Без названия (2) - Игорь Заседа

- Бывал? Там прошло мое детство...

- А мы жили на Слободке. Отец рыбачил, и еще у нас был собственный виноградник. - Она счастливо рассмеялась. Видимо, воспоминания захватили ее, разволновали, мне показалось, что у Юли на щеках появился румянец. Он катал меня на лодке, когда море цвело. Мы словно плыли по зеленому зеркалу. У него были вот такой толщины руки... - Она оглянулась, ища глазами, с чем бы сравнить, но не нашла и снова беззаботно рассмеялась. Очень большие, я двумя руками не могла обхватить его бицепсы... Но папы уже нет... нет...

- Юля, ну что ты, родная. Успокойся... - Дима не на шутку встревожился.

Женщина-подросток уже взяла себя в руки и снова улыбнулась, а в уголках глаз блеснули две слезинки.

- Мы еще поговорим о Мариуполе, ладно? - спросила Юля и с такой надеждой взглянула на меня, что я поспешил согласно кивнуть головой. - А маме, она живет в Пирее, знаете, есть такой город в Греции, он тоже у самого моря, я обязательно напишу, что встретилась с человеком, который жил там. Боже, как она обрадуется! Я вас покину совсем ненадолго, у меня все готово, Дима еще третьего дня предупредил, что вы будете у нас в гостях. Он обязательно должен показать вам свои розы...

Зотов проводил нас через небольшую, уютно обставленную комнатку, служившую, по-видимому, кабинетом-приемной (на небольшом низком столике я выделил взглядом портативную пишущую машинку), прямо на веранду, узенькую, как турецкий кинжал, а с веранды мы попали в... сад. Это был крошечный участочек земли между домом и высоким забором, отгораживающим Димино "поместье" от пустыря, где начинались невысокие холмы, сплошь покрытые непролазными зарослями вереска. Пять кустиков были ухожены, политы, и земля под ними вспушена до песочной тонкости, но выглядели они, словно дети, выросшие в подвале, куда солнце заглядывает на час в день. Розы были зрелые и в то же время напоминали молодые саженцы - невысокие, не очень густые кустики, на каждом из которых матово блестели три-четыре красных цветка средней величины.

- Когда приходится уезжать из Лондона, мне так недостает этих роз, тихо сказал Дима, любовно притрагиваясь самыми кончиками пальцев к каждому цветку, словно это живые существа, ждавшие ласки. Я видел, как подрагивали его пальцы.

- Розы - самые прекрасные цветы, - сказал я, чувствуя, как комок подкатывает к горлу.

- И ты тоже так считаешь? - вырвалось у Зотова.

- Гляди, Дима, не превратись в Нарцисса, - неудачно пошутил Дик, но Зотов даже не обернулся в его сторону.

- Ей-богу, они чувствуют мое прикосновение, - сказал Дима.

Когда мы вернулись в гостиную, Дима как-то поспешно, торопясь, словно боялся, что у него не будет другого времени, стал показывать свои реликвии.

- Эту книгу мне подарил Георг Геккенштадт. - Дима протянул небольшую, скромно изданную книжку на английском языке. - Я первый разыскал старика здесь, в Англии. Потрясающий русский богатырь, рекордсмен и чемпион по поднятию тяжестей. Он оказался совсем древним и просто не поверил, что его помнят в СССР. Я сделал о нем получасовую передачу на Би-би-си. А этого человека ты узнаешь? Виктор Александрович Маслов на приеме по случаю победы над "Селтиком". Вот его автограф...

В Диминой коллекции была книга известного советского шахматиста, бутылка грузинского коньяка, подаренная артистами Государственного ансамбля Грузии, когда они гостили в Лондоне, и пластмассовая копия Петропавловской крепости.

- Трудно стало работать на Би-би-си, - вдруг сказал Дима. - Многое изменилось в последнее время...

Появилась Юля, быстро и ловко накрыла стол. Я понял: самое время доставать подарки. Юля радовалась, как ребенок, каждой мелочи: прежде чем отложить подарок, она чуть-чуть дольше, чем нужно, задерживала его в руке, обласкивала. Черную икру и водку тут же водрузила на стол.

- Русский пир в Лондоне, или наглядное свидетельство, что русские продолжают удерживать монополию на два самых дорогих в мире продукта черную икру и водку! - во всю мощь своего баритона воскликнул Дик Грегори.

...Уезжали мы поздно. Дима вызвал по телефону машину из какого-то "подпольного" частного гаража, объяснив, что такими такси пользуется едва ли не половина Лондона. "Это, знаешь, удобно, - объяснил он. - Дешевле, потому что как бы нелегалы, то есть незарегистрированные. Потому не удивляйся, что в машине нет таксометра..."

Подпольный таксист оказался рыжеволосым парнем явно ирландского происхождения. Вел он машину мастерски, но от чаевых отказался, сказав, что уже заплачено.

Мы распрощались с Диком Грегори, он ехал дальше.

- Теперь до встречи в Лейк-Плэсиде, - сказал я. - Желаю тебе удачи, Дик.

- И тебе удачи, Олег!

Согрелся я лишь утром, когда после бритья принял горячий душ. В запыленное окно пробивались лучи неяркого зимнего солнца, отчего в комнате стало чуть теплее, во всяком случае мне так показалось. Включил телевизор - передавали очередное выступление президента на пресс-конференции в Белом доме. Журналистов в относительно небольшом зале было как сельдей в бочке. Они поднимали звериный рев, стоило президенту закончить ответ на вопрос и обратить свой взгляд к присутствующим, чтобы из сотен рук выбрать именно ту, которая ему нужна. Я заметил, что это "тыкание" наобум не было таким уж рефлекторным, как кое-кто пытался представить: всякий раз уверенно задавался нужный вопрос, хотя, по логике вещей, любой в зале мог сказать, что указующий перст обращен непосредственно к нему. Впрочем, секрета давно уже не существовало: помощники президента заранее раздавали вопросы некоторым журналистам.

На сей раз пресс-конференция превратилась в монолог президента с короткими паузами, в этих-то паузах и успевали выстрелить очередной вопрос, и хозяин Белого дома тут же, без раскачки или раздумий, словно бы продолжая речь, монотонно втолковывал сидящим, а заодно с ними и миллионам телезрителей, истины, действительная ценность которых была весьма и весьма сомнительна. Речь шла об олимпиаде.

Я понял причину беспокойства: дело с бойкотом Московской олимпиады принимало серьезный оборот, и лишь теперь я увидел пропасть, куда толкали олимпийское движение, причем это обставлялось таким образом, что простому смертному никак не разобраться, что вместе с крахом олимпизма человечество еще на шаг приближалось к пропасти - к термоядерной.

Я набрал номер телефона Дика Грегори.

- Офис мистера Грегори слушает, - раздался милый девичий голосок.

- Мне нужен мистер Дик Грегори, - сказал я.

- Назовите, пожалуйста, себя.

- Олег Романько.

- Здравствуйте, мистер Олег Романько. Шеф просил передать вам, что он будет у вас в отеле в 10:15. Если вы возражаете против этого срока, сообщите, пожалуйста, мне, я успею еще передать вашу просьбу мистеру Грегори.

Я взглянул на часы - 9:37.

- Спасибо, я буду на месте.

- До свидания, мистер Романько.

Чтобы не терять времени, я спустился вниз. Проулок, куда выходил парадный вход отеля, был пуст, узок, и слабая поземка обнимала ноги одиноких прохожих. Солнце, закрытое громадами темных зданий, затерялось где-то за пиками небоскребов и угадывалось лишь в отражениях стеклянных панелей, которыми был отделан дом (как-то не вязалось это точное и объемное определение с выстроенной человеческими руками неприступной "горой") напротив.

Я заглянул в широкое зеркальное окно парикмахерской, словно надеялся увидеть окровавленный труп Анастазиа. Но в кресле мирно посапывал толстяк с закрытыми глазами, и брадобрей быстро срезал белую пену с его щек. Медленно проехала громыхающая мусоросборочная машина. Два высоких негра в синих джинсовых фирменных костюмах на ходу соскочили с запяток, ухватили по два черных пластиковых мешка, куда ньюйоркцы складывают мусор, на бегу ловко забросили их в открытый "зев" машины, и она медленно стала уминать их в ненасытную трубу.

Я свернул на Бродвей. Знакомая реклама фирмы "Сони" перекрывала улицу, и Бродвей раздваивался, словно бы река, наткнувшаяся на каменный уступ.

Было неуютно, грязно. Люди шли торопливо, почти бежали, изредка задерживались у открытых газетных киосков, быстро выбирали из вороха газет и журналов нужное и снова спешили вперед. Без единого слова, без лишнего жеста.

Когда я вернулся к гостинице, Дик Грегори как раз выходил из темно-красного "олдсмобиля" - приземистого стремительного автомобиля, похожего на гончую, вдруг застывшую на лету. Дик Грегори всегда был престижным малым, и я не мог представить своего друга на каком-нибудь захудалом "фордишке" 1978 года выпуска.

- Хелло, бой! - шутливо воскликнул Грегори. - Надеюсь, в этом чертовом леднике ты не отморозил пальцы! Если да, то пеняй на себя, видит бог, я хотел спасти тебя вчера ночью, но ты, как и все русские, свято соблюдаешь ветхозаветный режим дня...

- Порядок, Дик, я жив, и пальцы в норме, уже просто чешутся, чтобы отстучать на машинке первые впечатления.