Обитель духа - Ольга Погодина

– Разве может такое быть? Конечно же, мудрые вожди заботятся лишь о нашем общем процветании, – благочестиво косясь на хозяйку, сказала Янира.

– О твоем процветании забочусь я, и – ох! – по-моему, я слишком щедра! Ну кто еще, скажи, потчует рабынь с барского стола?

– Тот, кто боится, что их отравят, – насмешливо бросила Янира.

Подбородок борган-гэгэ дернулся: стрела попала в цель.

– Ах ты, неблагодарная негодяйка, – завопила она, запуская в Яниру шелковой подушкой. – Я придумала эту сказку, чтобы посадить тебя, безродную замарашку, за свой знатный стол, а ты еще и дерзишь?

– О, разве я о вас, борган-гэгэ? – защищалась Янира. Ее глаза, густо-синие, как горная горечавка, смеялись. – Да мне бы и в голову не пришло…

– Госпожа Хотачи. – Полог шатра дернулся. Показалась голова второй постельной служанки, Муйлы. – Соблаговолите ужинать?

– Соблаговолю, – барственно махнула пухлой, унизанной перстнями рукой госпожа Хотачи, и Муйла, скинув кожаные башмачки без задников, внесла в шатер уставленный яствами поднос.

В душе борган-гэгэ привязанность к девушке явно боролась со страхом. Отпустив Муйлу, она даже протянула руку к куску баранины, но владевшая ею столько лет мания не желала выпускать ее из рук: пальцы борган-гэгэ скрючились, а потом сжались в кулак.

– Ешь, – приказала она Янире.

Решив, что на сегодня хватит испытывать терпение хозяйки, Янира принялась за обе щеки уписывать вареную баранину, жаренных на вертеле уларов и вкуснейшие сырные лепешки, не переставая расхваливать искусство повара и щедрость борган-гэгэ. Наконец голод в старухе пересилил подозрительность, и она протянула руку, как обычно, выхватив кусок, который уже взяла было Янира.

«Я бы ее пожалела, если б могла, – подумала девушка. – В конце концов ее муж, сын и еще боги знают сколько родственников было отравлено. Но мне от этого не легче. А лучше б я ее хотя бы ненавидела…»

После ужина борган-гэгэ, вытерев о подушки жирные руки, подобрела и пожелала послушать, как Янира играет на куаньлинской цитре: у девочки с детства неплохо получалось, и теперь она действительно могла гордиться собой. Нежные, щемяще чистые звуки расползались в вечернем воздухе, унося за собой, поднимаясь выше, к начинающему темнеть небу, – там, за пределами шатра…

– Мой сын опять собрался жениться, – неожиданно сказала госпожа Хотачи, задумчиво глядя, как в маленькой жаровне мерцают принесенные Муйлой угольки. – Мало ему трех жен. Надеется, что женитьба обеспечит ему мир с кхонгами.

– А разве не так происходит? – мягко спросила Янира.

– Что ты знаешь об этом, девочка, – невесело засмеялась борган-гэгэ. – Думаешь, мы, дочери вождей, особенно отличаемся от таких, как вы? Да нас точно так же продают ради своей выгоды, но только отцы и братья, а это куда обидней. И за свою жизнь я не раз видела, как клятвы за брачным столом нарушаются раньше, чем жениха разует невеста!

– Но ведь племя уже десять лет живет в мире… – нерешительно пробормотала Янира. Она часто вела такие разговоры с хозяйкой и хорошо знала, когда нужно промолчать, а когда – сказать что-нибудь, поддерживая беседу.

– Как будто в этом такая заслуга моего сына, – неожиданно горько скривилась старуха. – Нас, косхов, просто до поры до времени не принимают в расчет. Мы зажаты между могущественными соседями, словно мышь в когтях орха. Тот, кто пойдет на нас – кхонги ли, джунгары, ойраты или увары с койцагами, – тут же должен ожидать, что на него нападут остальные. А сами мы вряд ли сможем защитить себя. Последняя война нас вконец обескровила, воинов нет, одни рабы да кони, – все равно что жирный беспечный тарбаган под носом у голодной лисицы. Рано или поздно кто-то наплюет на благоразумие… Надо было бы нам перенять джунгарский обычай Крова и Крови – о нем во времена моей молодости еще вспоминали…

– А что это за обычай такой? – рискнула полюбопытствовать Янира. К ее облегчению, глаза хозяйки затуманились, как бывало, когда борган-гэгэ ударялась в воспоминания:

– Э-э, да где тебе знать… Джунгары не всегда владели таким большим богатством. И не всегда слыли такими могущественными, – издалека начала старуха. – Говорят, что раньше это было маленькое племя на краю Великой Степи, оттесненное туда более удачливыми соседями. Как мы теперь. Но джунгары всегда были не в пример воинственнее. У них случались, и теперь случаются, драки между собой со смертельным исходом, и никто не несет наказания. А такие вещи не способствуют увеличению численности воинов. Мальчик у них не считается мужчиной, пока не убьет кого-нибудь в поединке или не пригонит табун ворованных коней. Это тебе не в теплой юрте языком чесать, многие гибнут по собственной глупости и по недостатку опыта. Вот они и завели себе обычай принимать чужаков, да и не спрашивать, зачем, мол, пожаловали. Чужак, коли пришел, обращался к вождю с ритуальной просьбой Крова и Крови, то есть обещался за кров над головой пролить кровь за народ и земли джунгаров. А вождь назначал чужакам испытание. А уж прошел его – любой чужак, хоть раб, хоть убийца, – принимался в племя. Правда, испытание было, как правило, очень суровым… Так или иначе, а к джунгарам утекли буйные головы со всей степи. И через какое-то время застонала степь под копытами джунгарских коней…

Госпожа Хотачи осеклась и замолчала. Молчала и Янира, стараясь ничем не показать, что ее заинтересовала эта неожиданная откровенность. Наконец борган-гэгэ пошевелилась, блеснула красным камнем в кольце.

– Я буду почивать. Оставь меня… Нет, не оставляй. Ляг у порога. Завтра я намереваюсь посетить моего сына перед тем, как состоится ежегодный Обряд Посвящения. Встанешь до рассвета и сделаешь все необходимые приготовления, чтобы к полудню мы могли выехать с должным почетом. И пожалуй, я хочу переговорить с шаманом Тэмчи, этим старым хорьком…

Янира дождалась, пока стихнет ее бормотание, довольно быстро перешедшее в размеренный храп. Девушка лежала в темноте, и жизнь неожиданно показалась ей невыносимой, быстрые слезы побежали из раскрытых глаз, беззвучно скатываясь за уши.

«Илуге! – мысленно закричала Янира. – Где же ты, Илугее-е-е!»

Несчастье – это то, что случается неожиданно. А если то, что происходит, ожидаешь, это не несчастье, это просто такова воля Вечно Синего Неба. И воля эта совершенно необязательно направлена на твое ничтожное благо.

Ничего хорошего от ближайшего будущего Илуге не ожидал. Кое-как переночевав (ему пришлось хуже всех, к рассвету ноги заледенели так, что пришлось долго прыгать, чтобы наконец почувствовать онемевшие пальцы), они отогнали стадо под защиту сопок, ближе к реке. На это ушел весь день, а днем к мелкому колючему снегу прибавился дождь, и под копытами коней ощутимо захлюпало. Мир сузился до крошечных размеров: сейчас в нем существовали только вонь и вопли перегоняемых животных, покрасневшие на холоде носы и пальцы и промокшие сапоги. Мысль о том, что кто-то сейчас может оказаться в теплой сухой юрте, взять кусок жирного вареного мяса из пленительно булькающего котла, казалась такой далекой, что даже не пробуждала зависти.