Трудный переход - Мулдаш Уналбаевич Ерназаров

Алдажар и Барлыбай, с неудовольствием наблюдавшие за исходом схватки между джигитами родов, подозвали Байнияза — потомка бывшего раба табынцев, прижившегося в степи и верно служившего всем, кто больше заплатит.

— Наш спор затянулся. Досточтимый Барлыбай, не кажется ли вам, что Бокан, хотя и славился в народе когда-то силой, отвагой и, в чем я сомневаюсь, умом, постарел. Один удар камчи, хороший удар, приведет его в повиновение, — выразительно посмотрел бай на преклонившего колено Байнияза.

Байнияз с полуслова понимал желания своего хозяина. Подъехав к юрте Бокана, оы спешился и неторопливо направился к Бокану, сидящему с сыновьями в тени юрты. Внезапно, забежав сзади, он через плечо старика нанес утяжеленной свинцом в наконечнике камчой удар по обнаженной груди Бокана. Кровь залила грудь старика. Бокан, не поднимаясь с места, презрительно посмотрел на Байнияза:

— Ты же, сопляк, ровесник моему сыну, вот и дерись с ним. Безродная продажная шкура, пес, нарушающий степные законы!

Сын старого палуана Оралхан, вскочив, огрел Байнияза дубинкой по его плешивой голове. У того подогнулись колени, уткнувшись лицом в землю, он покатился с холма под ноги баев.

Табынские и шомекейские джигиты кинулись на сыновей Бокана. Драка возобновилась с еще большим ожесточением. Наконец им удалось свалить Оралхана. Они били его, уже лежащего. Канатхан, стараясь отвлечь врагов от поверженного брата, дрался исступленно. Отступая, он поддразнивал противников:

— Ну, подходите, догоняйте мою дубинку! Даст аллах, мы доберемся до первого же аула алимцев. Вот тогда мы вновь померяемся с вами силами.

Но силы его иссякали, свалился и он под жестокими ударами джигитов. Табынцы и шомекейцы окружали холм, на котором стояла юрта Бокана. Старик встал:

— Убейте меня! Вам осталось перебить всю мою семью: только тогда вы получите эту землю. Ваши баи, натравив вас на меня, думали, что этим запугают и добьются своего! Что же вы стоите? Бейте, убивайте нас!

Старый палуан распахнул рубаху, обнажив окровавленную грудь.

Противники смущенно отошли. Бокан, по обычаю, поставил юрту там, где упал Оралхан. Затем перенес Канат-хана и положил рядом с братом.

Через несколько часов пришли старейшины табынского и шомекейского родов с новыми условиями:

— Байнияз до сих нор лежит без памяти. Если он умрет раньше, чем твой сын, мы перережем горло твоему Оралхану, а если он умрет первым — режь горло Байниязу.

— Делайте, что хотите, но джайляу вы все равно не получите. Для этого вам придется перебить всю мою семью. Но запомните, вам это так просто не пройдет. Я не одинок, и мои родственники не простят вам этого, — ответил Бокан.

Аксакалы родов ушли, поняв, что от этого старого алимца они ничего не добьются. Над лежащим без памяти Байниязом они тоже поставили юрту.

Оралхан и Канатхан лежали молча, братья не подавали вида, что раны, полученные в схватках, беспокоят их. Мать, причитая, разрезала и сняла с них окровавленные рубахи, смыла запекшуюся кровь с их тел, перевязала кровоточащие раны. Пришедший в сознание Оралхан, почувствовав ласковое прикосновение материнских губ к своему лицу, медленно открыл глаза и, глядя на скорбные лица стариков, попытался улыбнуться:

— Отец, от своего мы, конечно, не отступимся, но что-то долго нет подмоги от сородичей. Уж не случилось ли с мальчиком чего-нибудь дорогой? Добрался ли он до ближайшего аула алимцев? Что ждет нас завтра?

Долгожданная подмога подоспела к раннему утру. Насколько десятков алимских джигитов, распаленные рассказом о происшедшем нападении, спешились у юрты. Они горели желанием отомстить за нанесенную обиду и проучить табынский и шомекейский роды.

Увидев их, джигиты шомекейского рода ринулись к становищу старого палуана. Алимцы, вскочив на коней, а боевым кличем «Аттан» двинулись им навстречу. Началось побоище. Заклубилась пыль, разгоряченные всадники сталкивались, гонялись друг за другом, выбивая противников из седел. Сбитые ударами камчи джигиты падали под копыта лошадей, стонали искалеченные и раненые.

Подоспевшие аксакалы родов с большим трудом смогли приостановить схватку и растащили в разные стороны сражающихся. Разгоряченные джигиты вызывающе поглядывали на противников, но аксакалы, умудренные жизненным опытом, поняв, что в происшедшем кроются чьи-то козни, бдительно следили за ними.

Начался разбор между старейшинами повздоривших родов. По настоянию Алдажара и Барлыбая табынцы были отстранены от переговоров. Коварные баи обвинили старика Бокана в черствости и отсутствии заботливого отношения к своим соплеменникам. Бокан, уверенный в своей правоте, спокойно отвечал им:

— Род табынцев мог свободно разместиться и ниже джайляу баев Алдажара и Барлыбая. Пусть аксакалы табынского рода примут участие в нашем разборе и ответят, что их заставило сняться с родных земель, пусть обоснуют свои претензии ко мне. За всю мою долгую жизнь еще никто не обвинял меня в отсутствии понимания и чуткого отношения к бедам соплеменников. Со всеми соседями я всегда жил в мире и, по мере возможности, помогал им. Да и не мог я один решить: отдавать пастбища или нет! Пусть решают старейшины наших родов!

После долгих препирательств и споров аксакалы пришли, стараясь избежать новых столкновений, к общему решению: табынцы разместятся ниже по реке, рядом с джайляу Алдажара. Решение старейшин не устраивало бая, но он был вынужден согласиться:

— Раз Бокан оказался таким черствым и бездушным к своим соплеменникам, я и уважаемый Барлыбай вынуждены согласиться с решением досточтимых аксакалов. Мы потеснимся!

— Не торопись, Алдажар, с выводами! Время покажет, кто из нас бездушен, — ответил ему Бокан.

III

Каждый год у маленького родника расцветала раскидистая урючина. Ее корявые ветви покрывались нежными розоватыми лепестками. Она радовала глаз путника или чабана, пасущего здесь свою отару. Знойным летом в мелкой густой листве ярко желтели крупные, сочные плоды. Тяжелый, ароматный урюк, вожделение аульных сорванцов, падал на землю, разбиваясь о каменистую почву. Урючина стояла одиноко, ни один росток не пробился рядом. Она словно охраняла родничок, слабые струи которого, искрясь, текли между ее обнаженных корней. Недалеко от этого родника, на джайляу, раскинулся аул бая Барлыбая.

Алдажар и Барлыбай, сидя в тени кроны урючины, неторопливо вели разговор о последних событиях. Они недоумевали, почему сорвалось задуманное ими дело, почему их родам не удалось завладеть землею алимцев?

Барлыбай тяжело вздыхал. В произошедшей схватке его единственный сын и наследник Еркебай остался без глаза, и до сих пор лежал в бреду, не приходил в сознание. Еркебай не отличался большим умом, не славился силой, рос баловнем, но это был единственный сын, и отец любил его. Бай Алдажар, жалостливо поглядывая на своего единомышленника, думал: «Одинок ты, как эта урючина. Бог наградил тебя богатством, но