Разорванный круг - Владимир Федорович Попов

Брянцев посмотрел на него с затаенной иронией.

— В противовес вашим бумажкам я мог бы предъявить несколько томов наших исследований, — проговорил он, взвешивая, как на весах, каждое слово по отдельности. — Жаль, не захватил. Не знал причин вызова.

На эти слова Чалышева соизволила улыбнуться, но улыбка не сделала ее ни привлекательнее, ни мягче.

— Исследованиям можно верить, — ядовито-менторским тоном заскрипела она, — если люди овладели методикой, современной, совершенной, строго научной. Иначе они могут завести в такие дебри… в какие как раз попали вы. Это особенно касается тонкой химической технологии, к которой принадлежит и шинное производство. Мыслимое ли дело совать в такое сложное физико-химическое соединение, как резина, качество которой иной раз зависит от ничтожной доли того или иного ингредиента, вещества, мало исследованные официальной наукой. Вот почему о ценности ваших исследований, я полагаю, не стоит особенно распространяться.

На сей раз Брянцев промолчал. В доводах Чалышевой были крупицы здравого смысла, кроме того, она все же кандидат технических наук, зубы, как говорится, проела на этом деле.

Самойлов задумался. Столкнулись мнения двух организаций — завода и солидного института. Картина, которую развернули перед ним сотрудники института, была ошеломляющей. Если институт прав, то двадцать тысяч шин пошло в брак и брак этот продолжают выпускать. Сидят вот они здесь, дискутируют, а в это время с заводского конвейера сходят бракованные шины и отгружаются потребителям. Можно ли не верить институту, государственной организации, в которой занято более тысячи специалистов?

— Несомненно надо со всей серьезностью отнестись к тому немаловажному факту, что за последнее время творческая деятельность людей на заводах активизировалась, — вдруг патетически заговорил Хлебников, и Брянцеву даже показалось, что тот меняет свою позицию. Но только показалось. Закончил Хлебников ударом наотмашь: — Но использовать эту волну для авантюрных целей безнравственно…

— Вот мы сидим, дискутируем, — воспользовалась паузой Чалышева, — теряем время, а там, на заводе, каждые десять секунд с конвейера сходит шина. И все это брак, брак, брак!

Самойлов остановил ее, сказав решительно:

— Сделаем вот что. Вы, Алексей Алексеевич, сейчас же, из моей приемной, позвоните на завод и дадите команду вернуться к старой гостовской технологии…

— Правильное решение! — просиял Хлебников.

— …вы, Олег Фабианович, получите шины с завода и проверите их на ускоренных дорожных испытаниях. «Обуйте» машины и пошлите по разным дорогам. Закончите испытания, — Самойлов переложил материалы в ящик стола, — встретимся. — Вызвал секретаря: — Закажите товарищу Брянцеву разговор с заводом.

— Я считаю дорожные испытания совершенно излишней тратой государственных средств, — озаботив свои лик, амбициозно возразил Хлебников. — Лабораторные испытания дали нам полную ясность.

— И все же вы испытаете шины на дорогах, — поставил точку над «i» Самойлов.

ГЛАВА 4

Давно не ходил Брянцев по ночной Москве один. Каждую свободную минуту он старался быть рядом с Лелей. Это стало для него не только привычкой, но и необходимостью.

Но сейчас ему хотелось побыть одному. Шел медленно, наслаждаясь тишиной засыпающего города. Улицы были почти пустынны, нечасто проносились мимо машины, шурша шинами по асфальту, унося с собой красный огонек. Только возле гостиницы «Москва» в тишину ночи врывался дробный стук молотков и скрежет железа: строили подземный переход. Брянцев попытался найти щель, дабы установить, что делается за забором, но доски были хорошо пригнаны и достаточно высоки, чтобы заглянуть через них. Пересек улицу Горького у ее слияния с Манежной площадью, прошел мимо университета и зашагал по улице Герцена, в который раз перебирая в сознании перипетии разговора «на высшем уровне».

То, что он дал распоряжение заводу вернуться к старой технологии, вдруг показалось чудовищно нелепым. Почему он сделал это? Испугался кары? В тот момент — пожалуй. Если двадцать тысяч шин, выпущенных по его распоряжению, действительно брак, ответственность падет целиком на него и на пощаду можно не рассчитывать. Кстати, к директорскому посту он никогда не рвался и не очень за него держится. Не очень? Как сказать. Этот пост предоставляет огромные возможности для свершения полезных дел, многие из которых поначалу, как это ни прискорбно, выглядят рискованными, даже неразумными. И без решительности тут не обойтись. Он и был решительным. Кто бы осмелился внедрять новую технологию в противовес всем авторитетам, научным и техническим? Смелый поступок? Смелый. Так куда же делась смелость сегодня? Почему не сказал Самойлову прямо: «Я своего приказа не отменю». Понимал ведь, когда шел напролом, что баталий не миновать, и при первой же схватке спасовал, сложил оружие. Нет, пожалуй, не спасовал и не сложил. Просто отступил перед превосходящими силами противника. Вспомнилась наполеоновская фраза: «Бегство позорно только для тех, в храбрости кого сомневаются». Однако парадокс этот не утешил.

Остановился закурить и осмотрелся. «Прага» — на месте, кинотеатр — на месте, вот старый, стиснутый домами Арбат, но площадь не та. Она словно влилась в новую, незнакомую, широкую улицу, пробившуюся сквозь жилой массив к Москве-реке. А, это и есть новый Арбат. Вот он каков! Смело рубанули!

Пересек площадь, направляясь к Гоголевскому бульвару.

А почему он все-таки отменил работу по новой технологии? Усомнился в ней? Немного, пожалуй, да. Испугался ответственности? Нисколько. Решил сманеврировать? Было такое. Не нашел в себе смелости противостоять Самойлову? Нет, просто решил, что тот все равно настоит на своем и лучше это сделать сразу, чем после ультимативного нажима. Стало быть, сделал тактический шаг? Именно. Так показалось целесообразнее. А сейчас уже не кажется? Да, не кажется. Надо было упереться. Чем бы это ни грозило — ни шагу назад! Да-а, сложно закрутилось, ничего не скажешь… Как он вернется на завод, как объяснит свои действия людям, которые три года безвозмездно вели исследования, чтобы найти антистаритель, и нашли его? Не зря же он возглавил общественный научно-исследовательский институт. Вся полнота власти у него, противникам нового движения на заводе пришлось отступить. А вот перед внешними противниками спасовал. Молодец против овец…

Около часа ночи Алексей Алексеевич поднялся на четвертый этаж, сунул руку в портфель, где у него лежали ключи от своего дома, от сейфа и от квартиры Лели, но в этот миг дверь растворилась.

— Фу-ух, я уже изнемогла. Какие только мысли не лезли в голову… Ну что там?.. Убили?.. — Голос Лели был слабый, тусклый, слова отрывочны — она еще не погасила волнения.

— Били…

Когда Алексей Алексеевич входил в небольшую, просто и мило обставленную квартиру Лели, у него возникало ощущение, будто после долгих странствий он наконец вернулся домой. Безмятежное спокойствие овладевало им. Здесь он вслух предавался раздумьям, мог сболтнуть что-либо, не