Ангел русской культуры - Александр Холин

– Лавры Гоголя спать не дают? – тихий голос вернул его к камину, к холодному летнему вечеру.

Никита скосил глаза. Рядом в другом каминном кресле уютно устроилась Лиля.

Вот так всегда! Она умела приходить незаметно, напоминать о себе в самые нежелательные минуты. Все годы их семейной жизни протекали вроде бы ровно и гладко, но всё же бывали такие вот минуты, когда жизненно необходимо было остаться один на один с одиночеством. Говорят, что одиночество – хорошая вещь, если есть человек, которому можно сообщить по секрету, что одиночество – хорошая вещь! Таким незаменимым человеком постоянно прикидывалась Лиля: она умела, тихонько подкрадываясь, возникнуть ниоткуда, материализоваться, и вытащить своего мужа из всех тяжёлых переживаний.

Интересно, заметила ли она зайца, вот в чем вопрос? Может он успел сгореть до того как?.. Объясняться не хотелось, тем более врать. Он не хотел даже ей отвечать.

– Зря ты это затеял, – опять подала голос Лиля. – Знаешь, из твоего романа можно было сделать хорошую новеллу. Я тебе и раньше говорила, помнишь?

Это была правда. При чтении отдельных глав его жена становилась самым незаменимым, самым беспощадным редактором: сначала слушала внимательно, затем отбирала рукопись, вычитывала, чуть ли не каждое слово, набрасывалась на рукопись с карандашом, отстаивая и утверждая свою правку.

Надо сказать, такое редакторское вмешательство было довольно плодотворным, даже стало незаменимым для Никиты. Но сейчас важно другое: Лиля не заметила казнь зайца! А сгоревшие стихи посчитала уничтоженной рукописью законченного романа. Тем лучше. Пусть пока думает, дескать, опус сгорел и всё тут. Тем более, чтобы походить на Гоголя, для начала необходимо научиться сжигать!

– Послушай, Лилиана, – полным именем он называл жену только при серьёзном разговоре. – Послушай, покойный Николай Васильевич тут ни при чём. Да и не только у него одного литературная жизнь состоит из сожжённых рукописей.

– Разве? – съехидничала жена.

– Дело в том, – возбуждённо принялся объяснять Никита. – Дело в том, таких вот постмодернистских публицистических романов, как мой, написано столько, что их критическая масса скоро взорвёт самоё себя. Я опух от этого! Цитаты, цитаты, цитаты. Коды, перекоды, словари перекодов. Комментарии к словарям. Комментарии к комментариям. Всё! Не хочу! Надоело!

– Да что с тобой сегодня? – скользнула Лиля к нему в кресло, пощупала лоб.

– Перегрелся у камина, бедненький? И коды какие-то. Ты ещё Дэна Брауна с «Кодом Да Винчи» вспомни! Русская литература живёт только в России, а не в Соединённых Штатах.

– Лилиана! Как ты не поймёшь? – попытался объяснить жене Никита.

– Перемалывание чужих текстов, чужих рукописей! Я чувствую себя грабителем могил. Несуществующих могил! Только трупный яд всё равно проникает в кровь, в мозг, в сознание. Превращает меня из человеческой личности в личину!

Ни у одного из моих героев нет любви не только к ближнему, но и к самому себе. Они же живые мертвецы! Да живые ли? Они не могут сказать ничего нового, а довольствуются лишь обыденными заезженными сентенциями, обтрёпанными шаблонами. Такая книга никому не принесла бы радости. Слово от слова, для слова, но не для человека, не для Любви. Кому это нужно?!

– Кто ж тебе мешает научить своих героев любить ближнего? – хмыкнула Лиля. – Любить не потасканными словами, а как Господь заповедовал? И общаться не книжным языком, как положено, а делиться с читателем мыслями с уверенностью, что тебя обязательно поймут?

– Именно этого я и хочу! – сказал Никита взволнованно. – Надо суметь донести людям не только свои соображения, а Божественную мудрость, огонь Высшей Любви…

– Такая книга уже давно написана, – не унималась жена, – это Библия. Но поскольку создавать маленькую Библию, когда есть большая, глупо, то сжигать, по меньшей мере, любопытное произведение – это тоже не от большого ума!

Лиля встала с кресла и отправилась к себе, на второй этаж.

Но странное дело: сюда Лилька пробралась тихо и незаметно, а назад….

Деревянная лестница под её ногами стонала на все лады. Тяжёлые шаги никак не походили на привычную лёгкую поступь жены.

Никита опять уставился в камин, пошевелил кочергой уголья. Те отозвались весёлым треском, рапортуя, что не было ни стихов, ни первых поцелуев, ни бессонных ночей, ни ощущения вселенского счастья, когда можно с ума сойти от одного взгляда, от мимолётной улыбки… да и зайца тоже не было….

Что было? Что будет? Чем сердце успокоится? Романом. Или в романе. Но ведь он тоже сгорел?! Никита даже оглянулся на секретер. Кажется, всё в порядке. Деревянный толстяк всем своим видом показывал, мол, не извольте сомневаться, молодой хозяин. А, может, сжечь его всё-таки и дело с концом? Нет. Это будет самая большая глупость в жизни. Надо закончить работу, обязательно с блестящим результатом. Это будет его победа, его гордость!

– Гордыня-это самый серьёзный грех, – Никите показалось, что ветка яблони нахально скрипнула по мокрому окну. На всякий случай он оглянулся. Никого. Откуда-то из детства вынырнула картинка: тёмный вечер у камелька в деревенской избе, бабушка учит Никитку читать по житийной книге библейского Моисея. Бабушка говорит, что он великий, что народ свой из Египта вывел и сорок лет по пустыне водил.

– Сорок лет! Да ведь всю жизнь, поди, – всё ходили, ходили? – искренне удивился мальчик.

– Не говори так! Нельзя! – бабушка даже перекрестилась, глядя в Красный угол, где красовались старинные образа в серебрённых блестящих окладах.

– Моисей народ свой в землю обетованную привёл. Не всем дано, ему только.

– Да я бы за год управился! – задорно заявил мальчик. – Не такая уж там страна большая, чтобы где-то ходить сорок лет! Россия много больше Израиля, да и то не надо сорока лет, чтобы из конца в конец пешком дойти. Я бы запросто из конца в конец дошёл!

– Ой, внучек, гордыня-матушка…

Уголья, всё ещё в маленьком пламени, поджидали новую жертву. Что они хотели ещё? Новые стихи? Или роман? Никита заставил себя снова встать, подойти к секретеру. Он стал открывать ключиком свой потайной ящик, но это ему удалось лишь после нескольких попыток. Как будто сам секретер сопротивлялся изъятию рукописи! Никита протянул руку, чтобы взять роман, но вытащил… горстку пепла. Что это? Рукопись! Лилина работа?! Нет, что-то не то. У неё нет ключей от секретера и про рукопись только что не говорила бы, если б сожгла. Тогда как? Почему?

– Кто сказал, что рукописи не горят? – отчётливо прозвучал в темноте чей-то скрипучий голос.

– Что это?! Кто это?! Что за чертовщина? Господи, помилуй! – Никита даже перекрестился, совсем как его бабушка, но голос из Зазеркалья больше не раздавался.

– Косино, – прохрипел динамик в вагоне электрички. – Следующая станция – Выхино.

Когда-то она носила имя Жданова, пламенного революционера-убийцы. Названия меняются, но что нового появилось? Ничего! Та же станция с сутолокой торопящихся людей, с торгующими тётками, с грязью под ногами. Никита вспомнил 90-ые годы: смена в стране политической власти. И что? Тогда и момент отчаяния он написал:

Опять холодная война!И хорошо б не стать горячей!Страна в болото сметена.Кто подготовил всё для сдачи?Но ни снарядов, ни фронтовмы в этот раз не испытали.Под равнодушие ментовРоссию Западу продали.За что же дед мой воевал?!За что отец ходил в атаку?!Никто из предков не жеваламериканских булок с маком.Они вставали за страну!Они сражались за Рассею!..Американских денег кнутвсё наше мужество развеял.Жидомасоны и ворыВоззванью Господа не внемлют.А мы должны от мишурыОчистить дух и нашу Землю!

Есть поэты. которые не помнят то, что они написали. Никита был другим, он любил себя цитировать. Конечно, он знал поэтическое творчество других авторов, но нынешнее его состояние оставляло желать лучшего: удрал с дачи в Москву среди ночи, не говоря Лиле ни слова о сгоревшей рукописи. А ведь понимал, что жена волноваться будет! Но Бог его знает, откуда повылазили всякие воспоминания и что-то вроде жалости к себе-любимому. Глупо? Да, конечно. Но возвращаться сейчас ещё глупее. Надо побыть одному, в конце концов, просто пошляться по городу, сходить в народ, на людей посмотреть, себя показать….

Он захотел процитировать себя ещё раз, так как писал стихи о поэтах, уходящих от народа и сбегающих в дикие леса…. Но вдруг успокоился, как пообедавший удав. Решил: если понесло в город, значит, там ждёт что-то такое, что изменит жизнь или даже мировоззрение. Хорошо, посмотрим, что день грядущий ему готовит.

Глава 2

Город встретил его своей всегдашней суетой, беготнёй, безумными глазами приезжих, проклинающих Москву, но снова и снова приезжающих купить что-нибудь на московских рынках. Этот город всегда был уникальным в своём жанре. Но в один роковой момент, когда бывший мэр принялся продавать квартиры выходцам с Кавказа, всё очарование и неповторимость столицы испарились как дым, как утренний туман. Небоскрёбы на американский манер окончательно разрушили старинный облик города, и он не мог теперь считаться своеобразным памятником прошлого. Почти не осталось настоящих москвичей. Но зато имеется больше одного миллиона только одних азербайджанцев, которые господствуют теперь на всех московских рынках с собственными ценами и не пускают бабок из пригорода торговать по умеренным ценам. К тому же за всем этим наблюдают хищные чеченцы, получившие с лёгкой руки президента звание нацгвардии. Словно пауки в банке они дерутся меж собой, но объединяются против заселения китайцев. Удивительное время, когда приезжие становятся очень быстро хозяевами жизни, наплевав при этом на местных жителей. Деньги – это всё для некоторого сорта людей. У алчности нет границ, особенно она концентрируется в крупных городах, в мегаполисах. Но самое удивительное то, что существует мировой опыт, например, в Сингапуре по количеству принимаемых переселенцев и их расселению. Важно сохранить некий баланс, чтобы город или вся страна сберегли свою уникальность, традиции и мирное сосуществование. В Москве, которую многие уже называли Москвабадом, правительству было не до кореных жителей, хотя мэр пытался изобразить иммитацию бурной деятельности.