Молчара (СИ) - Володина Таня

— А где же ещё? Или твоя мама на дачу уехала?

— Хватит меня подкалывать! Я две квартиры просрал из-за разводов, тебе не понять. Я теперь принципиально буду жить у матери, мамочка меня защитит. — Щёлкнула зажигалка, Боря затянулся. Егор сглотнул. — Всё, жди звонка. Может, на выходных.

Живучка

Возвещая наступление условного Юшорского дня, в камере зажёгся свет. Двери щёлкнули на открытие, Чоно сел и осмотрелся. Он так и не смог заснуть, ему мешал негромкий, но беспрестанный скрежет металла, доносившийся отовсюду. Он вызывал в памяти картинку станции, чересчур маленькой и уязвимой на фоне бескрайнего океана. А ещё тревожил солоноватый запах, который пропитал всё вокруг и за пару часов въелся в одежду, волосы и кожу. Чоно понюхал руку: пахло не морской солью, а солёной кровью — больной, тревожный запах.

В маленькой камере с низким потолком стояли три кровати: две вдоль прохода, третья у дальней стены, а в углу приткнулись унитаз и раковина. В такой тесноте Чоно мог дотянуться до соседей, не вставая с кровати. Один из них — молодой миниатюрный азиат — открыл опухшие глаза и осмотрел его с головы до ног оценивающим взглядом. Спросил хриплым голосом:

— Ты кто такой? Откуда?

— Чоно, Русский Север. Меня судили за убийство, но я того парня не убивал. Мне дали двенадцать лет строгого режима.

Азиат рывком сел на кровати:

— Расслабься, больше трёх месяцев ты тут не пробудешь.

— Думаешь, они успеют пересмотреть дело за три месяца?

— Думаю, ты успеешь спрыгнуть.

— Спрыгнуть? — переспросил Чоно. — Куда спрыгнуть?

— Что, впервые слышишь? Ничего, скоро увидишь, куда. Фердинанд, вставай, проспишь работу! — азиат пробрался к унитазу и обернулся: — Меня зовут Деминг, я китаец. Это правда, что на Земле началась глобальная война?

Чоно потёр лицо руками, пытаясь сообразить, о чём спрашивает сосед.

— Пока ещё нет, но все говорят, что вот-вот начнётся.

— Землёй управляет кучка политиканов, — сообщил Фердинанд, вставая с кровати. — Им плевать на всё, кроме денег. Они грызутся за последние капли нефти и пресной воды, а подыхают простые люди.

Кудрявой головой он упёрся в железный потолок, на иссиня-чёрном лице сверкали белки выкаченных глаз. Большое тело сотрясалось от крупной неравномерной дрожи, как будто его било разрядами электричества то в руки, то в ноги. Чоно передумал вступать с негром в политический диспут.

Он заказал доставку продуктов из супермаркета. Нашёл сохранённый список, пробежал его глазами — яйца, куриные грудки, сливки для кофе, овощи, фрукты, — добавил несколько коробок шоколадных конфет и литровую бутылку мартини. Отправил заказ. Оценил степень захламлённости квартиры и вызвал уборщицу из клининговой компании. Приходила всегда одна и та же женщина. Егор смутно помнил её имя. То ли Вероника, то ли Виктория. Она споро, за три часа убирала его квартиру с маленькой спальней и тридцатиметровой кухней-гостиной и тихо уходила. Они едва ли десятком фраз перебросились за последний год. Её услуги он оплачивал на сайте компании. В этот раз он попросил сменить постельное бельё.

Впустив Веронику-Викторию, он вышел из квартиры. В холле зажёгся свет, освещая матовую сталь лифтовых дверей и белую глянцевую плитку на полу. Блестящий свежезалитый каток. Егор шагнул в панорамный лифт и взялся за поручень. Двадцать второй этаж. Просто стоять посреди стеклянной клетки, как манекен в освещённой витрине, ему было некомфортно. Он повернулся лицом к двери, спиной к уплывавшим вверх этажам соседней башни.

На улице накрапывал дождь. Егор накинул капюшон и быстрым шагом пересёк дорогу. Зашёл в парк Победы через боковые ворота и сразу же свернул вдоль ограды, чтобы не углубляться в регулярную часть парка с аллеями и геометрическими клумбами, а остаться в пейзажной части, где гравийные дорожки петляли между прудами и старыми нестрижеными деревьями.

Ветер раздувал полы плаща и пронизывал совсем не по-весеннему. Егор застегнул молнию под самое горло. Засунул руки в карманы и зашагал по пустынному парку. Ни юных матерей с колясками, ни играющих детей, ни пенсионеров с газетами, ни даже спортсменов, бегавших в любую погоду. Низкое небо давило на плечи ощутимой тяжестью. Дождь шёл пятый день подряд.

В кармане джинсов булькнул сигнал о принятом сообщении. Егор не стал смотреть, кто это. Кому срочно — перезвонит. Кому не срочно — подождёт.

Только тут, в шелестящем от дождя одиночестве, в надвинутом на глаза капюшоне, который будто удерживал его мысли при нём, не позволяя им разлетаться от порывов ветра, Егор впервые подумал о словах Саши Лукина. О том, что Чоно и Лекетой любят друг друга и, будь они разнополыми, их любовь могла бы превратиться из дружеской в романтическую.

Он как-то читал о трёхкомпонентной теории любви. Существует три составляющих для определения типа любви: душевная близость, сексуальное влечение и обязательства. А далее просто: если есть душевная близость, но нет влечения и обязательств — это обычная человеческая симпатия. Если есть сексуальное влечение, но нет близости и обязательств — это влюблённость. Дружба — это душевная близость плюс обязательства, без сексуальной подоплёки. А любовь — сочетание трёх компонентов.

Чоно и Лекетой определённо были близки. Они знали друг о друге больше, чем кто бы то ни было. Они ладили, как закадычные друзья. В какой-то момент они доверили друг другу жизни. Получается дружба? А вот и нет. Лекетой с самого начала притворялся. Он знал, что Чоно умрёт и унесёт его тайну в могилу.

Это не дружба, это использование человека в корыстных целях. Игра на чувствах, обман, предательство.

Но ведь потом Лекетой изменился…

После того, как Чоно его проапгрейдил.

А Чоно не зря считался одним из лучших Северо-Русских программистов. Он оставил в голове Лекетоя маленький баг. Совсем крошечный. Для подстраховки.

Егор посторонился, пропуская одинокого велосипедиста. Чоно и Лекетой исчезли, перед глазами снова проявился мокрый парк. Оказывается, пока он думал о своих героях, он дошёл почти до Московского проспекта. Машины шумели громче дождя и мешали думать. Егор свернул на узкую тропку и углубился в заросли сирени. Кисти ещё не распустились и были похожи на спрессованные малиновые зёрна. Остро пахло зеленью.

Он обогнул кустарник и вышел на площадку, посыпанную песком. Несколько дорожек расходились от неё прямыми лучами. По периметру её обрамляли скамейки на чугунных ножках, а в центре, на гранитном постаменте, стоял памятник.

Двое целующихся мужчин.

Один висел на шее у другого, запрокинув голову в порывистом, нетерпеливом движении, а второй жадно приник к его губам. В руке он сжимал букет кудрявой сирени. То, что недавно казалось бредом, вдруг обрело зримую, реальную, бронзовую плоть.

5. Хорошие девочки

То сообщение было от Бориса. Егор прочитал его, когда вернулся домой. «В пятницу в шесть вечера. Но это хорошие девочки. Хочешь трахаться — вызови проститутку».

Вызови проститутку. Проститутку. А как называется парень, который спит с женщинами за деньги? Жиголо? Альфонс? Мальчик по вызову?

Можно вызвать мальчика в драных джинсах?

Девочки и правда были хорошими. Хорошенькими. Одна рыжеволосая, улыбчивая и бойкая — её звали Ксюша. Вторая — высокая и нескладная, с графичным чёрным каре. Она молчала и не смотрела по сторонам. Не разглядывала квартиру, как её подружка. То ли стеснялась, то ли ей было неинтересно, как живёт писатель Егор Молчанов. А может, она не читала фантастику и знать не знала писателя Молчанова. Может, она вообще ничего не читала, кроме альманаха «Стильные причёски»? Её звали Инна.

Боря уселся с девчонками на длинной стороне Г-образного дивана, а Егор устроился на короткой, в одиночестве. Так даже проще было: удобнее приносить напитки и закуски. И можно смотреть гостьям в лицо. Пока Егор смешивал коктейли с мартини, Боря продолжал разглагольствовать на тему, видимо, начатую ещё в такси: