Укрощая хаос - Бен Гэлли

Хотя солнце слепило ее, но оно еще и согревало. Боль была такой мощной, что Хелес даже не заметила, что замерзла – а точнее, промерзла до костей. Она задумалась, как тело может испытывать такую боль, но при этом не умереть.

Посмотрев по сторонам, Хелес увидела розовое свечение песка и росу на разрубленном кем-то кактусе. Его темно-красные отростки, похожие на пальцы, и разлетевшиеся во все стороны светлые фрукты, очень напоминавшие глаза, сверкали от росы. Кто-то решил убрать кактус с дороги. Хелес понимала, каково ему сейчас.

Нет.

В Араксе росли только пальмы и цветы. Алые рипсы обычно можно было увидеть только на границе города и пустыни. Эта мысль заставила Хелес вздрогнуть.

Тяжело дыша и вдыхая изрядное количество песка, она подняла голову, чтобы осмотреть затянутые дымкой окрестности.

Закрыв один глаз, она увидела глинобитную стену с зарешеченным окном. Превозмогая боль, Хелес повернула голову и увидела белый домик, половину которого уже поглотила небольшая дюна. Между Хелес и домиком лежало еще одно тело – просто темный бугорок, но почему-то она точно знала, что это человек. Ее сердце забилось быстрее.

Хелес наклонила голову и увидела волны песка, уходящие в бесконечную пустыню. Боль мешала ей двигаться, и поэтому Хелес решила пустить в ход уши. В одном из них звенело, а в голове к тому же постоянно стучало, но она сумела расслышать жужжание насекомых, шипение росы и грохот далекого города.

Просторы. Они бросили меня на долбаных Просторах.

Она попыталась сдвинуться с места, но оказалось, что у нее связаны не только ноги, но и руки. Хелес посмотрела вниз и увидела, что завернута в мешковину. Она заизвивалась; на ее губах выступила пена. Приподнявшись, она заставила себя перекатиться – и заорала от боли, когда в ее запястье хрустнули сломанные кости, а израненный лоб ударился о песок.

Она перекатилась еще дважды, и наконец мешковина ослабла настолько, что Хелес уже могла вцепиться в землю ушибленными пальцами. Постаравшись выплюнуть как можно больше рвоты и песка, Хелес растянулась на земле, чтобы солнце согрело ее – и, быть может, даже исцелило. Она хотела почувствовать хоть что-то, кроме боли, и жара напоминала Хелес о том, что она жива.

Несмотря на боль, Хелес удалось подремать до тех пор, пока солнце не добралось до зенита, а затем она собралась с силами и оттолкнулась здоровой рукой от земли. Ее кожа была горячей и частично обгорела на солнце. Новые раны напомнили о себе вспышками боли. Хелес потрогала их, запоминая каждую.

Ее правое запястье было сломано, а кожа вокруг подозрительно выглядящего участка стала синей, почти черной. Остальное тело покрылось лиловыми и красными пятнами. По крайней мере три ребра были сломаны. Ее левое колено пылало. Один глаз распух настолько, что почти не открывался, а ее губы в ходе драки пострадали от столкновения с зубами. Два из вышеупомянутых зубов отсутствовали. На лбу была рана, в которую что-то попало – то ли песок, то ли кусочки черепа. В любом случае она уже прекратила кровоточить, но до того успела окрасить в алый цвет лицо Хелес. Темные чешуйки крови отделялись под пальцами Хелес. Скорее всего, именно поэтому враги решили, что Хелес умерла, но она понятия не имела, почему ее до сих пор не заколдовали и не продали.

Потратив слишком много времени, Хелес все-таки сумела встать на колени. Ее одежда дознавателя была порвана почти в клочья, но черную ткань с серебряной подкладкой все еще можно было узнать, а на Просторах дознавателей любили не больше, чем в центре города. Скорчив гримасу, Хелес стянула с себя остатки своей формы, а затем накрыла себя мешковиной, словно плащом.

Она неуклюже подползла к лежавшему рядом телу и сорвала с него разорванный черный плащ. Ее опасения подтвердились. Это был Джимм: челюсть и нос сломаны, зубы выбиты. Хелес узнала его глаза, которые теперь были широко раскрыты. Они запечатлели те чувства, которые он испытывал в момент смерти: ужас и панику.

Несколько раз она стукнула Джимма по груди, беззвучно проклиная его – до тех пор, пока из ее ноющего горла вместе со слюной и песком не вырвалось слово:

– Дурак!

Хелес шлепнулась на землю и, тяжело дыша, собиралась с силами, чтобы встать. Она точно знала, какая задача стоит перед ней: вернуться в город. Это – единственное логичное решение. Нужно сообщить камерарию Ребену о том, что сделала Хорикс, о том, что находится под ее садом. В голове дознавателя уже складывались связи между Хорикс и Темсой. Их жестокость, таинственность, их коварство…

Она встала, но не отвела взгляд от Джимма. Хорикс совершила ошибку, убив проктора Палаты Кодекса, но еще сильнее она просчиталась, когда оставила в живых дознавателя. Она должна была приказать своим наемникам, чтобы они проломили голову и Хелес.

Здоровой рукой Хелес схватила тяжелую ногу Джимма и, спотыкаясь, потянула его труп к ближайшему песчаному заносу. Хелес постаралась похоронить его как можно более достойно – найденным черепком она засыпала его песком так, чтобы его не было видно. По крайней мере здесь, на самом краю города, у призрака Джимма больше шансов спрятаться до тех пор, пока догматы не утянут его в загробный мир.

Хелес побрела в ту сторону, где возвышались далекие башни, вглядываясь в каждый закоулок между полуразрушенными зданиями. Каждый раз, когда ветер стонал, пролетая над изогнутыми крышами, она вздрагивала. Между домами стояло несколько хижин, сделанных из пальмовых листьев и разломанных ящиков. В таких лачугах жили те, кто находился почти в самом низу общественной пирамиды Аракса. Но даже их удел был лучше, чем у рабов.

Среди этих остовов зданий имущества почти не осталось – только яркие рисунки на стенах и столбы, украшенные керамическими черепами. На дверях были нарисованы скрещенные кости: жуткий способ приветствовать гостей. У нескольких домов основанием крыльца служили большие глиняные черепа; они ухмылялись, глядя на улицу.

На периферии Аракса смерть обладала огромной властью. Урожай мертвецов здесь был скудным, зато прибыль – огромной, и для жителей Просторов порабощение умерших стало не просто ремеслом, а смыслом жизни, чем-то почти священным.

Перед глазами у Хелес все плыло, но она не сводила глаз с центра города, который находился далеко к северу от нее. Когда она думала о том, какое расстояние отделяет ее от города, у нее подкашивались ноги, но она заставляла себя идти. Слабость – порождение страха, а бояться она отказывалась.

Над местными глинобитными зданиями возвышалась одинокая желтая башня цилиндрической формы. Ее украшали кольца из красного камня. Хелес услышала, что с ее стен доносится лязг, и поэтому старалась идти – или, точнее, ковылять – как можно тише. Она была не в настроении и не в состоянии разбираться с душекрадами или начинающими авантюристами. Душа Хелес принадлежала только ей, и она должна была попасть в город.

Хромая между домами и лачугами с той скоростью, на которую она была способна, Хелес заметила небольшую компанию одетых в кожаную одежду людей, которые окружили наковальню. Под слоем пота и сажи на их руках и торсах можно было разглядеть алые кольцевые шрамы. Чем крупнее был человек, тем больше у него было шрамов. Хелес не раз арестовывала банды душекрадов и умела их отличить. Она не знала, какие острые инструменты тут куют, но они явно не предназначались для добрых дел, и поэтому она поплелась дальше, мечтая скрыться из виду. Никто не заметил ее, никто не крикнул ей вслед. Она шла с высоко поднятой головой и навострив уши – несмотря на то, что в одном из них раздавался пронзительный звон.

В одном переулке она нашла выброшенный кем-то костыль – он лежал на куске дерюги. Мешковина и костыль – в общем, именно так теперь выглядели могилы в Араксе; это добро, очевидно, принадлежало нищему, которого утащил в ночь какой-то алчный головорез. Хелес заскрипела