Кот ушел, а улыбка осталась - Георгий Данелия
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дед был одним из первых переселенцев. Уехал из Союза в 1947 году. И в то время в его имеретинской деревне не только холодильников, но даже и электричества не было.
Когда вернулись из поездки, в гостинице вместе с ключом мне дали записку: «Звонил из Москвы Доброхотов». Заказал Москву. Соединили. Юрий Доброхотов, начальник иностранного отдела «Мосфильма», спросил:
— Георгий Николаевич, на каком основании вы заявили, что будете снимать совместную картину?
— Где, когда?
— В Тель-Авиве. На пресс-конференции. Уже из Министерства иностранных дел звонили. Арабские страны протест объявили, что Советский Союз сотрудничает с Израилем.
— Я сказал только, что, возможно, это будет совместная картина.
— Георгий Николаевич, что возможно, а что невозможно — не нам решать. Вы свободные художники, вас пригласил американский продюсер. Государство не имеет к этому никакого отношения. Договорились?
— Договорились.
ВОР СКАЗАЛ: ВАЙ! ВАЙ!
На третий день после возвращения из поездки Ицек Колл устроил нам встречу с президентом Израиля Герцогом. На эту встречу я второй раз надел бондарчуковские часы.
— Это будет совместная картина? — спросил Герцог.
— Нет, — ответили мы, — нас пригласил американский продюсер Менахем Голан.
Президент сказал, что видел советский фильм «Война и мир». Фильм ему понравился, и он пожелал нам успеха.
В гостинице, в холле, Резо ждал израильский писатель Давид Маркиш (они вместе учились в Москве на Высших курсах сценаристов). Резо и Давид пошли пить кофе и вспоминать былое, а я решил прогуляться по набережной. Было довольно-таки жарко, и мне захотелось искупаться в Средиземном море.
Народу было мало. Разделся, бондарчуковские часы спрятал в носок, а носок в ботинок. Когда вернулся, увидел, что ботинок на месте, а носка с часами нет! Вернулся в гостиницу, позвонил Саше Кляйну. Через двадцать минут он был у меня.
— Пишите заявление в полицию.
— Найдут?..
Саша пожал плечами.
— Сколько они могут стоить?
— Дорого. Тысяч десять долларов, а то и больше.
— Кошмар! Это чужие часы!
— Георгий Николаевич, можно купить китайскую реплику, долларов двести-триста. Точная копия ваших часов, кроме специалиста, никто не отличит.
— Нет, это мне не годится.
На следующее утро мы с Резо у меня в номере работали над сюжетом. Настроение тусклое — ничего толкового придумать не можем. Стук в дверь. В номер вошел Морис и, не здороваясь, спросил:
— Николаич, у тебя какой размер ноги?
— Сороковой, — сказал Резо.
— Тридцать девятый, — поправил я.
— Значит, размер он угадал. — Морис извлек из целлофанового пакета пару носков.
— Кто — он? — спросил Резо.
— Вор.
— Поймали? — спросил я.
— Нет. Побеседовали. Саша сказал, что у тебя вчера еще что-то украли.
— Часы. «Патек Филипп», — сказал Резо.
— Эти? — Морис извлек из кармана золотые часы.
— Эти! — сказал Резо.
— Ну, держи. На руке носи! — Отдал мне часы.
— А где ты их взял?
— Саша рассказал мне, я рассказал деловым людям, деловые люди нашли вора, вор сказал: «Вай, вай, вай, я не знал, что это ваш друг!» А носок не отдал, этот чатлах мамой клянется, что выкинул! Пришлось покупать. С тебя два шекеля, Николаич.
— Подожди, а это, случайно, не китайская реплика? Для меня это очень важно!
— Нет, стопроцентно фирменные. Мы проверяли.
— Тогда возьми. — Резо протянул ему два шекеля.
— Пешкеш! Подарок! — Морис денег не взял. Когда Морис ушел, Резо сказал:
— Я уверен, что ребята скинулись и купили эти часы.
— Нет, Резо, давай считать, что вор сказал: «Вай, вай, вай…»
До конца поездки я хранил часы в сейфе, а в Москве сразу же вернул их Бондарчуку.
ВОДА ИЗ ИОРДАНА
В Назарете на улице с сувенирными лавками я купил для Юры Роста крестик, камушек и пробирку с водой из Иордана.
— Хотите везти в Союз? — спросил Саша Кляйн.
— Хочу.
— Отнимут на границе.
— Почему?
— Религиозная пропаганда.
— Крестик на себя надену. Камушек — просто камушек. А вода — просто вода.
— Не пройдет, Георгий Николаевич, на ней написано, что это вода из Иордана.
— Сниму этикетку.
— А вас спросят: что это за жидкость?
— Скажу, вода.
— Они спросят, зачем вы везете воду?
— Скажу, что в Израиле нет воды, поэтому она ценится.
— Но вы же не в Израиль ее везете!
— Слушай, отстань…
Когда мы улетали из Израиля, на таможне в аэропорту нас долго расспрашивали, что мы везем и нет ли у нас в багаже чужих вещей. А когда прошли пограничный контроль, там оказалось немало наших новых знакомых, грузинских евреев, которые хотели передать с нами посылки родным (в основном видеокассеты со свадьбами и бар-мицвами)[1]. Отказать было неудобно. (Как они прошли сквозь кордоны, до сих пор не знаю.) Кроме их посылок, я и сам вез много материалов: книги, журналы, видеокассеты. В Москве на таможню прислали письмо от директора «Мосфильма», что я везу материалы для работы над фильмом и киностудия просит их пропустить. Таможенник журналы перелистал — пропустил, видео выборочно посмотрел — пропустил, а когда увидел пробирку с водой из Иордана, напрягся:
— Это что?
— Вода.
— Просто вода?
— Да.
— И зачем вы ее везете?
— Потому что в Израиле нет воды, и она ценится.
— Но вы же не в Израиль, а сюда ее привезли. А у нас с водой проблем нет!
— Если честно, это вода из реки Иордан. Я ее в сувенирном ларьке купил — мне нужно для фильма.
— Товарищ Данелия, извините, на слово не имею права верить, работа такая. Хотя бы этикетка была, что это сувенир. А так придется задержать. Проверим, если простая вода, вернем. Через месяц позвоните.
Звонить я не стал. Росту подарил камушек из Иордана и крестик. Юра Рост был доволен.
НЕ УГОДИЛИ!
После поездки по стране мы с Резо жили две недели в кибуце вместе с узниками фашистских лагерей (очень славные старички). Там написали синопсис (развернутый сюжет). Саша Кляйн перевел его на английский и отправил Голану в Венгрию.
Ответ от Голана получили уже в Москве. Голан писал, что синопсис его не устраивает. Он примет окончательное решение только после того, как у него на столе будет готовый сценарий (сто страниц). Резо сказал, что это надолго, а у него в Тбилиси театр. Посоветовал мне пригласить еще кого-то в соавторы и улетел. А я обратился к своему другу Грише Горину. Гриша отказался. Сказал мне, что я человек сомневающийся, все бесконечно переделываю, и он такой же.