Сказаниада - Петр Ингвин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каурый старенький Дормидонт – последнее, что осталось. Требовалось принимать срочные меры. План созрел в голове давно, оставалось выбрать из нескольких возможностей да решиться.
Дочке он скажет, что услышал про болезнь бабушки, спешил, но, к сожалению, не успел. Лада, конечно, все сразу поймет, она прекрасно разбирается и в пирожках, и в смертях, и в причинах, и в следствиях. И что же? Куда ей деваться? Примет как должное. А время все расставит по местам и докажет, кто был прав.
Резко натянутые поводья заставили Дормидонта встать на дыбы и едва не опрокинули. На полянке над бездыханным девичьим телом навис незнакомец в доспехах. Коня поблизости не видать. Значит, это не драконов гридень, те пешком не ходят. И в одиночку они стараются не передвигаться – люди власть уважают, но слуг любой власти почему-то на дух не переносят, оттого время от времени и пропадали посланцы дракона бесследно.
Тогда кто же это? Странствующий витязь, что дал обет помощи страждущим? Тоже должен быть конным. И поведение не соответствовало: обязан бы помогать, а не наоборот. Скорее всего – тать лесной. Хорошо, что один, иначе Даниле несдобровать.
Сердце сдавило и едва не остановилось: девочка была в красной шапочке.
Тать еще только оборачивался, когда Данила выхватил из-за голенища нож и прыгнул с седла.
Незнакомец не ожидал нападения. Он вообще не обращал внимания на подъезжавшего всадника – весь сосредоточился на распластанной жертве. Меч оставался в ножнах, щит валялся в траве, на поворачивавшемся безбородом лице застыли вопрос и удивление.
До цели оставалось где-то с локоть, когда противник среагировал на опасность. Он провернулся, откинулся спиной на траву, поднятая нога попала летевшему сверху Даниле в живот и перекинула по воздуху, отправив в полет к ближайшему дубу. Встреча головы и ствола ознаменовалась искрами в глазах и полной свободой сознания.
Когда хоровод цветных точек сошелся в одну, в ней находилось направленное в лицо острие меча.
Данила вспылил:
– Ты что с девкой сотворил, нелюдь?!
Говорить таким тоном, лежа безоружным перед противником, было опасно, но как еще говорить с убийвцем-насильником?!
– Ничего не творил. Шел по лесу, гляжу – валяется. Именно в таком виде. Нагнулся посмотреть, чем ей помочь, а тут ты с коня прыгаешь. За разбойника меня принял?
Данила пошарил рукой в траве. Ни камня, ни палки. Незнакомец заметил его движение, резкий холод клинка уперся Даниле в горло:
– Не дури. Говорю же, я ни при чем. Успокоился? Меня Егорием кличут, суженую свою ищу. А ты кто?
– Данила-мастер из Вторых Погорелок. К морю еду, по делам.
Острие отодвинулось от шеи.
– Ты меня не убьешь? – спросил Данила.
– А есть за что?
Данила поднялся, в глаза бросилась корзинка.
Пустая. Подарок теще не дошел до назначения.
– Прости, тороплюсь. – Данила покосился на лежавшее в траве тело. Безжизненное лицо дочки застыло в страшной гримасе, из оскалившегося рта текла серая пена. – Ты тут как-нибудь сам, ага?
Уже не помочь. Бедная глупая Улька. Как была непослушной дурой, так и померла. Точнее, от того и померла. Потому что старших не слушала. Дети, ну хоть иногда слушайте родителей, они же на вашей стороне и плохого не посоветуют.
Данила вскочил на коня, круто развернул его и помчал в обратную сторону. Егорий – мужик хороший, он всего лишь хотел помочь Ульке. Данила вспомнил разговоры про отважного витязя, который помогал слабым и всегда держал слово. Его прозвали Егорием Храбрым, а встречу с ним считали хорошей приметой. Егорий Ульку и похоронит. А Даниле теперь нужно бежать.
Есть другой выход. Убить Егория и все свалить на него.
Отличный план. Но невыполнимый, как все до единого планы Данилы. С Егорием в прямой схватке не справиться, Данила проиграл, даже когда со спины прыгнул. И что такое нож против меча и доспехов?
Остается одно. Бежать.
Встает вопрос: куда? От того, кто родственницу пытался на тот свет отправить и собственными руками дочь погубил, даже братья отвернутся. Наняться батраком? Гребцом на корабль? Лучше уж к Будимирычу податься, там и слава, и окружающие глядят со страхом и уважением, и мошну можно за день набить так, что другому за год не нагорбатить.
Жаль, у Будимирыча сейчас неприятности, опять прижали его шайку-лейку, слухи про облавы даже в Погорелки доходили.
А если придумать неизвестного убивца-насильника и свалить на него? Мало ли, кто по лесам шастает. Можно сочинить замечательную историю: застиг, мол, супостата на месте преступления, бился насмерть, но не одолел и едва ноги унес. А дочку не уберег.
А если дойдет до разбирательства? Труп покажет, что скончалась Улька не от ножа или побоев. А пирожки пек Данила. Выходит, лучше молчать, нет трупа – не будет и неприятностей. Можно объявить, что вообще неизвестно, куда она подевалась. Сбежала из дома. Даже поискать можно для виду.
Все бы хорошо, но Егорий жив и здоров, и если некстати объявится… Слово Данилы против слова Егория – кому поверят? Егорий – личность известная, от него грязь как от масляной сковородки отваливается, и чтобы запачкать, нужно потрудиться. Сделать вид, что «моя хата с краю, ничего не знаю» не то чтобы невозможно, но потребуются время и желание, а там, где человек не справится, помогут боги. Из двух необходимых частей – желания и времени – первое у Данилы превосходило все мыслимые границы, но второе своим отсутствием напрочь перечеркивало первое.
И Ладу не проведешь, она сразу раскусит, кто виноват. Сердцем почует.
Те же ветки хлестали теперь с другой стороны, солнце било в спину, и Данила несся вперед… точнее, назад, по черноте собственной тени. Среди яркого дня – по бесконечной темной полосе. Бывает же. Может, и в жизни сплошная черная полоса – оттого, что к свету задницей жил?
Деревня вынырнула из-за деревьев внезапно, дом Данилы – крайний, что здорово, ни с кем лишних разговоров вести не придется. Не те сейчас время и настроение, чтобы с соседями виды на урожай обсуждать. Однако обстоятельства заставили Данилу миновать собственный дом и проехать дальше, к колодцу, где зачем-то собрались все деревенские жители. Происходило что-то значительное. Не настолько, как в судьбе Данилы, но причину узнать стоило.
Толпа окружила глашатая в расшитом кафтане и колпаке с изображением крылатого змея. Рядом внимательно поглядывали по сторонам два конных гридня-охранника в
