Дело бродяжки-девственницы - Эрл Гарднер

– С самим Дундасом я не говорил. Я говорил с человеком, который представился как Эрик Хенсел. Он сказал, что он репортер и поставляет Дундасу факты для его газеты. Так вот теперь он раскопал какие-то факты против меня.

– Они все хорошо продумали, – заметил Мейсон. – Против Дундаса нельзя выдвинуть никакого обвинения, а свое сотрудничество с Хенселом он может просто отрицать.

– Да, да, возможно, и так, – нервно заметил Эддисон, – но мне наплевать на всю эту механику, главное, что это чистейший шантаж, связанный с той историей с Вероникой.

– Расскажите подробнее, – попросил Мейсон.

Эддисон положил ногу на ногу и поерзал на стуле, принимая удобную позу.

– Проклятье! Просто не знаю, с чего начать.

– С вашего знакомства с Вероникой, – посоветовал Мейсон.

Эддисон выглядел удивленным.

– Откуда вы взяли, что именно ее имеет в виду газетная заметка?

Мейсон лишь молча улыбнулся.

– Ну хорошо, – согласился Эддисон, – можно начать с этого. Это было в четверг, примерно часов в девять вечера. Я ехал домой из пригорода. Когда я увидел ее, она стояла на обочине шоссе с маленьким чемоданчиком в руках. Она не голосовала водителям, но было видно, что она хочет, чтобы ее подвезли.

– И вы остановились?

– Сначала нет, обычно я не беру в свою машину незнакомых. Я проехал мимо, но тут увидел, какая она юная и хорошенькая, и решил, что не могу оставить ее в таком месте, где какой-нибудь сомнительный тип может подобрать ее и воспользоваться случаем… Поэтому я затормозил и подъехал к ней.

– Она оценила вашу любезность?

– Да, начала меня благодарить.

– Продолжайте.

– Естественно, когда сажаешь в машину такую молоденькую и явно неопытную девушку, обязательно завязывается разговор.

– Ближе к фактам, пожалуйста, – попросил Мейсон.

– Сначала она держалась несколько скованно. Но потом это прошло. Я сказал, что гожусь ей в отцы…

– Несомненно, – заметил Мейсон.

– Что?

– Ничего, продолжайте.

– Вскоре она прониклась ко мне полным доверием и поведала свою историю. У нее очень добрая мама, она очень любит ее. Но дочь просто устала от скуки маленького городка, где она жила; казалось, ей никогда не вырваться из рутины такой жизни.

– Что же у нее была за жизнь?

– Да, можно сказать, никакой не было. Отец ее умер. Мать содержит небольшой ресторанчик, скорее закусочную. До Индианаполиса от них около пятидесяти миль, так что от всяких там кинотеатров, дискотек далеко. Она накрывала в ресторанчике столы, мыла посуду, в общем, помогала матери. Такое монотонное существование ее ужасно удручало. Все интересные парни покинули это место, перебрались в большие города, а оставшиеся вообще ничего не стоили, в них не было ни души, ни сердца, ни страстей.

– Она, несомненно, произвела на вас глубокое впечатление?

– Почему вы так думаете? – обиделся Эддисон.

– Потому что вы запомнили ее слова: «Ни души, ни страстей».

Эддисон умолк.

– Сколько ей лет? – спросил Мейсон.

– Восемнадцать.

– Это точно?

– Откуда мне знать? Я только предполагаю.

– Вы, может, видели ее водительские права.

– Нет. Проклятье, Мейсон, я не могу так запросто определить возраст женщины. Ей могло быть от шестнадцати до двадцати пяти.

– Ну ладно, – согласился Мейсон. – И что было потом?

– Она чистосердечно призналась мне, что решила выйти в большой мир… Решила сама найти там свое место, устроиться на работу и стать независимой. А уже устроившись, она напишет письмо матери и все ей расскажет.

– Она не упоминала имя своей матери?

– Да она не так уж много успела мне рассказать. Понимаете, мы ехали недолго, около двадцати миль, я больше думал о том, как помочь, чтобы она не пропала в Нью-Йорке.

– Она что, уже просила о помощи?

– Она сказала, что денег у нее немного и что никаких конкретных планов у нее нет. Понимаете, Мейсон, это просто потрясло меня. Я испугался. Представьте сами, молоденькая девушка приезжает в чужой город и не знает, где проведет ночь, денег нет, знакомых нет.

– И вы дали ей денег?

– Дело было не только в этом, – сказал Эддисон. – Нужно было найти комнату в приличном отеле. Вы понимаете, Мейсон, теперь не так просто войти в отель и получить номер. Во-первых, приличные отели очень неохотно пускают одиноких молодых женщин, когда о них ничего не известно. И, во-вторых, отели переполнены. Получить приличный номер прямо-таки невозможно.

– И что вы сделали?

– Я позвонил своему другу – управляющему отелем «Рокевэй». Сказал, что нужна комната для молодой женщины, Вероники Дэйл, и что я хочу, чтобы все было как следует, и он заверил меня, что лично проследит, чтобы моя знакомая не испытывала никаких неудобств. Конечно, я сказал, что ручаюсь за нее.

– И что потом?

– Я довез ее до «Рокевэя», проследил, чтобы она зарегистрировалась и получила ключ. Понимаете, Мейсон, в большинстве этих отелей всегда найдутся один-два свободных номера. Их держат на всякий случай.

– И что дальше?

– Дальше я поехал домой со спокойной душой, ибо сделал все, что мог.

– А потом узнали, что она арестована за бродяжничество?

– Да.

– Как это было?

– Утром мне позвонила тюремная надзирательница, сказала, что Вероника попала в тюрьму, но не захотела будить меня звонком среди ночи. Понимаете, прелестная девушка провела ночь в тюрьме только потому, что из деликатности…

– Как она узнала, кто вы, ваш адрес и ваш телефон? Вы дали ей свою визитную карточку?

– Честно говоря, не давал. Сознаюсь, что человек такого положения, как я, должен быть достаточно осторожным. Но она могла увидеть мои координаты на карточке лобового стекла.

– Когда вы узнали о ее аресте?

– Непосредственно перед тем, как позвонить вам.

– Понятно, – заключил Мейсон. – И стало быть, вы ее с тех пор не видели?

– Как же не видел? Я ведь взял ее на работу. Как только вы сообщили, что она вернулась в отель, я сразу же позвонил ей.

– Об этом вы мне не сказали…

– Так я вообще больше не говорил с вами.

– Я имею в виду ваше намерение взять ее на работу.

– Проклятье, мистер Мейсон, разве я обязан вам обо всем докладывать?

– Иногда в общении с адвокатом это не мешает.

– Слушайте, Мейсон, вы говорите так, будто она…

– Похоже, что у вас могут быть из-за нее неприятности.

– Не говорите так. Она прекрасная, непорочная девочка.

– А шантаж, насколько я понимаю, просто случайное совпадение? – заметил Мейсон.

– Да, чисто случайное, – подчеркнул Эддисон. – О шантаже ведь я еще и не упомянул.

– Ну пора упомянуть, я жду этого.

– Значит, так, – сказал Эддисон, – я вел с ней искренний отеческий разговор. Я сказал ей, что молодой девушке не следует одной совершать прогулки в вечернее и ночное время. Я сказал, что не хочу запугивать ее, но сейчас развелось столько преступников, всяких там сексуальных убийц-маньяков, что надо быть осторожной. Потом я послал ее в отдел кадров.

– Вы дали ей работу?

– Думаю, что после того, как я уведомил руководство отдела кадров о предстоящем появлении у них Вероники Дэйл, она должна была получить место в нашем универмаге. Я настолько уверен в этом, что даже не стал ничего проверять.

– Итак, сейчас она работает у вас?

– Да.

– Ну а что относительно Дундаса?

– Понимаете, мне позвонил этот тип, Эрик Хенсел, и сказал, что хочет взять у меня интервью в связи с появившейся в одной газете заметкой. Видите ли, мистер Мейсон, такой человек, как я, не может ссориться с прессой, мне вовсе не наплевать на мою репутацию. Я всегда дорожил ею.

– Конечно, – заметил Мейсон сухо.

– Но интервью оказалось совсем не таким, как я ожидал. Мистер Хенсел выглядел довольно мерзким. Рыжеволосый, развязный молодой человек, место которому скорее где-нибудь на ипподроме, чем в солидной газете. Он задал мне несколько вопросов о моей жизни, о моем партнере, о моих делах, причем вел себя агрессивно и нагло.

Когда наконец я решил выставить его за дверь, он спросил, в каких отношениях я состою с Вероникой Дэйл. Оказалось, что ему известны почти все факты. Так, он определенно знал, что я звонил управляющему отелем «Рокевэй», и сказал мне, что Джордж Дундас собирается опубликовать слухи обо мне в светской хронике и что он хочет знать, есть ли какие-либо основания считать, что я собираюсь жениться на Веронике Дэйл, молодой женщине, которая с моей помощью получила номер в отеле и была арестована той же ночью по обвинению в бродяжничестве.

Понимаете, Мейсон, тут я сорвался. Я заорал на него, закричал, чтобы он убирался вон, но этот наглец спокойно зажег спичку, чиркнув ею по крышке моего стола, закурил и, глядя на меня, спокойно заявил: «Ну ладно, толстяк, мы тиснем эту историю…»

Понимаете, Мейсон, в моем собственном кабинете этот юнец, этот сплетник оскорбляет меня!

– Он определенно не проявил к вам должного уважения, – заметил Мейсон.