Гость из бездны (сборник) - Георгий Мартынов

Фотонная ракета осталась одна. Ее старт должен был состояться без свидетелей. Ничто не смогло бы уцелеть, находясь расстоянии тысяч километров от места ее подъема. Именно потому и выбрали для ракетодрома столь удаленную планету. На ней еще не было ни одной научной станции, ни одного поселения ученых. Таких мест немного осталось в Солнечной системе.

Никто не видел величественной и потрясающей картины фотонного старта.

Опаленные сверхмощной силой света мгновенно расплавились и превратились в газы замерзшие в незапамятные времена элементы атмосферы Плутона. Клубящаяся масса закрыла площадку только что покинутую ракетой.

Но лишь на несколько минут.

Властная рука холода сразу навела порядок. Посыпались на почву твердевшие на лету хлопья «снега».

И снова покой глубокого сна объял разбуженную человеком природу.

Ленин!

С его именем на устах и в сердце шли на штурм Космоса первые звездолетчики Земли.

Его черты, запечатленные в граните, бронзе и золоте, оставляли на всех планетах бесстрашные покорители Вселенной.

Когда-то в городе, носящем имя Ленина, был спущен на воду первый в мире атомный ледокол.

Долго ли думали его строители, как назвать корабль, какое имя для него выбрать?

Одно имя могло быть у первенца атомного флота.

И на борту космолета, ринувшегося в безграничные просторы, навстречу другой жизни, другому разуму, на борту первого корабля, вступившего в поединок с еще неведомыми силами Большого Космоса, горело то же бессмертное имя: «Ленин».

Часть первая.

Год восемьсот шестидесятый

Глава первая

1

Сознание медленно возвращалось.

Смутные, расплывчатые мысли и образы возникали и исчезали, не оставляя никаких следов в памяти. Мозг работал короткими, отрывистыми «толчками», поминутно погружаясь в небытие.

Эти мимолетные проблески нельзя было даже назвать мыслями. Это были едва намеченные ощущения, отдаленный намек на деятельность человеческого мозга.

Потом периоды «мышления» стали постепенно все более и более продолжительными. Туманные образы начали принимать реальную форму.

И настал момент, когда он почувствовал, что просыпается от глубокого сна.

Но эта вспышка сознания мелькнула и сразу погасла. Он все еще не сознавал себя и не отдавал себе никакого отчета в этом.

Его глаза были закрыты, и сквозь веки не проникало ни единого луча света. В ушах стояла полная тишина. Он не ощущал своего тела и температуры окружающего воздуха. Время не существовало для него.

Долго находился он в таком состоянии полужизни — полусмерти. Память не подсказывала ему никаких воспоминаний. Он жил смутным восприятием настоящей секунды, да и то только в те мгновения, когда к нему возвращалось его неокрепшее сознание.

Так прошло долгое время.

Но вот в его мозгу начали постепенно складываться все более сложные представления. И очень медленно стали возникать ощущения. Он почувствовал свою голову — одну только голову, а остального тела как будто и не было…

Внезапно слабый звук проник в его уши.

Он сделал усилие, чтобы прислушаться к этому звуку. Но тотчас же опять впал в беспамятство.

Очнувшись, он вспомнил, что звук был. На этот раз он отчетливо понял, что прислушивается, но ничего не услышал.

Если бы он мог рассуждать, то понял бы, что впервые за долгое время память удержала в мозгу какое-то воспоминание, до этого все внешние впечатления или проходили совсем незамеченными, или воспринимались на мгновение и бесследно исчезали. Звук был первым воздействием внешней среды, которое не исчезло и не забылось.

Но он помнил только самый факт звука, а не его характер. Было ли это скрипом двери, человеческим голосом или стуком от падения какого-нибудь предмета, он не знал.

Долгое время никакие другие впечатления не затрагивали его. Но воспоминание о звуке не изгладилось, и каждый раз, приходя в сознание, он вспоминал о нем.

Раз пробудившаяся способность связного мышления медленно, но неуклонно усиливалась. Задержанное памятью воспоминание тревожило мозг, заставляло мысль работать интенсивнее. И настало, наконец, время, когда он попытался вспомнить, какой именно звук он тогда слышал.

Бесплодность этой попытки вызвала слабое чувство раздражения.

Но его мозг как будто только и ждал этого. Сознание сразу сделало резкий скачок.

И так же резко усилилось восприятие ощущений. Он внезапно понял, что у него, кроме головы, есть руки и ноги, что он лежит, и что его глаза закрыты.

Ему захотелось (не сразу, спустя долгое время) открыть их, но он не смог этого сделать. Попытка поднять веки причинила ему боль.

Но и болезненное ощущение немедленно послужило толчком к еще большему пробуждению его чувств.

Спустя еще некоторое время он попытался пошевелить рукой, но и это ему не удалось.

Так повторялось много раз.

Незаметно для него месяц шел за месяцем.

Со стороны он казался мертвым. Чуть теплившаяся глубоко внутри жизнь ничем не проявлялась внешне. Но, невидимо для тех, кто мог находиться рядом, хотя и крайне медленно, жизнь настойчиво пробуждалась.

И однажды после очередной неудачной попытки пошевелиться он подумал: «Что со мной происходит?».

Ему казалось, что теперь он окончательно проснулся. Но это совсем не так. Он не замечал длительных периодов беспамятства, в которые часто впадал. Его мысль возобновляла работу с того места, на котором прерывалась, и он, не замечая этого, считал, что думает непрерывно.

Когда он окончательно убедился, что не может пошевелиться, его охватило смутное чувство страха.

Он ясно понял свое положение — тело не подчинялось его воле.

«Что же это такое? — уже вполне отчетливо думал он. — Полный паралич или последние ощущения перед смертью?»

Но он понимал, что его мысли становятся все яснее и яснее с каждой минутой. (Он воспринимал как минуты очень большие промежутки времени.) Если бы приближалась смерть, должно было бы происходить наоборот. Значит, это паралич! Парализовано все тело. У него остались только способность мыслить и слух. Звук, вернувший ему ощущение жизни, запомнился так хорошо, как будто раздался секунду назад, но все же он не мог вспомнить характер этого звука.

Все время «бодрствования» он прислушивался, стараясь уловить хоть малейший шорох, но его окружала абсолютная тишина. И теперь он был уверен, что правильно понимает то, что говорил его мозгу орган слуха.