Гузла - Проспер Мериме

Возлюбленная Данизича

Евсевий подарил мне резной золотой перстень[60]; Владимир подарил мне красную шапочку[61] с золотыми бляхами. Но тебя, Данизич, я люблю больше всех.

У Евсевия волосы черные и курчавые; Владимир лицом бел, как женщина горных селений. Но для меня, Данизич, ты прекраснее всех.

Евсевий поцеловал меня, и я улыбнулась; Владимир поцеловал меня, и его дыхание было сладким, как запах фиалки. Когда целует меня Данизич[62], сердце мое замирает от наслаждения.

Евсевий знает много старых песен; Владимир хорошо играет на гузле. Я люблю песни и гузлу, но только когда играет и поет Данизич.

Евсевий попросил своего крестного быть его сватом; Владимир завтра пошлет к отцу моему священника[63]. Но приди под окно мое, Данизич, — и я убегу с тобой.

Красавица Елена

Собирайтесь вокруг Иво Бьетко, все желающие послушать жалостную повесть о красавице Елене и о Тодоре Копопке, ее муже. Лучшего гузлара, чем Иво Бьетко, вы не слышали и никогда не услышите.

Эту повесть я слышал от деда. В дни его Тодор Конопка был смелый охотник. Он женился на красавице Елене, которая отвергла Пьеро Стамати[64], потому что Тодор был хорош собой, а Пьеро зол и уродлив.

Однажды Пьеро Стамати явился в дом Тодора Конопки. «Правда ли, Елена, что муж твой уехал в Венецию на целый год?» — «Правда, и тоска меня снедает, что я осталась одна в этом большом доме».

«Не плачь, Елена, ты не одна. Найдется у тебя собеседник. Пусти меня спать с тобой, и за это я подарю тебе горсть блестящих цехинов, чтобы ты украсила ими свои черные косы».

«Прочь от меня, негодный! . . . . . ?» — «Нет, — промолвил ей злой Стамати, — пусти меня спать с тобой, а за это я подарю тебе бархатное платье и столько цехинов, сколько поместится в моей шапке».

«Прочь от меня, негодный! Не то я расскажу своим братьям про твою подлость, и они с тобой покончат»...

. . . . .

А Стамати был старикашка курносый, тщедушный, Елена же сильная и высокая.

И счастье ее, что она была сильная и высокая...

. . . . .

Навзничь повалился Стамати; домой он возвратился плача, подгибая колени и шатаясь.

Пошел он к нечестивому еврею и спросил у него совета, как бы лучше отомстить Елене. И еврей сказал ему: «Ищи под могильным камнем до тех пор, пока не отыщешь большую черную жабу[65]; положи ее в глиняный горшок и принеси мне».

Нашел Стамати под могильным камнем большую черную жабу и принес еврею, а тот полил ей голову водою и нарек гадину Иоанном. Великий грех — назвать черную жабу именем пресвятого апостола.

Тогда они стали колоть ту жабу остриями своих ятаганов, пока не выступили из всех ранок капли сильного яда. Собрали они этот яд в склянку и опоили им жабу. А потом дали ей облизать красивое и спелое яблоко.

И молвил Стамати мальчику, что был у него в услуженье: «Снеси это яблоко Елене и скажи, что прислала моя жена». Мальчик отнес яблоко, как ему велели, а красавица Елена взяла и с удовольствием съела опоганенный плод весь целиком.

И только она доела румяное и сочное яблоко, как смутно стало у нее на сердце, и показалось красавице Елене, что в чреве у нее шевелится змея.

Хотите дослушать эту повесть, дайте что-нибудь Иво Бьетко.

Когда красавица Елена съела поганое яблоко, сотворила она крестное знамение, но все же у нее под сердцем продолжало что-то шевелиться. Позвала она свою сестру, и та велела ей пить молоко. Но все же Елене казалось, будто носит она под сердцем змею.

Стал расти у нее живот, с каждым днем раздувался он все больше и больше. И начали женщины шептаться: «Вот, Елена ходит брюхатая. Как же это с нею случилось? Ведь мужа ее нет дома. Пошел уже одиннадцатый месяц, как он уехал в Венецию».

Стыдно было красавице Елене, головы она не смела поднять — не то что выйти на улицу. Днем она сидела и плакала, да и по ночам обливалась слезами. Говорила она своей сестре: «Муж вернется — что тогда со мной будет?»

Проведя на чужбине целый год, подумал Тодор Конопка, что пора ему возвращаться. Сел он на золоченую галеру и счастливо прибыл на родину. Друзья его и соседи вышли ему навстречу, нарядившись в свои лучшие платья.

Он глядел и направо и налево, но не видел нигде красавицы Елены. И тогда он спросил: «Что сталось с моей женой, красавицей Еленой? Почему она не с вами?» Соседи стали улыбаться, а друзья его покраснели, но никто не ответил ни слова[66].

Он вошел в дом свой и видит: жена сидит на подушке. «Встань, Елена». И Елена встала. Он увидел, что она брюхата. «Что это значит, Елена? Ведь я не спал с тобой больше года».

«Именем пречистой девы клянусь тебе, господин мой, что я была верной женой. Но злодеи меня околдовали — и чрево мое набухло». Но он не поверил Елене, выхватил саблю и с размаху срубил ей голову.

Упала голова ее, а он сказал: «Нет вины на ребенке, что у ней под коварным сердцем; выну его из чрева, воспитаю как своего. Посмотрю, на кого он похож, узнаю, от кого зачат, накажу злодея смертью».

Упала голова ее, а он сказал: «Выну живым ребенка из-под лживого ее сердца, положу его на дороге, словно выбросив на верную гибель. Отец, наверное, за ним явится, тогда я узнаю, кем он зачат, и накажу злодея смертью».

Распорол он ее белое тело и увидел вместо ребенка большую черную жабу. «Горе, горе мне! Что я сделал! — вскричал он. — Погубил я красавицу Елену, а ведь она сохранила мне верность. Но злодеи околдовали ее, опоганили черной жабой!»

Поднял он голову своей милой жены и поцеловал ее в губы. И вдруг глаза ее открылись, холодные губы дрогнули, и сказала она: «Я невинна. Но колдуны-злодеи колдовали черною жабой и наслали на меня порчу!

Я хотела остаться верной женой, и за это Пьеро Стамати с помощью злого еврея, что живет в кладбищенской долине, навел на меня порчу». Молвила, и глаза ее закрылись, и язык снова окоченел, и она навеки умолкла.

Разыскал Тодор Конопка Пьеро Стамати и срубил ему голову. Убил он и злого еврея. А потом велел отслужить тридцать обеден за упокой души красавицы Елены. Да смилуется господь над ним и над всеми нами.

О сглазе

На Ближнем Востоке, и особенно в Далмации, распространена вера в то, что некоторые люди обладают способностью наводить порчу своим взглядом. Влияние, которое дурной глаз может оказать на человека, очень велико. Если такой человек проигрывает в карты или спотыкается о придорожный камень, это еще пустяки; бывает, что несчастный, которого сглазили, теряет сознание, заболевает и в скором времени умирает от истощения сил. Мне пришлось дважды видеть жертву сглаза. В долине Книна к молодой девушке подходит один из тамошних жителей, чтобы спросить у нее дорогу. Она смотрит на него, издает ужасный крик и падает без чувств. Незнакомец убегает. Я находился неподалеку и, решив сперва, что он убил девушку, бросился со своим проводником к ней на помощь. Бедняжка вскоре пришла в себя и заявила нам, что у говорившего с ней человека был дурной глаз и что он ее сглазил. Она попросила нас проводить ее к священнику; священник дал ей поцеловать какие-то реликвии и повесил ей на шею завернутую в шелк бумажку, на которой написаны были какие-то странные слова. После этого девушка несколько успокоилась, а через два дня, когда я уезжал, она была уж совершенно здорова.

Другой раз, в селении Погощами, я видел, как молодой человек, лет двадцати пяти, побледнел и упал на землю от страха при виде старого гайдука, который смотрел на него. Мне сказали, что он находится под влиянием сглаза, но что гайдук не виноват: дурной глаз у него от природы, и он сам удручен тем, что обладает такой зловредной силой. Я пожелал сам проделать опыт: заговорил с гайдуком и попросил его смотреть на меня некоторое время. Но он решительно отказывался и был, по всей видимости, так огорчен моей просьбой, что мне пришлось отказаться от опыта. У этого человека была отталкивающая внешность, глаза огромные и выпученные. Обычно он старался не поднимать их, но если по рассеянности ему случалось пристально взглянуть на кого-либо, он, как меня уверяли, уже не мог отвести взгляда, пока его жертва не падала. Потерявший сознание молодой человек столь же пристально смотрел на него, отвратительно вытаращив глаза и выказывая все признаки сильнейшего страха.

Слышал я раньше о людях, у которых было по два зрачка в каждом глазу, и вот они-то, по мнению кумушек, рассказавших мне эту сказку, были опаснее всего.