Людоед (сборник) - Александр Варго

– Что, комарики? – с деланым участием полюбопытствовал Олег. – Прилетели на воздушном шарике? Да, гнус тут знатный. Мокрец, мошка… Особо мошка злющая – она не кусает, как комар, а как бы выгрызает ранку. Только березовый деготь и спасает! Имей в виду, когда будешь в засидке торчать, комарья там – будь здоров! Всю рожу облепит. Только вот хлопать там по морде нельзя будет. Тем более всякой херней брызгать против мошек. Запах спугнет медведя, и он не придет на приваду. Он сломанный сучок за сто метров слышит.

– Послушай, Олег, – подал голос Виктор, решив сменить тему.

– Ну?

– А почему ты отговаривал меня сюда ехать? Ведь я видел, что дело не в расстоянии. И про буреломы со зверьми ты плел… Они, конечно, есть, но передвигаться по лесу можно. В чем дело-то? Или ты чего-то боишься?

– Странный ты, – после небольшой паузы хмыкнул Шибаев. – Сам темнишь что-то, а ко мне в душу лезешь.

– Я знаю, что народ не особо рвется сюда ехать. Верно?

Олег задрал голову, словно не слыша вопроса.

– Смотри, сержант. Видишь? Ветер гонит кучевые облака к северо-западу. Значит, в ближайшие дни будет хорошая погода.

– Ты не ответил, – наседал на егеря Смолин, и тот качнул головой.

– Видишь ли… Постараюсь объяснить на пальцах. Каждый организм имеет свои органы. Зрение, слух, обоняние… чуешь? Легкие. Мускулы. Сердце. Душу, в конце концов. Вороний мыс издавна считался душой тайги. Зверь, конечно, тут есть. И зверь, и птица, и рыба. Все есть. Вот только бить его нужно осторожно. Такой уж негласный обычай здешнего края. Каждый местный охотник это знает. Он никогда не сунется сюда без крайней нужды. Одно дело – тебе жрать нечего, детей кормить надо. Весь добытый трофей у тебя идет на дело – мясо, жир, шкура, рога и прочее. То же самое, когда зверь сам на тебя напал и ты оборонялся. Убить его тогда не грех. Ты бьешь животину не ради развлечения, а по необходимости.

Он пнул ногой шишку. Вынул из куртки очередную ириску, развернул, бросил кофейного цвета кирпичик в рот.

– И совсем другое дело – фраеры вроде тебя. Городские понтовщики со стволами, которые дороже иной машины стоят. Которые едут сюда погужбанить, расслабиться. Побухать, пострелять, костры пожечь. И по ходу дела шкуру с рогами заиметь, а то и целое чучело. Они едут к нам не как в гости, а как в курилку, прости господи. Знаешь, как бывает? Подымил, по матери выругался, захаркал все вокруг, да еще бычок мимо урны кинул. Хорошо еще, что ума хватило не обоссать все вокруг напоследок. Теперь чуешь разницу?

После этих слов черты лица Виктора закаменели, и егерь это заметил.

– Ты морду не вороти, сержант. Может, ты и не такой. Но поверь, я редко ошибаюсь. Почти все, кто из центра к нам ездит, как раз именно такие, как я и сказал. К чему все я это. Ходит поверье, что кто убьет зверя в местах тутошних ради потехи, то беда с ним будет. Чуешь? – Он хлопнул по спине Смолина. – Без души сердце все равно как неживое. Холодное, почти как мертвое. Поэтому на Вороний мыс редко кто охотиться ездит. Берегут, значит, душу таежную. Потому как без души от тела проку никакого. Без души тело все равно как бревно.

– Но ты согласился, – напомнил Виктор. – Ты привез меня сюда. Значит, для тебя деньги важнее принципа? Важнее традиции?

– Молодец, знаешь, за какие ниточки тянуть, – засмеялся егерь. – Все мы грешны, сержант. И я в том числе. Хочешь правду? Пожалте. Жена моя, Дарья, болеет давно. Гадость у нее какая-то в голове выросла, прямо посреди мозга. Опухоль, значит. Куда только не возил ее, какие только анализы она не сдавала. Мучается, бедняжка.

Виктор внимательно слушал Шибаева, не перебивая.

– И вырезать эту гниль поганую никакой возможности нет, не рискуют врачи, – посетовал егерь. В его голосе засквозила тоска. – Умереть она может. А на днях вообще сказали… Год, от силы два ей осталось. Чуешь?

– Чую, – инстинктивно ответил Смолин.

– И ведь самое главное – внешне все нормально. А внутри… зараза смертельная растет. И с каждым днем все больше и больше.

Егерь махнул рукой.

– Возможно, за границей твоей жене могли бы сделать операцию, – предположил Виктор, но егерь лишь выдавил кривую усмешку:

– Да, был разговор о загранице. В Израиле типа могли попробовать. Немцы хорошие хирурги опять же. Только мне такую цену заломили, сержант, что я двадцать жизней проживу, не соберу этих бабок. Но зато я могу исполнить мечту Дашкину. Как говорится, не можешь изменить ситуацию, измени отношение к ней.

Виктор бросил на егеря быстрый взгляд.

– Мечту?

– Хочет она в океане поплавать. Не в море каком-то зачуханном, а в настоящем океане. Ни разу нигде не были за всю жизнь, веришь? Хочу вывезти ее, пока не поздно. У нас уж и паспорта готовы…

– Вывезешь, – сказал Смолин, глядя перед собой. – Если медведя возьмем, я тебе еще накину.

Он подумал о своей жене, оставшейся в Москве. После смерти Сашки его Лариса, некогда очаровательная рыжеволосая красавица, превратилась в разбитое горем изможденное существо, держащееся на плаву только благодаря лошадиным дозам успокоительного. По идее он должен был сейчас находиться с ней рядом. Но у него не было иного выхода. Иначе вслед за Сашкой отправится его младший сын Артемка, которому только-только исполнилось пять лет.

– Может, и вывезу, – кивнул Олег. – Вот охота твоя закончится через неделю, тогда и займемся отпуском.

– Охота закончится тогда, когда мы убьем медведя, – произнес Виктор, глядя себе под ноги. Поднял голову, и егерь испытал не очень приятное ощущение, увидев уже знакомую ухмылку. Будто кто-то рану на рыбьем брюхе раздвинул.

– Может, это будет завтра. Может, и через неделю, – сказал Смолин, вновь опустив голову. – А может, и через месяц.

«Да вот хрен тебе, – вдруг со злостью подумал Шибаев, еле удержавшись, чтобы не нагрубить этому странному мужику. – Если медведя не найдем, вывезу тебя отсюда силком, сержант. С мешком на голове».

Больше они не разговаривали.

Когда они вернулись к избе, лес погрузился в тьму.

Там же, суббота, 02.26

Этой ночью Виктору привиделся кошмар.

Они гуляют в парке, он, Лариса и Артем. Сын весело лопочет, жена что-то рассказывает, но едва ли он вникает в суть ее фраз. Артем то и дело дергает его за рукав, показывая куда-то вперед. Виктор вглядывается и видит, что парк быстро пустеет, гуляющие постепенно расходятся. Будто перед надвигающейся грозой. Все дорожки свободны, лавки тоже, садись – не хочу. Вот только чувство тревоги усиливается, и никуда садиться не хочется…

«Смотри!» – вдруг восклицает Лариса, и Виктор цепенеет. Вдалеке виднеется черное пятно, увеличиваясь с каждой секундой. Прямо на них несется огромный медведь. Шерсть на здоровенной, словно котел, голове торчит дыбом, уши плотно прижаты к черепу, пасть оскалена. Утробно рыча, он громадными скачками приближается… приближается…

Они в панике несутся к машине. Лариса плачет, она спотыкается, падает, поднимается и снова бежит. Ноги вязнут, будто они не на парковой дорожке, а по колено в расплавленном битуме.

Злобное рычание звучит над самым ухом, и Виктор чувствует смрадно-горячее дыхание зверя. Он прижимает к груди напуганного Артемку.

Каким-то образом они успевают заскочить в машину. Она не заводится, и Виктор, чертыхаясь, без толку крутит и крутит ключ в замке зажигания.

«Это все ты виноват», – раздается за спиной голос, и у него обрывается сердце. Это голос Саши. Их дочери, которую они совсем недавно похоронили. Он со страхом поднимает глаза и смотрит в зеркало заднего вида. Дочь сидит прямо, как ученица на уроке. Разорванное тело небрежно сшито суровыми нитками. Нелепая кукла, которую сначала расчленили, а потом, спохватившись, решили собрать заново. Получилось коряво и неуклюже, но разве это важно? Пусть кукла мертва, но она хлопает глазами и даже может говорить.

Медведь ковыляет к машине. Фыркая, приближает морду к окну, там, где сидит жена. Лариса заходится в крике. Мощным ударом когтистой лапы зверь разбивает стекло, осыпая сидящих в салоне осколками.

Саша хрипло смеется.

Медведь со скрежетом отрывает дверь и выволакивает визжащую Ларису наружу. Она пытается вырваться, но хищник бьет ее по лицу. Когти почти полностью снимают кожу, оголяя носовой хрящ и поблескивающие красным мышцы. Лицо свисает, как мокрая тряпка, на мясном фарше тупо моргают неестественно выпученные глаза. Лариса пытается удержать лицо руками и машинально проходит несколько метров. Ее шажочки, осторожные и нерешительные, словно женщина хочет пройти по заставленному хрусталем столу, не задев ни одного предмета. Затем она спотыкается и падает прямо сочащейся плотью на щебенку.

«Артемка следующий», – предупреждает Саша. Она поправляет прическу, на колени падают комки земли. Могильной земли.

«Ты умерла, – хрипит Виктор. – Я сам видел гроб!»

«Да. Мы все умерли».

Артем зажмуривается, жалобно всхлипывая. Саша успокаивающе гладит его своей бледно-синюшной рукой, напевая колыбельную.