Не выходите замуж на спор - Александра Лисина

— Что ты скрыла?

— Вот ЭТО, мой Князь, — вздохнула я и поспешно зажмурилась, чтобы не ослепнуть.

Чистейший белоснежный свет хлынул из меня в прокопченный зал, заливая его не виданной здесь благодатью. Грудь обожгло. Из глаз едва не брызнули слезы, в живот будто лавы плеснули… увы, быть носителем Света и Тьмы — тяжкое бремя, и оно не предназначено для слабого человеческого тела. Но я не позволила себе даже всхлипа, когда призывала «светлую» ипостась. И не пролила ни слезинки, когда моя «темная» половина скорчилась от боли, заживо сгорая в очищающем огне.

Увы. Маменька сделала большую глупость, когда решила добавить в свою коллекцию трофеев чистокровного ангела. А расплачиваться за ее грехи приходилось мне. Но даже боль от перехода от одной сущности к другой не могла умалить моего восторга от созерцания преобразившихся крыльев — прекрасных, сияющих, словно сотканных из лунного серебра… то самое папочкино наследство, о котором мечтал неспособный к полетам Марти.

Ударившие от меня лучи не пощадили и Князя — «темные», особенно высшие, плохо переносят Свет. Однако он ничего не сказал, когда жестокий огонь опалил ему руки. И не поморщился, когда пламя так же быстро изуродовало его красивое лицо.

Повелитель отпустил меня почти сразу, как только понял, что происходит, и благоразумно отступил на пару шагов. Несколько минут, пока шла регенерация, оценивающе меня рассматривал и внимательно изучал. Как только кожа на его лице восстановилась, снова бесстрашно протянул вперед руку, внимательно глядя, как сгорает на ней плоть до самых костей. Опустил ее. Проследил, как в тени плоть нарастает вновь. И только тогда коротко бросил:

— Я согласен.

Полный безумного облегчения вздох не вырвался из моей груди только потому, что я боялась дышать, чтобы не разорвать сгустившуюся тишину собственным криком. Но малу — помалу безумный огонь угас, болезненно яркий свет перестал струиться сквозь мои руки. А льющаяся с крыльев благодать исчезла, позволив недовольно шепчущейся тьме вернуться в давно облюбованные углы.

В тот же миг мои запястья обожгло неимоверным холодом, и на них, нещадно сдавив кожу, с металлическим лязгом защелкнулись тяжелые, матово — черные, связанные толстой цепью браслеты, которые то и дело вспыхивали алыми всполохами рунических знаков и были подозрительно похожи на кандалы. Одновременно такие же, только без цепи, «украшения» защелкнулись на запястьях Князя, и почти сразу где‑то грянул беззвучный гром, подтверждающий заключение сделки. А потом мой новоявленный муж усмехнулся и, развернувшись к выходу, властно бросил:

— Идем.

Пока я стояла, шатаясь под тяжестью оков, и пыталась отделаться от ощущения непоправимой ошибки, какая‑то неумолимая сила подхватила меня и буквально потащила вперед. За ним. Сопротивляться ей было невозможно. Попытка остановиться мгновенно пресеклась раскалившимися докрасна браслетами и недвусмысленно намекнула, что за повторное промедление меня накажут еще большей болью.

Я воткнула злой взгляд в спину удаляющегося мужчины, но вынужденно сделала сперва один шаг, затем другой… а когда поняла, что противиться себе дороже, покорно отправилась туда, куда он меня повел.

Запутанные коридоры подземного дворца оказались похожи на каменный лабиринт, поэтому я даже не пыталась запомнить дорогу. Огромная металлическая дверь, перед которой мы остановились, была щедро расписана сценами кровавых боев и выглядела несокрушимой. Открывшаяся за ней комната, убранная в кроваво — красных тонах и с одной — единственной, но ОЧЕНЬ широкой кроватью, заставила меня нервно поежиться. А появившаяся на губах Князя первая, но откровенно жуткая улыбка — инстинктивно вжаться в ближайшую стену.

— Теперь твое место здесь, — велел Князь, наслаждаясь моим неожиданным испугом.

Я похолодела, страстно надеясь, что до исполнения супружеского долга прямо сейчас не дойдет. И все‑таки вздрогнула, когда в его изучающем взгляде промелькнуло сдержанное, но какое‑то мрачное любопытство. После чего ощутила требовательный толчок в спину, послушно зашла внутрь, украдкой озираясь в поисках пил и ножей для расчленения тела. Убедившись, что ничего подобного нет, и поняв, что при желании меня просто сожрут целиком, нерешительно оглянулась. Но вместо Князя увидела только быстро закрывающуюся дверь. А когда она с похоронным звоном захлопнулась, я утерла выступившую на лбу испарину и пробормотала:

— Уф. До чего же опасный был блеф…

Как только стало ясно, что новоявленный муж не вернется, я тут же скинула с себя маску унылой обреченности и, торопливо бухнувшись на колени, обеими руками ухватилась за цепь. Металл оказался магически усиленным и при малейшей попытке его снять превращал жизнь обраслеченного в сущий ад. Он не позволял сбежать. Полностью исключал возможность использования пространственной магии. Не поддавался разрушающим чарам и был предназначен для того, чтобы удерживать жертву в плену у демона вечно.

Но я не собиралась быть жертвой. И оставаться здесь дольше необходимого не планировала. Поэтому прикоснулась к браслетам и, постаравшись до краев наполниться неземной благостью, с чувством произнесла:

— Благословляю меня отпустить!

Благословение — это не магия. Его очень трудно измерить и почти невозможно объяснить. Благословить кого‑то — означает подарить часть себя… безвозмездно отдать кусочек благодати, которая иногда посещает любую душу. При этом стремление поделиться ею должно быть достаточно сильно, чтобы она смогла воплотиться во что‑то реальное… в какое‑то действие… страстно ожидаемое, самое нужное именно в этот момент изменение или просто в хорошее настроение, если тебе его отчаянно не хватает.

Для «темных» рас это умение практически недостижимо — мы слишком жадны, самолюбивы и горды, чтобы распахивать перед кем‑то душу. Мы плохо умеем отдавать. Да и принимаем далеко не все. Потому‑то для нас искреннее благословение так опасно.

Но бывают и исключения, когда слабенький Свет, прячущийся где‑то глубоко во Тьме, спасает от распада душу какой‑нибудь полукровки. Забирает на себя обжигающую благодать и позволяет грешнице и дальше ютиться во Тьме. По этой причине благословлять… так, потихоньку… я все‑таки могу и даже не болею при этом. Да и на многое другое способна, если, конечно, сумею правильно настроиться.

Под действием благословения демонические браслеты зашипели, словно разъяренные гадюки, а мне пришлось прикусить губу и стиснуть зубы, чтобы не заорать. Проклятые кандалы вместо того, чтобы просто разомкнуться, неохотно плавились, с отвратительным звуком пузырясь на стыках и истончаясь с одной стороны — как раз там, где я прикасалась. Раскалившийся металл обжигал так, что на моей коже вспухали огромные волдыри. Но зато проклятые браслеты все‑таки сползали. Нарочито медленно, плавно, как издеваясь. И оставляя заодно на моей коже глубокие, мерзко воняющие ожоги.