Лихая гастроль - Евгений Сухов

Корреспондент быстро черкал карандашом в блокноте. Приподняв голову, он произнес:

– А может быть, не Рогатов, а Усатов?

Аристарх Ксенофонтович внимательно посмотрел на корреспондента, который уже откровенно ему докучал.

– Может, и Усатов, а только у меня всегда была плохая память на фамилии.

– А какие партии вы исполняли в последнее время?

– Когда выступал в частном театре Морозова, то пел…

Подняв голову, корреспондент удивленно спросил:

– Вы, наверное, хотели сказать, в Московской частной русской опере Мамонтова?

– Ну да, – удивленно протянул Аристарх Ксенофонтович, – я так и сказал. Вам что-то не понравилось?

– Извините меня покорнейше, – ответил газетчик, – мне просто послышалось.

– Так вот, когда я у Мамонтова в оперном театре выступал, то пел «Мефистофиля» Римского-Корсакова. «Фига-а-ро-о та-ам! Фига-а-ро-о зде-есь!»

– Ха-ха-ха! – добродушно рассмеялся репортер. – Я слышал, Федор Иванович, что вы большой шутник, но вот только никак не думал, что до такой степени. С вашего позволения, можно я напишу читателям про эту шутку?

– Валяй! – отмахнулся Аристарх. – Пиши что хочешь. Только мне сейчас с гаммами поупражняться бы нужно, а то подзабывать я их стал; а ты бы шел к себе, приятель. – И, широко открыв рот, затянул в голос, отчего у присутствующих мгновенно заложило уши.

Откланявшись, корреспондент ушел.

Аристарх Ксенофонтович поднялся и закрыл дверь на задвижку с твердым намерением больше никого не впускать.

– У-уф! Уморил!

– Уходить надо, говорю, – высказался Епифанцев. – Берем извозчика и едем!

– Так куда же мы сейчас поедем, Феоктист Евграфович? Мне как артисту положен отдых. После такого спектакля, как нынешний, мне бы два дня отсыпаться следовало. А потом почитательницы как бы, того… не разобиделись!

– Не разобидятся! – заверил Епифанцев. Подхватив чемодан, добавил: – Еще не хватает, чтобы нас тут кто-нибудь признал. Вот тогда нам точно будет не до путешествий.

Тяжело вздохнув, Аристарх Ксенофонтович подхватил небольшой кожаный чемоданчик, весьма напоминающий тот, в котором у земских врачей находятся медицинские инструменты и лекарства, и шагнул к двери.

– Только я умоляю вас, Аристарх, не представляйтесь в гостинице Шаляпиным. Народ там разный, часто очень ушлый, могут быть и такие, кто с артистом водят знакомство, так что держитесь от неприятностей подальше.

– Так куда мы?

– В Вологду поедем.

– Ха-ха! – весело рассмеялся Аристарх. – А не рано ли нам на Север? Одно дело – фараоны переправят, и другое дело по собственной воле угодить.

– Я уже договорился, нас там ждут. Афиши о предстоящем выступлении уже по всему городу развешаны, обещаю невиданный аншлаг!

– А далее куда?

– А далее по Северной Двине в Архангельск. Народ там не избалованный выступлениями, так что наше появление будет очень кстати.

Пианист довольно заулыбался.

– Десять лет назад это был мой любимый маршрут. Вы даже не представляете, господа, какие там делаются большие ставки! Пароход из Вологды до Архангельска идет три дня, и за это время я трижды наживал целое состояние и столько же раз спускал его.

– Ты бы лучше рассказал о том, как пришлось тебе удирать через иллюминатор.

– Было дело, – согласился Марк Модестович. – Удирал в одних подштанниках.

– Во-во! – с готовностью подхватил Епифанцев. – Вот таким я тебя и подобрал.

– За что я вам премного благодарен, – пианист приложил к груди ладони.

Загасив сигарету, поднялась Марианна.

– Что ж, я тоже пойду собираться.

Марк Модестович Краснощеков, тридцати пяти лет от роду, был высоким и сухощавым дядькой, нескладным и невероятно тощим. Когда он наклонялся или поворачивался, то невольно возникало ощущение, что должен послышаться скрип высохшего дерева. Да и голос его был с хрипотцой, невероятно сухой, напоминавший скрип несмазанной уключины. Несуразность его внешности забывалась немедля, как только он садился за рояль и извлекал первые аккорды. В этот момент не было слышно ни его трескучего голоса, ни картавости, из-за которой порой невозможно было разобрать, что же он хотел сказать. Бросалась в глаза лишь его одержимость, с которой он извлекал аккорды из рояля, составляя с инструментом единое существо. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: Марк Модестович учился в частном музыкальном училище Гнесиных и считался весьма даровитым молодым человеком. Его одаренность выделяла не только Елена Гнесина, весьма строгая особа, но и ее брат Михаил – ученик Римского-Корсакова. На последнем году обучения Марк должен был отправиться в Италию как один из лучших учеников для дальнейшего обучения теории музыки. Однако добраться до Италии ему не довелось – он влюбился в публичную женщину Ефросинью Мельникову, или просто Зизи, – бывшую актрису опереточной труппы московского театра «Аквариум». Отношения музыканта и Зизи развивались стремительно, там было множество цветов, страстей, кипящих через край, долгих объяснений и оправданной ревности. Однако это не помешало ему сделать Зизи предложение, которое она приняла после некоторого раздумья.

По выражению самого Краснощекова, следующий год после свадьбы был в его жизни наилучшим. Они организовали музыкальные номера, в которых Ефросинья пела, а он аккомпанировал ей на пианино. Со своими номерами они разъезжали по всей России и имели неплохой доход. Особый успех супруги имели на речных пароходах, где публика всегда была чувствительной к различного рода развлечениям. Так продолжалось до тех самых пор, пока на пути из Самары до Казани Ефросинья не приглянулась французскому маркизу Артуру де Сорсо. После двухчасового натиска, отличавшегося французской изысканностью и дерзостью, Ефросинья сдалась и все свободное время проводила в каюте маркиза. Надо думать, они занимались там не только светскими разговорами и праздным музицированием. В завершение путешествия Ефросинья сошла с маркизом в Казани, пожелав прежнему сожителю столь же крепкой любви. А вскоре до Марка дошел слушок, что маркиз проиграл певицу в карты купцу первой гильдии Самсону Горохову, главе пароходной компании «Самсон и сыновья». Дама не затерялась, некоторое время она была его приживалкой и затем сумела открыть доходный дом в Самаре, где проживает и поныне. Краснощекову не однажды хотелось наведаться к бывшей возлюбленной, вот только никак не хватало духу.

Весь следующий год Марк зарабатывал тем, что играл на улицах, пока на него не обратил внимание Феоктист Евграфович, он же и предложил ему поработать у него пианистом.

Неожиданно дверь приоткрылась, и в комнату вошла Марианна.

– Господа, вы слишком громко разговариваете и своим поведением вы привлекаете к себе внимание. А в нашем деле нужно быть очень осторожными.

Аристарх Ксенофонтович поспешно шагнул навстречу вошедшей девушке.

– Марианна, душенька, как вы себя чувствуете?

– Пароход отходит через час. Так что у нас не так много времени. А вас я хочу, сударь, предупредить, чтобы вы не играли в карты, – посмотрела она строго на Аристарха. – Помните, что было в прошлый раз?

– Фрагментарно, – выдавил из себя певец.

Марианна была едва ли не единственным существом, которого он опасался.

– А я вам напомню. В прошлый раз вы проиграли всю свою долю, сударь. Так что если случится нечто подобное в этот раз, так можете на меня не рассчитывать.

Развернувшись, девушка ушла, оставив после себя аромат легких духов, замешанных на сигаретном дыме.

– Наше предприятие нужно расширять, – неожиданно высказался Епифанцев.

– Что вы имеете в виду, Феоктист Евграфович? – спросил Худородов, слегка нахмурившись.

– Гастроли Шаляпина – это, конечно же, хорошо, но в нашем коллективе должна быть женщина. Чарующая женщина, с магнетизмом, которую захотят увидеть все без исключения.

– Она должна быть популярной.

– Несомненно.

– И кого же вы имеете в виду?

– Я имею в виду певицу Мариинского театра Анастасию Дмитриевну Мальцеву, – торжественно обвел Епифанцев долгим взглядом соратников.

Анастасию Мальцеву называли «русской Золушкой», благодаря своему несравненному таланту она превратилась из простой горничной в одну из самых богатых и известных женщин России, а ее граммофонные записи расходились огромными тиражами. В России не было человека, который не слышал бы ее чарующего голоса.

– Вот как, – даже не пытался скрыть своего удивления Марк Модестович. – Надеюсь, что вы уже отыскали подходящую кандидатуру на роль Мальцевой?

– Да, я ее нашел.

– И кто же она?

– Эта женщина отлично поет, хорошо держится на сцене, она обладает знаменитой «мальцевской улыбкой», покорившей всю Россию. Уверен, она вам понравится. Впрочем, вы ее знаете, это Ефросинья Мельникова. – И, посмотрев на нахмурившегося Марка Модестовича, спросил: – Надеюсь, вы не будете возражать против такого решения.