Соломон. Царь тысячи песен - Виктор Зонис

— Разве может быть хуже с царем, чем есть сейчас? Даже смерть была бы для него лучше, чем унижение, которое терпим мы от имени его! — сказал Садок.

Ванея повел мощными скулами и, положив руку на меч, резко произнес:

— Казнить изменников немедленно! Всем отрубить преступные головы — публично, перед крыльцом царского дома. Примите решение, и мои хелефеи и фелефеи[4] уже к полудню приведут сюда на веревке Адонию и всех остальных с ним.

Натан презрительно посмогрел на Ванею.

— Тебе всю твою жизнь мало было пролитой крови! Как можем мы это решить? Царь наш озяб, но не остыл еще перед Богом! Хочешь одно зло разрешить другим? Это будет еще большим грехом, чем то, что сделал Адония, объявив себя царем над Иудой и Израилем!

— Царем?! — вскричала Бат Шева. — Но ведь Давид клялся перед Богом, что Соломон унаследует трон!

— Поэтому мы и пришли к тебе, — мрачно произнес Садок. — Никогда, пока я жив, не прольется елей на голову Адонии!

— Больно ему это от тебя нужно. Ты что, уже стал Первосвященником вместо Авиафара? Адония легко найдет того, кто его помажет, когда покончит с твоей головой. Желающих сыщется больше, чем надо, и первый из них — Первосвященник Авиафар! Казнить изменников немедленно! Пока вы тут болтаете, Адония соберет множество людей, желающих обнажить за него меч. Не забывайте, что он старше Соломона, а значит, прав на трон имеет больше, — настаивал на своем Ванея.

— Да, это так. В этом я поддерживаю Ванею, — Патан взял за руку Вирсавию. — Но только в этом. Мы все сейчас идем к Давиду. Только он законно может разрешить этот вопрос. И молите Бога, чтобы царь сегодня был в здравом рассудке!

В покоях Давида царил полумрак. Он сидел, обложенный подушками, на ложе, перебирая и перекладывая золотые украшения, горкой сваленные на постели. У его ног примостилась Ависага, тихо напевая заунывную песню.

Вирсавия подошла совсем близко, став прямо перед Давидом.

— Выйди прочь! — приказала она девушке.

Давид поднял взгляд на Вирсавию.

— А, это ты, Бат Шева… — тихо произнес он. — Давно я не видел тебя.

Вирсавия присела на ложе, взяла его за безжизненную, прозрачную руку, погладила.

— Одно слово, и я буду с тобой всегда…

— Всегда продлится недолго, — тяжело вздохнул Давид. — Что привело вас? — спросил он, глядя на Натана.

Тот подошел ближе, поклонился.

— Скажи, мой господин, обещал ли ты Бат Шеве, что Соломон сядет на престол после тебя?

— Обещал, и не только ей, но и перед Богом!

— Так настало время исполнить это! Адония устроил заговор в Иерусалиме и объявил перед приспешниками себя царем над народом Израиля и Иудеи, от Дана до Вирсавии[5]!

Давид сделал попытку встать, покачнулся и упал прямо в руки подбежавшего Ваней. Тот аккуратно поднял невесомое тело и осторожно усадил царя на скамью.

— Этому не бывать! — Давид собрал всю свою волю, его взгляд стал жестким, властным, прежним. — Пусть Бог покарает меня безумием, язвами и коростой! Пусть Бог продлит навечно страдания мои, если я позволю это сделать! Ванея! — закричал он. — Верны ли мне по-прежнему хелефеи и фелефеи?

— До последнего вздоха! — поклонился военачальник.

Давид кивнул головой:

— Возьмите сейчас моего мула, посадите на него Соломона и ведите к Гаваону, где у священного алтаря Садок помажет его на царство! И пусть там будут все слуги мои, и верные люди, и старейшины, и левиты во множестве, чтобы видел Израиль — сильна еще перед Богом воля Давида! И трубите громко в трубы и веселитесь. И пусть рекой льется вино, и еда будет для всех — от пророка до последнего нищего, чтобы видели все и знали — Соломон наследовал трон Давида перед Богом и Израилем!

Напряжение было столь велико, что силы оставили его, и на побелевшем, обескровленном лице выступили крупные капли пота.

— Воды! Принесите воды… — прохрипел Давид.

Переведя дух, он продолжил:

— После того приведете Соломона ко мне. Буду с ним говорить!

На следующий день внушительная процессия направилась от дворца к Северным воротам Иерусалима. Впереди, десятью шеренгами по двадцать человек в каждой, шли рослые, в полном парадном облачении, фелефеи и хелефеи. За ними, в роскошных одеждах, на царском муле, украшенном богато расшитым золотом ковром, двигался Соломон. Пророк Натан, священник Садок в сопровождении множества левитов[6] с зажженными факелами в руках торжественно шествовали по обе стороны от Соломона. Шествие замыкали трубачи и толпа царских слуг, истошно выкрикивающих: «Слава царю над Израилем, Соломону! Осанна в Вышних!»

Процессия медленно двигалась через весь город, обрастая на своем пути все новыми и новыми участниками. Особенно внушительной стала толпа, когда царь шествовал через нижнюю часть Иерусалима, где обитали мелкие торговцы и ремесленники, писцы и беднота.

Узкие улочки нижнего города, плотно застроенные домами из серого известняка, на плоских крышах которых коротали знойные ночи их обитатели, причудливо изгибаясь и пересекаясь, сходились к двум городским базарам. Дома, выстроенные стенка к стенке, в основном двухэтажные, отличались только размерами и наличием или отсутствием маленьких дворов, за высокими стенами которых прятались скудные пальмовые деревья и хозяйственные постройки. Достаток обитателей этих жилищ, близость их к чиновничьей элите верхнего города безошибочно определялись по ослиному резкому и гортанному крику, или протяжному, натруженно-грозному стону волов и мулов, порой напоминающих о своей тяжкой доле из-за высоких заборов. Улочки зажатые, как в тиски, домами, неряшливо и редко вымощенные необработанными камнями, были покрыты толстым слоем рыжеватой пыли, при малейшем движении и порывах ветра поднимающейся над раскаленными крышами домов. Таким был нижний — многоликий, шумный и непритязательный город, отделенный от зажиточной его верхней части крепостной стеной.

Верхний Иерусалим населяли богатые торговцы и их многочисленные родственники, чиновники царского двора, свещенники, полицейские и военная элита. Здесь улицы были шире, дома выше, серый известняк покрывала штукатурка, деревянные ставни окон, изготовленные из ценного ливанского дерева или отделанные им, украшала затейливая резьба. Заборы вокруг домов были ниже, чем в нижней части города — здесь не скрывали, а, наоборот, выставляли напоказ богатство, успешность, достаток. Одежда обитателей кварталов Верхнего Иерусалима отличалась зачастую изяществом отделки, разнообразием цветовой гаммы и украшениями…

Процессия оказалась настолько длинной, что когда Соломон со своей свитой достиг уже Гаваона, последние ее участники только покидали Иерусалим.

Как только торжества закончились, к отцу пришел Соломон. Давид сидел на троне, в праздничном одеянии. У его ног лежали ставшие среди народа легендой, прославленные в великих битвах царские щит и меч. Соломон опустился на колено и поцеловал край одежды Давида.

— Приветствую тебя, великий царь! — почтительно произнес он.

Давид улыбнулся:

— Еще не было под небом Израиля двух царей одновременно, — возразил он. — Или мне донесли ложно, что Соломона помазали из священного рога вчера в Гаваоне?

— Нет, не ложно, все было по воле твоей.

— Тогда не называй меня больше царем, просто отцом! Мне будет так приятней, Соломон.

— Пока ты, великий, да продлит Господь дни твои вечно, не преступишь порог в чертогах Сущего — ты истинный царь над народом!

Давид сделал протестующий жест:

— Хватит об этом. Помоги мне лучше дойти до покоев, устал я немного… там и поговорим…

— Слушай меня, Соломон, слушай внимательно! Думаю, что разговор у нас с тобой последний. Мое время ушло, а твое только приходит. Я покидаю этот мир спокойно, потому что знаю — ты будешь достойным царем, лучшим, чем был я. Поэтому я спокоен, поэтому Бог указал мне на тебя. Но быть царем — это не роскошь и развлечения, как думают твои беспутные братья, а тяжелый груз сомнений и ошибок. У меня было очень много сомнений и еще больше ошибок. Особенно в молодости, когда я многое мог, но ничего не знал. Сейчас, когда я знаю, я ничего не могу — ни изменить, ни исправить. Я хочу, чтобы ты уже сейчас мог и то, и другое. И я верю, что так и будет! Ты становишься царем в смутное и тяжелое время, — Давид горестно вздохнул. — Я пролил много крови, создавая эту страну. Много малых и больших народов сейчас под рукой Израиля. Только удержать — сто крат труднее, чем покорить! Я строил страну так, как умел — огнем и мечом. Ты сделаешь ее великой — словом и мудростью. Так говорил Бог пророку Натану, так чувствую я грешным сердцем своим. Но кровь не только пятнает, но и очищает, особенно если это кровь врагов. И тебе тоже не миновать этой очистительной жертвы. Нельзя идти вперед, оставляя за спиной пропасть, нельзя строить новое на развалинах старого, как нельзя стать отцом, не познав женщины. Запомни в сердце своем то, что я сейчас скажу, и поклянись перед Богом, что исполнишь все, как бы ни противно было это духу твоему. Я правил мечом, а тебе предстоит править словом! Но слово становится тверже меча, когда сила его принесена на мече. Чтобы царствование твое не закончилось вместе со смертью моей, нужно безжалостно уничтожить главных врагов, лишить вождей тех предателей, которых во множестве развелось в Иерусалиме в дни немощи моей. Первым — Авиафара, сына Саруйи — Первосвященника, незаконно помазавшего на царство брата твоего, Адонию. Семея, сына Геры, за то, что злословил меня и проклинал перед всем народом. Иоава, сына Саруи — главного военачальника, за то, что подло, из зависти, пролил кровь во время мирное лучших военачальников израильских, за то, что стал на сторону бунтовщиков сейчас…