни — жизни жены преуспевающего книготорговца, уважаемой и почитаемой матери его сыновей и дочерей. Избранной.