Подайте мне Джоконду - Фредерик Дар

– Я ничего не знаю! – яростно хрипит Дэдэ. Похоже, я ошибся, считая его обычным алкашом, готовым размякнуть от первого же тычка. Паренек-то, оказывается, из контрастных. Однако глаза его уже узрели купюры в моей руке и наполняются ужасом: парнишка явно узнал эти бумажки и начинает портить себе кровь. Мне остается лишь активизировать сей полезный процесс. Достаю коробок, зажигаю спичку и приближаю огонек к деньгам.

– Ты всегда такой тупой, Дэдэ, или от холода отупел? – самым вежливым тоном осведомляюсь я, – Давай-ка немножко погреемся. Ты не против?

Я не ошибся: он действительно прежде всего крестьянин.

– Нет! – истошно вопит он. Я отодвигаю пламя:

– Так ты будешь говорить?

– Да. – Он морщит лоб в нечеловеческом мыслительном усилии. – Эта собака... за ней пришли на следующий день после того, как я ее подобрал.

– Кто?

– Дама.

– Продолжай, – подбадриваю я его. – Я тебя слушаю.

– Она пришла вечером – я как раз ел суп. Спросила, не я ли подобрал издохшую собаку. Я говорю: да, мол, а что? Она как расхнычется: это ее любимая собачка, она ею очень дорожит, потому как, мол, подарок ее умершего друга... В общем, повел я ее на свалку, туда, где всегда вываливаю свой бак. Там мы псину и нашли. Дама к ней как бросится! И тут же спрашивает: «А где ошейник?» Я ей: «Какой ошейник?» Она прямо взбеленилась: «Куда вы дели его ошейник?» А я никак понять не могу, о чем речь-то? Спрашивала про собаку – вот тебе собака... Она знай себе твердит: «Куда вы дели ее ошейник? У нее был ошейник – где он?» Я наконец сообразил – не было, говорю, на этой скотине никакого ошейника. Тут она вытащила из сумочки пистолет и орет: дескать, если не отдам ей ошейника, она меня пристрелит. А как я его отдам? Я ведь и правда...

– Знаю, – успокаиваю я его. – Ты ее нашел без ошейника.

– А, вы в курсе? – таращит глаза Дэдэ.

– В курсе, в курсе. Что дальше?

– Дальше? – пожимает плечами мусорщик, – Ну, поуспокоилась она, спрятала свой пистолет, а взамен достала вот эти бумажки. Сунула их мне и заставила поклясться, что буду молчать. Обещала, что если хоть слово кому скажу, то меня она пристрелит, а лачугу мою спалит. Что ж, папаша честно заслужил награду.

– Не бойся, дружище, – успокаиваю я его, возвращая деньги. – Бабы вечно обещают одно, а делают совсем другое. Ты просишь их сердце, а они взамен дают тебе свой зад, да еще Версальский лицей в придачу. Можешь не волноваться – я о нашей беседе никому не скажу. Так что пропивай эти монеты на здоровье.

Он торопливо прячет свое сокровище за пазуху.

– Только, уж извини, мне нужно кое-что уточнить, – добавляю я.

Дэдэ охотно кивает: получив обратно башли, он преисполнился благодарности и готов на все.

– Как выглядела эта женщина?

Дэдэ погружается в размышления. Глаза его закрываются, брови сдвигаются, лоб наморщен – чувствуется титаническая концентрация мысли; я даже начинаю опасаться, не взорвался бы у бедняги череп от такого интеллектуального напряжения.

– Она была красивая! – наконец триумфально возвещает он.

– Блондинка? – интересуюсь я.

– Нет.

– Брюнетка?

– Да.

– Глаза, рот, нос, одежда, манера разговаривать, – терпеливо перечисляю я.

Терпения, которое мне потребовалось в последующие полчаса, хватило бы на добрый десяток ангелов. Каждую деталь приходилось буквально выковыривать из его черепушки. Однако в конце концов я все-таки получил некоторое представление об этой малышке с собакой – образ, надо сказать, возник вполне аппетитный. Высокая томная брюнетка лет тридцати, с полными губами, в светло-голубом плаще. На пальце руки, державшей пистолет (Дэдэ не смог внятно ответить, правая то была рука или левая), – кольцо с большим синим камнем.

Выяснив эти подробности, я настолько преисполнился уважения к собственным способностям, что попытался вытянуть из Дэдэ хоть что-нибудь о машине, на которой разъезжала красотка. И тут же шлепнулся мордой в грязь. Оказывается, она приехала – ни за что не поверите – на велосипеде!

– В-велосипеде? – заикаясь, переспрашиваю я.

– Синем, – уточняет он.

Похоже, мадам отдает предпочтение этому цвету. Плащ, кольцо, велосипед...

– А раньше ты ее не видел?

– Нет, никогда.

– Но раз она приехала на велосипеде, значит, живет где-нибудь неподалеку, – предполагаю я.

Дэдэ не отрицает такой возможности, но повторяет, что раньше с этой дамой не встречался. И я понимаю, что больше мне из него ничего не выжать.

– Ладно, папаша, можешь досыпать, я ухожу. На прощание могу посоветовать то же, что посоветовала тебе твоя приятельница: держи язык за зубами. Если хоть слово вякнешь – я всажу тебе пулю в печенку. А потом, хоть я и не жесток, четвертую и отправлю в камеру пыток – там тебе покажут, где раки зимуют. Причем самым научным способом.

– Понял, – испуганно бормочет он. Положим, в последнем я сомневаюсь, но главное до него, кажется, все-таки дошло.

– Доброй ночи, Дэдэ, – прощаюсь я и выбираюсь на воздух.

Первые тусклые цветы грядущего дня расцветают на горизонте; луна бледнеет, как финансист, получивший приглашение на конфиденциальный разговор с министром финансов. Короче, день наступает. Я чувствую, что чертовски вымотался. Вчерашняя передряга, плюс ночные приключения, плюс остатки дюбоновского «Памара», все еще плещущие в моем желудке... Короче, вот-вот захочетс спать, а потому пора присмотреть какой-нибудь отель. Я не торопясь погоняю свой джип, любуясь начинающимся днем. Природа, играющая в красавицу, всегда действует на меня расслабляюще. Я ведь уже, помнится, говорил вам и буду повторять, пока вы не околеете: ваш приятель Сан-Антонио – поэт!

Честно говоря, я нимало не сомневаюсь, что истинное мое призвание – рифмы, а не пороки и ошибки моих современников. Мне бы рифмовать слова, которые не рифмуются (и не имеют особого смысла), печатать все это в изданиях, закрытых, как коробки с сардинами... Имел бы успех, привык бы по часу торчать утром перед зеркалом, с почтением разглядывая собственную физиономию, очаровывал бы баронесс... Старые дамы именовали бы меня мэтром, молодые люди – старым хреном... И сейчас, когда день пытается приоткрыть новые тайны моей бурной карьеры, я ослеплял бы трепещущую от восторга аудиторию повелительными наклонениями. Но жизнь есть жизнь, и она вечно заносит человека совсем не туда, куда бы ему хотелось.

В агенты я попал, потому что у меня были определенные способности, и бесполезно об этом жалеть. Когда играешь в белот, первое правило – не завидовать картам противника, а довольствоваться своими. Вы так не думаете? Банда недоумков.

Итак, заря с бархатными пальцами во всей красе. Время, когда молодые девчонки вздыхают во сне об «этом», но могут лишь вздыхать, потому что слишком ленивы, чтобы вылезти из постели.

Замечаю парня на обочине. Судя по вытянутой физиономии и лопате на плече, красота восхода ему до лампочки. Может, он укажет мне гостиницу, где я смогу всхрапнуть? Останавливаюсь и задаю вопрос. Он долго изучает черты моего лица, и, похоже, они кажутся ему вполне приемлемыми. Во всяком случае, он сообщает, что через сотню шагов имеет быть гараж, а при нем бистро. Койки там, по его словам, тоже сдаются.

Из указанного дома лениво плывет в рассветное небо струя дыма. Хороший знак. Ставни еще не открыты, но под дверью видна полоска света. Стучу. Открывает тип средних лет с красным бандажем поверх фланелевой рубашки. Объясняю ему, что просидел за рулем всю ночь и чертовски устал. Затем высказываю соображение, что стакан сока и кусок чего-нибудь съедобного еще способны вернуть меня к жизни.

– Войдите, – говорит он.

Глава 5

У кофе вкус долго и обстоятельно ношенных носков. Но я вспоминаю обо всех героях, погибших, чтобы обеспечить нам лучшую жизнь, и это помогает мне его проглотить. К тому же он горячий. Тем не менее, свершив сей подвиг, я чувствую себя разбитым, как велогонщик, по ошибке проскочивший «Тур де Франс» за один день. Ноги у меня подгибаются, а в венах, похоже, течет овсяный отвар.

– Как добраться до моей комнаты? – с трудом вопрошаю я у хозяина.

Он приглашает следовать за ним. Начинаем восхождение по деревянной лестнице с шатающимися ступеньками.

– Осторожнее, – предупреждает мой Вергилий. Предупреждение представляется мне отнюдь не лишним. Не сомневаюсь, что последний парень, пытавшийся подняться по этой лестнице в пьяном виде, уже успокоился на тихом местном кладбище и не сможет поделиться ощущениями. Чтобы спокойно взбираться по данному сооружению, надо лет десять поработать у Барнума[Барнум – владелец извстного американского цирка. Здесь и далее примечания переводчика].

Наконец мы достигаем второго этажа и хозяин толкает нужную дверь. Она натужно стонет, умоляя угостить хоть капелькой машинного масла. Келья, предстающая моим глазам, как нельзя лучше подошла бы монаху, одержимому идеей умерщвления плоти. Все в ней грязно, гнило и вдобавок завешано фестонами паутины.