Синдром Дездемоны - Михайлова Евгения

Валентина крепко сжала свои крупные, сильные ладони. Да она их всех могла бы запросто раскидать там… Если бы не пустой взгляд Никиты, если бы был хоть крошечный лучик поддержки. Пальцы Валентины хрустнули в стальном переплетении. Как легко бы сломалась тощая шея Светланы, если бы она сейчас оказалась рядом! Но Валя хорошо усвоила истину о том, в каком виде подают месть. Валя вспыльчива, но терпение у нее закаленное, как у полководца. Она свою месть достанет не просто холодной, а замороженной. Когда они все забудут: и зеваки, и Никита, и даже сама Светлана… И никто не поймет, что свежий ветерок рядом – это не весна в окно, а месть Валентины, оттаивая, наполняется свежей кровью. Да, только кровью!

На рассвете Валентина постояла под холодным душем, растерла тело до багрового цвета. Выпила полный стакан виски и даже почувствовала его вкус, затем потеплело сердце и пришло облегчение. В ней по-прежнему жива была уверенность в чувстве Никиты, пусть он даже и показал себя полным трусом. Валя взяла со столика телефон, набрала его номер. Он ответил через восемь гудков. Голос был то ли сонным, то ли недовольным:

– Зачем ты звонишь, Валя? Шесть утра.

– Я должна была голос услышать… Неужели непонятно.

– Понятно – непонятно, какая разница. Мы что, беседовать сейчас будем? Мне нужно выспаться. Днем поговорим. Я позвоню. Да, только без глупостей, ладно?

– Не знаю, о чем ты говоришь. До встречи. И… обнимаю.

Валя отложила телефон. Она была почти спокойна. Да, так действует на нее сам звук его голоса. И это вовсе не значит, что она доверит хоть кому-то те решения, которые принимает только самостоятельно.

День Никиты

Голова была тяжелой, мучила изжога, подташнивало и, несмотря на все это, требовательно и властно заявляло о себе чувство голода, основной инстинкт Никиты Городецкого. Его голод – это не примитивная потребность в еде. Так ощущает он всю полноту существования. Да, это утоление голода, с каким младенец упивается грудным молоком, чтобы стать сильнее матери. Поглощение самых вкусных, бодрящих и укрепляющих блюд, зажигающих кровь напитков – как высокое наслаждение и источник оптимизма. Голод как непреодолимая сила, которая влечет к женскому телу. Голод, который могут утолить только деньги. И голод – власть… Самая упоительная его разновидность. Никите не требуется ею злоупотреблять, чтобы почувствовать себя князьком-самодуром. Ему хватает ума и полноценности просто быть настоящим, уважаемым руководителем. Который может себе позволить любое отступление от норм и законов ради дружбы, к примеру, или любви. Ему простят, его любят, он заслужил.

Эта ночь все сбила к чертям. Как можно было предположить, что эти две идиотки, оказавшись в одном пространстве, поведут себя как подзаборные малолетки. Светские дамы, извините за выражение.

Утром Никита проснулся в спальне один. Светлана легла спать в комнате для гостей. И это правильно: меньше всего им обоим нужна была общая постель. Но после душа Никита не обнаружил на кухне обычного обильного горячего завтрака. В холодильнике не оказалось его минеральной воды. А он за время супружеской жизни даже кофе себе разучился варить. Зачем? Дома жена, на работе секретарши.

Светлана не могла проспать. Это исключено. Так выглядит ее демонстрация. Никита прислушался к себе, пытаясь обнаружить чувство вины. Знать бы, что оскорбило жену больше: приставания к нему Валентины или то, что ему пришлось вывести ее из истерики единственно возможным действенным способом. Не так чтобы первый раз. Но это никогда не сказывалось на порядке их жизни. Его завтрак – это начало его плодотворного дня, его работы, их благополучия… Ее денег, тупая бабья башка.

У Никиты ничего не получилось с поисками вины, лишь жгучее раздражение распространилось от желудка по всему телу, заполнило вены на висках. Что они себе позволили обе! В его доме, на глазах его друзей и нужных партнеров.

Никита приехал на работу голодным, прошел по коридору, не отвечая на приветствия, вошел в кабинет. Он нажал кнопку вызова секретарши, хмуро посмотрел на кокетливую Катю с вызывающе разрисованным лицом. С каждым днем мажется все более жутким образом. Ее кукольное личико уже похоже на рожи из фильмов про ведьм и вурдалаков. Никита чуть было не выпалил это, но вовремя сдержался: ему самому было ясно, что дело не в Кате, а в его раздражении и в том отвращении, которое поднимается в нем сегодня при виде любой женщины. А Катю он выбрал сам не так давно из сотен соискательниц исключительно по фото.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Свари кофе, Катя, – сказал он. – Нет, не вари сама. Мне нужен нормальный кофе, а не бурда твоей кофемашины. Сходи в пищеблок к шеф-повару. И что-то поесть, он знает, что я люблю. Не было утром времени дома позавтракать. – Никита постарался добродушно улыбнуться. – А пока налей мне что-то выпить. Встречи немного передвинь.

Катя достала из бара, замаскированного под сейф, бутылку водки и графин с виски, показала: «Что налить?»

– Поставь на стол, дай стакан, я сам разберусь.

Когда Катя, виляя сразу всем телом, поставила перед ним поднос с бутылками и стаканами, он приобнял тоненькие косточки ее бедер. Чувство голода нужно тренировать в любой ситуации. Иначе до отмирания рукой подать.

Когда Катя вышла, Никита закрыл дверь изнутри, сделал несколько жадных глотков из стакана с водкой, прислушался к себе, затем выпил виски, уже смакуя. Кажется, немного отпустило, и можно, наконец, переключиться на работу.

Он посмотрел на свой мобильный, который лежал с отключенным звуком, увидел среди пропущенных вызовов звонок от Петрова, своего заместителя, и перезвонил.

– Привет, Коля. Ты хотел зайти? Давай через сорок минут. У меня тут одно срочное дело.

Завтрак от шеф-повара был скромным, простым и изысканным. После такого точно не отяжелеешь и не отупеешь. Несколько ломтиков черного хлеба особой выпечки, который у шефа называется «деревенским», поджаренных так, как он один умеет. Несколько кусочков малосольной рыбы собственного приготовления, немного паюсной икры, кусочки авокадо и малосольного огурца, который пахнет укропом. И все это в обрамлении золотистого желе, которое повар Женя готовит лишь для министра – оно из шампанского с добавлением каких-то специй, секрет которых не раскрывается даже Никите. И, конечно, кофе, от одного запаха которого сердце бьется чаще и сильнее.

У Петрова дело было важное и деликатное. Нужно заказать для особого круга людей ряд продуктов и препаратов в обход санкций и под благородным соусом милосердия. Они просматривали список фондов и благотворительных организаций, которые спонсировали, долго выбирали.

– Одни и те же, – произнес Петров своим суконным голосом без выражения. – Бросается в глаза. Я вообще никому из них особенно не доверяю. Даем повод для вымогательства, которым некоторые уже пользовались. Намекают, что какая-то проверка может поискать получателей. И речь, конечно, о том, что сами наведут, если мы не пойдем навстречу. Я всегда вхожу в положение, а сам ищу решение. У меня тут мысль одна есть. Открыть нам свой центр, скажем, для особых пациентов при нашей больничке. Под него создать свой благотворительный фонд. И полностью содержать, заказывать, получать, что понадобится, без лишних глаз и одолжений. Директор у нас, я считаю, готовый. Валя Давыдова – наш человек.

Никита долго молчал. Идея была блестящая. Еще вчера он ухватился бы за нее с радостью. Но сегодня, после всего… Она же вообще ему на голову сядет.

– Неплохо, – осторожно произнес он. – Давыдова только немного беспокоит. Ты, наверное, и сам заметил: стала заноситься.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Да ладно, – хихикнул Петров. – Осадим, если что. Не первая, не последняя. Замену всегда найдем. Главное, дело поставить. А она это умеет.

– Тогда решили. С ней надо поговорить, чтобы все оформила грамотно. Что за болезни, как, где и все такое. Не могу сегодня сам с ней все обсудить. Но когда профиль выберете, прикинете масштабы, суммы – пусть позвонит и доложит.