Фальсифицированная история Клуба Капитона Варсонофьевича Дерменгольма - Ростислав Жуков

Капитона в это время захватила новая идея: он решил собирать фотографии и плакаты «Битлз» и с этой целью совершенно официально повесил два объявления: у Балтийского вокзала и на Садовой. Вечерами он теперь дежурил у телефона на вахте. Результатом явилось приобретение нескольких фотографий и плакатов «Битлз», которые Капитон впоследствии в связи с отсутствием средств на плёнку и на жизнь продал, в том числе тем же битломальчикам. Более важным стало то, что Капитон познакомился с меломаном по имени Валерий, у которого был магнитофон японской марки «Акай» и коллекция фирменных пластинок. Запись одной пластинки у Валерия стоила 3 рубля; Капитон вскоре записал всех «Битлз» и начал записывать другие группы. Без преувеличения можно сказать, что коллекционирование музыки с тех пор стало смыслом его жизни.

В приёмной комиссии Капитон с Зебром, однако, работали: принимали документы у заочников, «шили дела» и даже ставили оценки за письменные работы. Поставил 11 двоек, штук 40 пятёрок, четвёрок и троек – мало, – писал Капитон 3 августа. 19 августа. Ставил печати на листы для сочинений (1200 раз поставил печать!), сгибал их и вкладывал, клеил фотокарточки и др. Однако даже в приёмную комиссию Капитон неизменно являлся с большой тетрадью в коричневом дерматиновом переплёте – Магнус дал ему тексты «Битлз», и Капитон, когда выдавалась свободная минута, переписывал их в хронологическом порядке, по альбомам.

Глава 6. «Понятие единой субстанции»: как Капитон стал Капитоном

Теперь уже неизвестно, кто подогнал Капитону пьесу Эжена Ионеско «Лысая певица». Скорее всего, Магуист, который позже дал ему и сборник произведений Даниила Хармса. Однако летом 1985 года Капитон с творчеством Хармса был ещё вовсе незнаком, и это следует особо подчеркнуть. Пьесу же Ионеско он перепечатал во многих экземплярах, и она произвела на него сильнейшее впечатление, как в своё время и лекция-концерт по авангардной музыке. Наслушавшись музыкального авангарда, Капитон попробовал его играть – и это у него сразу получилось (не будем углубляться в теорию музыки, чтобы выяснить, в какой мере). Сейчас повторилась в точности та же история! «А почему бы и мне не написать рассказ в таком духе?» – подумал он и немедленно приступил к делу: выпил пива, включил радио и сел за пишущую машинку. Так 12 августа 1985 года в тихой, нагретой солнцем комнате общежития ЛГУ на улице Шевченко был создан рассказ «Понятие единой субстанции», в котором описывается, как пожилой врач-венеролог Капитон Варсонофьевич Дерменгольм куда-то ехал, но туда не приехал, а приобщился в итоге к некой единой субстанции. Впоследствии о К. В. Дерменгольме был написан целый цикл произведений.

Нужно сказать, что главные герои в нашем повествовании с самого начала фигурируют под своими клубными именами, которые они получили много позже, лишь осенью 1985 года. (Соответствующие изменения внесены и в дневниковые цитаты). Nomina sunt odiosa, но это сделано и с целью достижения единства повествования – дабы излагаемая до сих пор предыстория Клуба КВД органично перешла в его историю.

А в то время они пользовались только именами, полученными при рождении – введение Зебром в практику т. н. «святых имён» было провозвестником учреждения имён клубных, многие из которых позже стали от их носителей неотделимы. И Капитон не сам взял себе имя своего главного литературного героя – так прозвали его позже благодарные читатели, и он с этим сжился до того, что в будущем даже полушутя-полусерьёзно поговаривал о смене паспорта.

Само это имя, равно как и имена других героев рассказа, он придумал ещё весной, когда ездил в Любытино и помогал матери сажать картошку на огороде. «Капитон Варсонофьевич Дерменгольм, врач-венеролог!..» – внезапно громко выкрикнул он, втыкая лопату в землю. «Да-да, конечно», – отвечала мать, привычная к причудам фантазии её сына. «Муригор Варфоломеевич Триммельман! Лугарий Лепитолитович Кугельман! Шискуазий Душанбилович Псёр!» – продолжал рожать имена одно за другим, энергично вскапывая грядку, Капитон.

Первыми читателями рассказа стали, конечно, отец Мефодий и сестра Евпраксинья. Евпраксинье рассказ очень понравился; правда, она спросила у автора: «А почему имена у них такие страшные?..»8 Что касается отца Мефодия, то он едва не кончился, пока читал. Ему очень понравилось. Затем рассказ прочитали битломальчики, потом – другие обитатели общаги, поэтому когда в конце августа вернулся из Петрозаводска Магуист (с гитарой в чехле), то он, обеспокоившись тем, что прозевал некое крупное событие, о котором уже многие знают и говорят, и отстал таким образом от жизни, также выпил пива – «чтобы быть в той же кондиции, в какой ты его писал» – и тоже схватился за рассказ. «Папа, – сказал Магуист, начав чтение и ознакомившись с именами действующих лиц, – а почему они все евреи?..» Капитону ответить на это было нечего, так как данная постановка вопроса не приходила ему в голову… Естественно, отныне Магуист стал самым восторженным поклонником литературного творчества Капитона.

Часть II. Клуб в эпоху Магуиста

Глава 7. Создание Клуба de jure

Хотя впервые Клуб КВД был упомянут в дневнике Капитона 20 октября 1985 года, создание его было провозглашено, очевидно, в первых числах октября, когда напрочь разругавшийся с Магнусом Магуист вернулся из колхоза. Между тем все эти упоминания и провозглашения, конечно, не более чем некая формальность – мы видим, что фактически Клуб уже давно существовал. Хотя до принятия Устава Клуба было ещё очень далеко, программные документы, то есть свои рассказы, Капитон уже активно создавал.

В конце августа второкурсников переселили в очередное общежитие – на Новоизмайловском проспекте в 15 минутах ходьбы от станции метро Парк Победы. Комнаты тут были на три персоны, и Капитон поселился с Мишей Ельчевым и Ярославом Харкевичем. Магуист и Зебр жили с другими компаньонами, а Магнус со своей женой Магнусихой снял квартиру на улице Костюшко, что в некотором отдалении от станции метро Московская.

Миша Ельчев стал четвёртым членом Клуба после Капитона, Магуиста и Зебра, а 15 ноября в Клуб были приняты и битломальчики. (Что касается Магнуса, то он в силу своей обособленности от основного коллектива официально вошёл в клубные ряды позже).

Как ни странно, история не сохранила клубного имени Миши. Выходец из Симферополя, он сразу проникся глубоким уважением как к Капитону, так и к Магуисту, стал активным и непременным читателем, зачастую первым, всех капитоновских рассказов, с большим интересом слушал всю записываемую Капитоном музыку, а более всего был склонен в силу своего юношеского задора бузотерить, дабы путём всяческого шизования разнообразить студенческие будни. Миша был весёлым разгильдяем.

Что касается Ярека Харкевича, то он был гражданином Польской Народной Республики (белорусом по национальности – по-русски он говорил без акцента). Он был абсолютной противоположностью весёлого разгильдяя Миши и Капитона, разгильдяйство которого имело природу более сложную, однако Капитона Ярек всё-таки уважал, тогда как к Мише относился как к несмышлёному ребёнку и пытался его воспитывать и наставлять на путь истинный, в коих попытках потерпел абсолютный крах. Пан, как сразу стали звать Ярека Капитон и Миша, – Яреку это звание очень нравилось, – повышенно и педантично любил порядок. Вдобавок он был верующим – православным христианином, читал Библию, носил крестик, в изголовье койки пана висела иконка, а по воскресеньям пан ездил на богослужения в Александро-Невскую лавру. Пан вознамерился установить в комнате порядок и режим, для чего в первый же день провёл собрание с Капитоном и Мишей. В частности, он предложил, чтобы с 7 до 10 часов вечера в комнату никто, кроме их троих, не входил, дабы пан, Капитон и Миша занимались учёбой, а в 10 вечера гасили свет. Недели две эти правила действовали, а потом вернулся из колхоза Магуист.

К слову сказать, в комнате напротив жило ещё трое граждан Польши, но не белорусов, а этнических поляков, отличающихся повышенной шумливостью и буйством. Тем было всё до звезды; день-деньской вместо того, чтобы ходить на занятия, они, используя музыкальные колонки, играли на гитарах и ударной установке, орали антисоветские и просто матерные песни собственного изобретения, ходили с канистрой в ларёк за пивом, пили водку и регулярно ездили в гостиницу «Пулковская» ублажать пожилых гражданок Финляндии. Естественно, что пана Ярека они считали за круглого идиота, о чём доверительно поведал Капитону как-то один из пивно-колоночных панов.

Естественно, пан Харкевич принят в Клуб не был – хотя им интересовался и даже поначалу изъявлял желание в него вступить. Пан, однако, был удостоен семейного титула – кузен, – а потом его лишён.