Новый Мир ( № 3 2009) - Новый Мир Новый Мир

Пока жарит солнце да вихрится пылевыми смерчами весенняя сушь, высаженную в открытый грунт рассаду необходимо поливать. Однако в тот год, едва старик высадил последний серо-зеленый капустный росток, зарядили на неделю моросящие дожди — такое в степных краях случается не чаще, чем раз в десять-пятнадцать лет. Спрятался в сером сумраке закругленный амфитеатром склон. Старик только уныло качал головой, подходя к пестрящему дождевыми каплями окну. Идти пешком на гору он не решился, потому побрел на остановку автобуса. По раскисшему дачному проулку едва доковылял до своего участка. Потоптался на твердой, вымощенной желтым камнем дорожке, поглазел на мокнущий под дождем сад: рассада бодро и крепко сидела в земле, потряхивала листиками от попадавших на нее дождевых капель. Однако уже проклюнулись между лунками первые былинки пырея... И подойти было нельзя — утонешь! Старик, тяжко вздохнув, махнул рукой, поехал обратно.

— Это ж не вовремя какой-то дождь, — вздыхали садоводы в автобусе. — Все погниет теперь и сорняками заглушит. Сейчас опрыснуть бы надо, а то червяк сад заест, — так нельзя: все в землю обратно смоет.

Когда промаявшемуся несколько дней бездельем старику снова попалась на глаза открытка из Ставрополя, он усмехнулся про себя, пожал плечами:

— А что, сейчас на даче все равно делать нечего...

— Поезжай, дед, — лепетала сидящая за кухонным столом перед подозрительно пустой и чистой тарелкой дочь. — Что ты здесь будешь торчать? А я пока за огородом послежу...

— Да, ты уж последишь! — проговорил старик, все еще держа открытку в руках.

Однако наутро, увидев за окном все тот же серый сумрак, оделся почище, выискал в шкафу длинный, с массивной ручкой старомодный зонт, начистил ботинки защищающим от воды кремом и поехал на трамвае на вокзал покупать билет.

Под дождем немного желающих путешествовать. В полупустом вагоне женщина лет сорока, ехавшая с пересадкой до Нальчика, ходила от отделения к отделению, высматривая, с кем бы поменяться местом, но, как назло, нижние все оказывались занятыми. Глянула на старика, место которого было ровно под ее верхней полкой, улыбнулась покорно своему невезению в этой поездке. Старик, удобно устроившись на поездном ложе, раскрыл книгу, что взял почитать: переводной роман про немецких крестьян. В книге персонаж с агрономическим образованием объяснял другому персонажу, владельцу усадьбы, что зря перекопали луга: возле леса слишком сыро, сажать что-либо бессмысленно. За окном под пасмурным небом уходила вдаль пестреющая разнотравьем степь, неподалеку от железной дороги катил по мокрому асфальту красный, старой модели “Москвич”. Метрах в пяти вдоль всей щебенчатой насыпи торчали из травы невысокие, едва по колено, елочки с узкими игольчатыми лапами, сгрудившимися тесно-тесно, — уже взрослые, не одно десятилетие торчали в земле. “Влаги им не хватает! — догадался старик. — Дождей нет, вот они и не растут”. Он вспомнил, что видел строевой сосновый лес, когда по путевке от завода единственный раз ездил в Центральную Россию. Стояли рядами, одна к одной, прямые стволы-колонны, сомкнулись высоко над головой кроны, словно потолок в храме. В этом странном, непривычном лесу было весьма сумрачно и сыро, при этом видно довольно далеко, можно, как по парку, свободно бродить между стволами. Под ногами мягче ватного матраца проминался толстый ковер прелой хвои, настойчиво и неотвязно, напоминая о парфюмерном магазине, пахло хвойным мылом...

Поезд заметно разогнался, приближаясь к Волгограду, побежали за окном первые домики предместья. Старик приник к окну, заметив исполинскую Родину-мать, что до сих пор видел только по телевизору. Разглядывая черное, мистически мрачное изваяние, простершее над Мамаевым курганом железобетонный меч, старик почувствовал, как побежали по спине мурашки и стало страшно, точно ночью возле кладбища, особенно когда статуя быстро приблизилась, будто шагнула к поезду, и стала разворачиваться, испытующе вглядываясь во вновь прибывших в город.

На вокзале, чтобы скоротать долгую стоянку, старик вышел на перрон под моросящий дождь. Терпко несло дизельными выхлопами от рокочущих где-то тепловозов, тускло блестели глубоко под платформой хорошо накатанные железнодорожные рельсы. Когда объявили отправление, старик послушно забрался в вагон, однако остался стоять в тамбуре. За окном запертой вагонной двери вместо быстро истаявшего города потянулась степь.

За Волгоградом дождливая сырость быстро кончилась, свежая полоска голубого неба обозначилась у горизонта. Степь за окном вагона на глазах желтела, трава, совсем недавно сочная и зеленая, здесь уже оказывалась выжженной солнцем.

— Что ж, дожди сюда не докатились, что ль? — вслух проговорил старик. Он подошел к окну тамбура с другой стороны. — А где ж встречная колея?

С обеих сторон шедшего с хорошей скоростью поезда уходила под самый вагон сиреневая щебенчатая насыпь: железнодорожная линия через голую и пустую степь была одноколейной. Вот застучали под колесами стрелки и стыки разъезда, на путях черно дымил дизелями дожидавшийся своей очереди проехать грузовой состав. Вечерело, сгущались сумерки. Старик долго щурил глаза, вглядываясь в синеющую, сливающуюся с небом даль, искал огоньки какой-нибудь отдаленной деревни. Спешно отстранялся, чтобы не удариться лбом, когда вагон начинало трясти и шатать на стрелках разъездов. Проплывали мимо крохотный станционный домик с темными окнами, небольшой запыленный палисадник и единственное чахлое дерево. Поезд, слегка закругляясь, набирал скорость. Наконец показался и огонек, ярко, сочно светившийся в сгущавшихся сумерках — зеленый свет светофора впереди. “Эх, вот бы где лес посадить! — вздыхал старик, отодвигаясь от окна. — Как тот францисканский монах. Только тридцать лет поливать...”

— А мы думали, вы в Волгограде сошли, — сказала, свешиваясь с верхней полки, ехавшая до Нальчика женщина, когда старик, едва переступая ноющими от усталости ногами, вернулся на свое место в вагон. — Нет вас и нет! Думали, или вещи свои забыли, или от поезда отстали.

— Да нет, вон в тамбуре стоял.

Тускло, почти не давая света, желтел светильник под потолком. Вагон укладывался спать.

В Ставрополе возле автовокзала старик, пробравшись через толпу, на оживленной улице спросил у прохожего, как проехать до девятой поликлиники. Улица Руставели, где жила дочь, оказалась сплошным частным сектором, с обеих сторон тесно притиснулись друг к другу свежевыстроенные двух- и даже трехэтажные коттеджи. Дочь, не ждавшая всерьез приезда отца, от радости всплеснула руками. Ее муж, Колька, придя вечером с работы, предложил по пятьдесят грамм за встречу, но старик, поморщившись, отказался. За кухонным столом прихлебывал крепкий свежезаваренный чай с сыпучим песочным печеньем, после которого оставался во рту нежный вкус сливочного масла. Глядя, как старший внук нежится во дворе на расстеленном надувном матраце, подставляя остывающему солнцу то один, то другой бок, старик неожиданно сказал:

— А у вас тут, я смотрю, зелено, трава кругом и деревца. А я вот ехал: после Волгограда вся степь стоит желтая, ни травинки зеленой, ни деревца. Уже сейчас, в конце мая...

— Знаем, сами ездили, — деловито заедая селедку ржаным хлебом, отозвался Колька.

— А здесь много дождей, наверное...

— И дождей, — подтвердила, складывая локти на столе, дочь.

— В Ставрополе ключи бьют, — сказал Колька. — В какое место в земле ни ткнись... Посему и основали город на этом месте казаки. Так-то тут ни речки, ни ручья. Мы купаться на озеро ездим, за город...

Слушая, старик почему-то вспомнил виденный им, пока на автобусе ехал из Невинномысска, ряд из семи или восьми высоких и прямых дубов, словно колоннада выстроившихся вдоль дороги.

— В этом году залило нас, — сказал старик. — Третью неделю уж брызжет и брызжет с неба. Я потому и приехал — на даче с дорожки не сойдешь...

— Ну а у нас ничего, — отвечала, улыбаясь, дочь. — Вон солнышко светит.

Назойливая муха кружилась над лопатками лежавшего на надувном матраце внука. Дергалась, едва муха присаживалась, на спине усеянная родинками кожа цвета молочного шоколада, внук недовольно приподнимал большую, лохматую голову.

Ночевать старика положили в комнате на малообжитом втором этаже с белыми, словно в больнице, стенами без обоев. Вплотную придвинулся к платяному шкафу разложенный старый семейный диван, на единственный стул старик сложил одежду, пристроил к свободной стене дорожный чемодан. Почти все пространство письменного стола у окна занимал черный телевизор, на панели которого мерно мигала красная точка-лампочка. Дочь, устраивая старика в комнате, рассказала, что дом их понемногу достраивается: собираются на втором этаже сделать туалет и ванную. А пока старику придется пользоваться тем, что внизу. Так что ночью на лестнице осторожней. Почитать перед сном старик подобрал валявшуюся в комнате книжку о красотах природы Ставрополья. Основная беда этих мест — суровые ветра-суховеи, сдувающие с полей черноземный слой, в результате обнажается бесплодная глина, неукротимо растут с каждой весной овраги. Бороться с этим можно, сажая лесополосы. На Ставрополье хорошо растут, легко приживаются и быстро достигают размеров взрослого дерева акация, разные виды клена, главным образом американский, а также неприхотливый казахстанский и низкорослый кустарниковый.