Игра теней - Юлиу Эдлис

Клеопатра (вдруг вспомнив). Нет… Вчера я возвращалась с приема, устроенного в мою честь сенаторскими женами, поздно ночью, и на одной из улиц мои носилки обступила орава пьяных молодых людей, несомненно знатных — у них были напомаженные, завитые волосы и дорогие туники, залитые вином и жиром… И один из них… один из них имел наглость откинуть полог и заглянуть в мои носилки, а стража не отважилась ему перечить. Такой высокий, стройный, с лицом молодого Геракла, правда, пьяного, беспардонного Геракла, и все же… У него поверх туники была даже накинута львиная шкура. И он был босиком! Представляешь — дорогая туника, львиная шкура, весь в кольцах и завитках — и босиком!. Наглый, разнузданный, но…

Цезарь (смеется). Но прекрасный!. В Риме есть только один человек, который может себе это позволить. Босой Геракл! — один он.

Клеопатра (пытаясь скрыть любопытство). Кто же он?

Цезарь. Антоний! Марк Антоний, начальник конницы и правая рука Цезаря. Мой любимец. И мой тайный недуг — римляне не могут мне простить беспутство моего Геракла. Но я его люблю. (С усмешкой, за которой шевельнулась ревность и предчувствие.) Он тебе понравился?

Клеопатра (поспешно). Нет!. Не думаю. Что мне до него? — просто он так ни на кого из вас не похож…

Цезарь (словно даже радуясь этому). Я знал, что он тебе понравится. Он занятен, во всяком случае, его ни с кем не спутаешь. Он тебя позабавит. (Мгновение поколебавшись.) Он здесь. (Не давая ей возразить, зовет.) Антоний!

Клеопатра (вдруг испугалась). Зачем? — я не хочу его видеть! Достаточно того, что я видела вчера. (Невольно, с острым любопытством.) Надеюсь, сегодня он не будет босиком?

Входит Антоний. Поверх длинного плаща на нем гераклова львиная шкура.

Цезарь и Клеопатра невольно разом взглянули на его ноги, но сейчас он обут в красные сенаторские башмаки.

Антоний. Ты хотел меня видеть, Цезарь?

Цезарь (он очень весел, но в веселье этом есть что-то натужное). Не один я, мой Антоний.

Антоний (Клеопатре, почтительно, но и с вызовом). Марк Антоний, начальник конницы и сенатор, приветствует царицу Египта. (Пораженный ею с первого взгляда.) Я впервые вижу тебя, но… но…

Клеопатра (пытаясь насмешливостью преодолеть свое замешательство). Я тоже впервые вижу тебя… обутым.

Антоний (не поняв насмешки, взглянул на свои ноги). Эти красные башмаки — знак сенаторского достоинства.

Цезарь (Клеопатре). Оно у этих господ именно в ногах. Представь себе, что в их сенате…

Клеопатра (не слыша его; Антонию). А эту шкуру льва ты не снимаешь, даже когда забываешь обуться?

Антоний. Этого льва? (Чуть театрально.) Я — потомок Геракла, и мне пристало ее носить по праву.

Клеопатра (насмешливо). К тому же она тебе к лицу.

Антоний (не замечая подвоха). Да, я похож лицом на Геракла, все говорят. Я происхожу по прямой линии от его сына Антона.

Клеопатра. Но при этом ты пахнешь изысканными духами, а не Авгиевыми конюшнями.

Антоний (все так же простодушно). Тебе нравится этот запах? — мне привезли их из Сирии, один флакон стоит вдесятеро против всех авгиевых быков. Кстати, что касается этого подвига моего предка, то в нашей семье сохранилось любопытное предание. Будто бы Геракл…

Цезарь. Прости, Антоний, но поскольку ты, несомненно, захочешь рассказать нашей гостье не об одном этом подвиге твоего родоначальника, а их у него было, помнится, целых двенадцать, на это уйдет немало времени… а у меня как раз дела, я должен продиктовать несколько писем. (Клеопатре; с нежной печалью, словно прощаясь.) Прости, великая царица, но Рим — город, в котором на каждого живущего в нем приходится гораздо меньше времени, чем у тебя в благословенной Александрии…

Клеопатра (едва ли она услышала истинный смысл его слов). Вероятно, потому, что мы придерживаемся старого календаря.

Цезарь (долго глядел на нее; после молчания). Может быть… Собственно, наше время уходит, не справляясь с календарями. Извини, всего лишь несколько писем… (Ушел.)

Некоторое время Клеопатра и Антоний молчали, присматриваясь друг к другу: Антоний — дерзко и не таясь, Клеопатра — с неодолимым любопытством.

Антоний (прервал молчание). Твоя проницательность делает тебе честь — ты с первого взгляда увидела мое сходство с Гераклом.

Клеопатра (все еще прячась за насмешку). Я это поняла еще вчерашней ночью — только потомок полубога может себе позволить попирать священные камни Рима босыми пятками.

Антоний (рассмеялся с мальчишеским самодовольством). А, этой ночью!. Мы возвращались с холостяцкой попойки у Куриона. (Увлекшись.) Ну, доложу я тебе, Курион!. — уже немолод, и трибуном успел побывать, и политик, и оратор, а пьет — за ним даже мне не угнаться. Он один из первейших моих друзей. Еще в юности мы с ним так промотались, что однажды утром я проснулся, а на мне долг в двести пятьдесят талантов. Так Курион поручился за меня на всю эту чудовищную сумму. Хоть у него самого долгов было по горло, только и надежд, что на наследство после смерти отца. Но с него все как с гуся вода. Распутнее и беспечнее его был разве что бешеный Клодий, ну тот, что забрался в дом Цезаря во время праздника Доброй Богини, переодевшись служанкой… Ты что, не знаешь этой истории?! — в результате Цезарю пришлось развестись с Помпеей, а он ее любил… впрочем, не об этом речь… (Потерял нить рассказа.) О чем это я?.

Клеопатра (слушает, не сводя с него глаз). О своем долге в двести пятьдесят талантов.

Антоний. Ах да!. — пришлось бежать от судебного претора в Грецию. Кстати, там-то я и изучил ораторское искусство. Я избрал так называемый азиатский стиль, он мне импонирует своей пышностью и величественностью.

Клеопатра (все еще цепляясь за насмешливость). Ты прав, он более всех других подходит для хвастовства.

Антоний (и на этот раз не заметил ее иронии). А ты какой стиль предпочитаешь?

Клеопатра. Я говорю, как думаю. И — что думаю.

Антоний. Кто же это успел тебе насплетничать, что вчера я был босиком?

Клеопатра. Насплетничать? — я сама это видела.

Антоний (задет). Ты?!

Клеопатра (удивлена). Как?! Ты еще осмелился откинуть полог моих носилок и заглянуть внутрь!

Антоний (поражен). Так это была ты?!

Клеопатра (оскорблена). Ты меня не запомнил?!

Антоний (смешался). Нет, что ты!. То есть… (Искренне, но и беспечно.) Я был пьян, Клеопатра, мы вчера напились, как… (Нашелся.) Конечно, запомнил! Очень миленькое, как сейчас помню, личико, смазливенькое…

Клеопатра (ошеломлена его дерзостью). Смазливенькое?!

Антоний (спохватившись). В смысле — прекрасное! Просто-таки божественное лицо, поверь, Клеопатра! (Высокопарно, но и искренне.) Оно ожгло меня своими лучами, как полуденное солнце. Я ослеп! И только теперь прозреваю, чтобы увидеть его вновь. (Без особых угрызений.) Прости меня.

Клеопатра. Нет, отчего же… мне это даже льстит. Наверняка это не первые носилки, в которые ты заглядываешь без спроса, не первое женское лицо, которое ты увидел спьяну, и если оно и вправду показалось тебе смазливым…

Антоний (вспомнил с удовольствием). Выпили-то мы действительно изрядно…

Клеопатра (совершенно неожиданно). Сними с себя этого дурацкого льва, за ним тебя не видать!

Антоний (чуть опешил). Льва?.

Клеопатра. Ты ведь откинул вчера полог, чтобы увидеть меня. Сними его. И этот плащ тоже. Я хочу тебя видеть.

Антоний (зная себе цену, сбросил с плеч шкуру и плащ). Ты смелая женщина, Клеопатра.

Клеопатра. Нет, я просто любопытна. (Разглядывая его с жгучим интересом.) Что ж… Ты красив. Даже обутый. И даже при дневном свете. Ты действительно похож на Геракла. Правда, на Геракла в перерывах между его подвигами. (Без перехода.) Я не люблю красивых мужчин.

Антоний (обиделся). Какие же тебе по вкусу?