Пригоршни из туесков памяти. Части первая, вторая и третья - Виктор Воронов

В противоположной от нашего дома стороне школьного двора располагался интернат. В нём, при заботливом отношении завхоза школы Агрипины Леоньтевны Хлызовой– тёти Груши, жили ученики из дальних сёл. Поэтому собрать любую команду было легко. Только начиналась игра, так желающих всегда было много. На шум и звуки к вечеру в школьный двор и к клубу подтягивались и другие сельские ребята. И до позднего вечера, до темноты устраивались различные игры – в волейбол, в футбол, а особенно – в лапту. Эта старинная игра была в то время очень популярна. Были свои мастера резких ударов по мячу и мяч улетал очень далеко – его подолгу все искали. Было всем интересно и увлекательно.

И вообще, школа, школьный двор и расположенный рядом клуб были местом встреч, игр и отдыха. Сюда – в центр села – как магнитом притягивало всех односельчан, а особенно молодежь.

Радостным для нас событием было проведение выборов. Обычно это было в марте. Солнце уже светило по-весеннему, хотя ещё стояли холода и везде было много снега.

В школе, начиная с пятницы, оборудовали избирательный участок. Парты с ряда классов уносили в другие классы и ставили в конце коридора – одну на одну – в два этажа. В субботу, как правило, отменяли уроки – и мы радостные занимались своими делами.

Вокруг школы и днём и вечером проявлялась повышенная активность, – развешивались транспаранты, оборудовались кабинки для голосования, буфет, комната отдыха, звукоусиление. Вечером устраивалось дежурство на избирательном участке. И в обычно тёмном по субботам здании школы всю ночь горел свет в окнах. Электростанция в дни выборов работала круглые сутки, а не как обычно – до половины первого ночи.

Особенно интересным был сам день выборов. В ходе него происходило многое. Были песни, пляски, танцы. Из динамиков, установленных внутри и снаружи здания школы, звучали любимые всеми «Севастопольский вальс», «Москва майская», «Летят перелётные птицы» и другие песни. На санях и в кошёвках приезжали голосовать жители ближних сёл и деревень. Происходили встречи, велись всякие разговоры, возникали разные истории, которые потом ещё долго всеми вспоминались и пересказывались. Телевидения и домашних телефонов тогда ещё не было, но зато всё происходящее было всем интересно и привлекательно.

В понедельник в школе восстанавливали всё на свои места. Уроков снова не было и дополнительные наши каникулы продолжались. А со вторника всё упущенное нами с учителями навёрстывалось на уроках – надо было готовиться к экзаменам, их то никто не мог отменить, даже и выборы.

Парты в те времена в школе были на-стоя-щие! С наклонными и откидными крышками, с выемками для ручек и чернильниц, разные по высоте – для младших и старших классов.

Когда мы в 2002 году вместе с новым директором школы Шалбецким Валерием Спиридоновичем вспоминали об этом, то он пообещал, что одну из старых парт найдёт и оставит в школе как экспонат.

Писали в то время чернилами и ручками с перьями. Перья подбирали разные (особенно ценилась «звёздочка»), и писать ими отдельные элементы букв требовалось с разным нажимом. В первом классе были уроки чистописания. На них и слова, и буквы нас учили писать каллиграфическим почерком в специальных тетрадях с разлинованными листами бумаги.

Самыми «ходовыми», или как теперь можно сказать модными, были чернильницы-«непроливашки». Но их надо было наполнять чернилами, которые разводились из химических таблеток, не полностью. Тогда при опрокидывании они не разливались. Носили чернильницы в специально сшитых для них мешочках с затянутым шнурком или верёвочкой.

И только позже стали появляться авторучки, в которые закачивались чернила. Ещё позднее появились сегодняшние шариковые ручки и почерк стал у всех «не очень». А раньше это было не у всех…

ПРОМХОЗ

Главной производственной организацией на селе был промхоз. Его директором был мой отец – Воронов Василий Георгиевич, и поэтому многое из жизни промхоза проходило у нас на глазах, часто дома. Вся жизнь села и его жителей в той или иной степени была связана с промхозом.

Было, правда, ещё отделение колхоза, который располагался в другом селе, но всё равно почти всё в нашем таёжном селе в основном зависело от промхоза.

Промхоз был местом работы большинства взрослых односельчан. Его полное наименование – Верхне-Чикойский коопзверопромхоз Читинского облпотребсоюза – кооперативное зверопромысловое хозяйство. Оно входило в систему потребительской кооперации, которая в те годы работала с элементами и принципами рыночной экономики, была, как позднее стали говорить, – самофинансируемая, самоокупаемая и самоуправляемая. И даже теперь трудно сказать, что это было – авангард передовых методов в экономике или организация, в которой сохранялись старые «нэповские» методы хозяйствования.

Одно можно сказать точно – эта организация приносила пользу и людям, и обществу, и государству в целом.

Одним из направлений её деятельности была организация заготовки кедровых орехов. Кедровники находились далеко в тайге, вдали от дорог. Нужно было завозить людей, продукты и многое другое для заготовки орехов, а позднее было необходимо вывозить заготовленные орехи. Для этого промхоз создал парк автомашин и тракторов, завёл табун лошадей, имел мастерские, сушилки, веялки, гаражи, конюшню, пилораму, электростанцию и многое другое, что служило не только производственным целям, но и удовлетворяло многие нужды школы, сельсовета, клуба и всех односельчан.

Кедр хорошо плодоносит не каждый год. Примерно один год из четырёх он почти не даёт орехов, один год из этих же четырёх бывает очень урожайный, а два других – не очень.

И вот когда орехов добывалось немало, то уже с ранней осени по всей деревне: на улицах и тропинках, на полу в клубе – после киносеанса, в школе – в партах, да и во дворах домов – повсюду была скорлупа от кедровых орехов. Все: и дети, и взрослые в карманах носили одну-две и более горсток орехов. И даже во время разговоров многие не переставая щёлкали орехи.

Важно было уметь щёлкать орехи так, чтобы не перекусывать пополам ядрышко, а только умело раскусывать саму скорлупу, снимать пальцами её половинку, языком разворачивать и снимать вторую половинку скорлупы, отправляя само ореховое ядрышко далее себе в рот. Некоторые в этом деле достигали такого мастерства, что щёлкали орехи «как белки», быстро, ловко и проворно.

С середины лета во многих домах начинали сушить сухари для охотничьего и кедрового промысла. Хлеб в сельповском магазине раскупался быстро, за ним начинали с раннего утра занимать очередь. Брали помногу буханок, а затем в печах, дома сушили сухари – их набирались целые мешки. Промысловики завозили их вместе с другими продуктами в тайгу – ведь в тайге им некогда, да и некому печь хлеб или даже лепёшки. Там после изнурительного сбивания шишек тяжёлым колотом и собирания их под кедром – во мху, в валёжнике, в траве – они, стащив мешки с шишками к зимовью, начинали их молотить, сеять и веять. Всё это делалось уже при свете костра и уходило глубоко в ночь. А утром, чуть свет, снова колот и сбор шишек… Хорошо, если зимовьё находится в самом кедровнике, всё ближе таскать мешки с шишками, да и колот тоже. Прекрасно, если кедровник сравнительно чистый и без валёжника. Тогда всё делается гораздо легче… А вообще-то труд заготовителя орех очень нелёгкий и заслуживает всяческого уважения!

После заготовки кедровых орех переходили на «белкование» – добычу белок. Цвет шерсти белок к этому времени, после линьки, становился «зимним», и именно тогда её требовалось добывать.

Как правило, охота на белок велась с хорошей охотничьей лайкой. Для этого хозяин собаку хорошо содержит, «натаскивает» и учит работать «по белке», «по соболю» и тому подобному. Помнится, что и мы тоже держали хороших собак-лаек со звучными кличками – Верный, Дунай, Анга.

В удачные, урожайные на кедровый орех, а, следовательно, и на белку, годы, поскольку её поголовье зависит от этого, охотники добывали и сдавали в промхоз немалое количество связок шкурок белки.

Одновременно с «белкованием» начиналась и охота на знаменитого баргузинского соболя.

В детстве мы с братьями «от корки до корки» прочитали, имевшуюся у отца книгу о жизни и повадках соболя. А вот добыть его нам ни разу не удалось. По следу соболей несколько раз шли – но взять соболя, как говорится, «не подфартило». Уж очень он хитрый, умный и вёрткий зверёк.

Поэтому-то к тем охотникам, что промышляли соболя, в деревне относились с уважением, как бы отдавая должное их охотничьему мастерству.

Конечно, каждый охотник добывал и сдавал в промхоз разное количество этих ценных шкурок соболя: кто-то – одну-две, кто-то – пять-десять, а кто-то и до двадцати-двадцати пяти соболей добывал за сезон.