Рабочий. Господство и гештальт; Тотальная мобилизация; О боли - Эрнст Юнгер

только немецкие имена. «Приключения Тристрама Шенди» Л. Стерна не просто прочитаны им в окопах, но изучен стиль и освоены некоторые писательские приемы английского автора. Столь же важен для него и Стендаль. Из русских писателей это, конечно, Достоевский и Толстой; необычным может показаться интерес к Тургеневу. Однако следует напомнить, что «Отцы и дети» особенно значимы для традиций европейского нигилизма, к которому Юнгер, как мы теперь знаем, имел прямое отношение. Но в эти годы, переживания которых еще решительно опосредованы юношеским опытом, проблема самоопределения, вычленение себя как личности из рутинного порядка культуры отцов, видимо, подспудно мотивировала духовные интересы и поиски, на пути которых встретился роман Тургенева. Но в особенности примечательно внимание к Гоголю. Значение этого писателя для развития некоторых важных явлений художественной и умственной жизни Германии начала века представляется недостаточно учтенным и изученным, особенно для понимания судеб немецкого экспрессионизма. Экспрессионистские тенденции и корни литературного и мыслительного облика Юнгера несомненны, но вот их истоки рассмотрены без должной широты подхода. Слитость, закономерная взаимоопределенность абсурда и реальности в мире человеческой жизни и того, что ее организует — общества — вот важнейшее духовное открытие, которым великая русская литература поделилась с Европой, жившей в атмосфере натуралистического французского и немецкого бытового романа конца XIX века. Но и помимо экспрессионизма, Гоголь оказал влияние на художественную мысль эпохи модернизма своей мистической двусмысленностью, колдовским символизмом и вниманием к таинственному в жизни и в человеке. В этом аспекте он осваивался русским символизмом (А. Белый). В немецкоязычных странах эссеист и философ Рудольф Касснер (1873–1959) стоит в первом ряду культурфилософов, воспринявших Гоголя не только как литературное явление своеобразной национальной культуры. Р. Касснер входил в сложную систему литературно-художественных и философских связей начала века, охватывавших культурную элиту почти всей Европы и включавших круг Стефана Георге, представителей венской интеллектуальной элиты (С. X. Чемберлен, Р. М. Рильке), мыслителей космополитической ориентации, подобных Герману Кайзерлингу, французов А. Жида, П. Валери и многих других.

С окончанием войны завершается важный период жизни Э. Юнгера — период сопряжения жизни и воображения, в котором высветились основные свойства личности будущего писателя, подведены первые итоги, убеждавшие Юнгера, что вне расчетливого контроля рассудка чувство — плохой руководитель жизни.

Как бы ни важно было для Э. Юнгера интеллектуальное и духовное самообразование в годы войны, по своему значению, однако, оно не идет ни в какое сравнение с силой воздействия опыта самой войны. Выражением этого воздействия стало то, что личностно-эмоциональный способ восприятия и реакций постепенно отодвинулся на второй план, уступив место тому, что можно назвать отстраненным созерцанием, формировавшим ту минимально необходимую объективную установку разума, с которой все события, и война в их числе, стали восприниматься как знаки и проявления жизни иных таинственных и могущественных сущностей, относительно которых человек являет собой лишь средство и орудие властвующих над ним и определяющих его судьбу сил. Присутствие их в человеке делает его значимым и сущностно определенным. Немецкая культурфилософская мысль, ведущая свое родословие от Гете и романтиков, нашла и словесно-понятийный способ обозначить структуры этой явленности жизни космоса в эмпирически доступных нам формах. Мы имеем в виду ставшее знаменитым, благодаря главным образом О. Шпенглеру, выражение «гештальт», не имеющее однозначного смыслового эквивалента ни в одном европейском языке и в силу этого вошедшее в них без перевода. Пришел к нему в своей социальной философии и Юнгер, желавший придать особый онтологический статус тому феномену единства организации, силы, целеустремленности и творчества, который, подчиняясь возможностям обыденного языка, он вынужден был обозначить термином «рабочий» (der Arbeiter).

Конец войны застал Э. Юнгера в ганноверском военном лазарете. Это время кратко, но впечатляюще описано им в первой книге военных дневников «В стальных грозах»: награда, встречи друзей, родственников, пирушки, знакомства, позже имевшие в его жизни немалое значение, медленное выздоровление. И ни единого намека на социальные бури, волнами недовольства, протеста и забастовок прокатывавшихся по стране. Казалось, после выздоровления снова ждет фронт. Но он рухнул и на Западе, и на Востоке. В одночасье монархия стала республикой, принявшей безоговорочную капитуляцию. За ней, как известно, шли разложение армии и ее разоружение, оккупация немецких приграничных территорий, а потом Веймарская конституция и Версаль. Вместо мощной армии Германия стала располагать только стотысячным рейхсвером, с весьма ограниченными целями поддержания внутреннего порядка и стабильности. Миллионы демобилизованных разбрелись по стране. Остановка производства и безработица вытолкнули на улицы множество рабочих. В стране сложилась ситуация на грани хаоса и анархии. В довершение ко всему возродились сепаратистские тенденции. Удивительно знакомая нынешнему россиянину обстановка. Действительно, если где-то в истории и следует искать аналогию тому, что мы переживаем ныне, то это Германия с конца 1918 и до 1923 года.

Уже в начале 1919 года Юнгер находится в кадрах рейхсвера. Должность скромна: командир взвода. Он служит под началом капитана Оскара Гинденбурга — сына знаменитого фельдмаршала; их связывают узы дружбы. Вскоре его включают в состав экспертов, занятых разработкой новых уставов и военных руководств. Благодаря этой перемене круг его знакомств расширяется. Такие имена из принадлежавших к нему, как В. фон Бломберг, И. фон Штюльпнагель, будут не раз мелькать в последующие годы в военнополитических верхах Германии.

Но военная карьера Юнгера вовсе не прельщает. Оказывается, что с 1918 года он упорно и скрытно обрабатывает свои военные дневники, готовит их к публикации. В 1920 году они выходят под заглавием «В стальных грозах. Из дневника Эрнста Юнгера, командира ударного отряда». Эта первоначально небольшая книжка, вышедшая тиражом в 2000 экземпляров быстро стала сенсацией. Потребовались дополнительные тиражи и переиздания. Они следовали один за другим; книга подвергалась временами значительным переделкам и увеличивалась в объеме[9]. Общий тираж книги до второй мировой войны превысил 300 тысяч экземпляров. И доныне это самое известное произведение Юнгера. Именно по нему определяют основные стилистические свойства художественной манеры Юнгера, а жанр олитературенных дневников становится определяющей формой, репрезентирующей его как писателя. Только много позже он решится освоить поэтику жанра классического немецкого романа, структура которого определена психологическими коллизиями героев. Более того, в сороковые годы он работает в жанре социальной и научной фантастики, результатом чего явился роман «Гелиополис» (1949).

Военная служба стала тяготить Юнгера, тем более что с ней связываться неприятные и докучливые обязанности, в том числе силовое пресечение различных акций, организаторами и участниками которых нередко были фронтовики. Чувству фронтовой солидарности и товарищества Юнгера это претило. Тяги к военному ремеслу как к профессии у него не было. На всем его духовном облике стали сказываться прирожденные склонности мыслителя и писателя. В