Оборванный след - Даниил Гранин

Торжествующее, победное чувство поднимало его над всем, что было. "Уравнение Погосова" - такое название загуляло в литературе. Не верили, он им нос утер! Всем вставил!

- Значит, я все же допер? - допытывался он. - Решение есть! Оно имеется!

И Лера кивала, и подтверждала: все это было на самом деле, уже было, а для него будет!

Он был переполнен собой - он достиг! То есть достигнет, он знал, что это свершится.

С детства он мечтал о чуде. Встретить волшебника, попасть в зачарованное царство, случается же что-то сказочное с другими мальчиками и девочками, почему чудеса обходили его - жизнь катилась по рельсам, проложенным кем-то, неукоснительный ход поглотил и отрочество и юность, перемалывал годы в песок, в нечто не отличимое от таких же жизней. Но детство, кажется, добилось своего: не могла же его жизнь, единственная, неповторимая, закончиться просто так.

Лера пыталась охладить его, успех его не в будущем, а в прошлом, ему еще предстоит добираться, потому что он перескочил то, что было... Но Погосов слушать ее не хотел. Что это за прошлое, если его еще не было... Зачем ему такое прошлое, никуда не годное, пропущенное...

Между тем в книгохранилище Погосов продолжал ненасытно искать свою фамилию в следующих номерах журналов, в разных отчетах, бюллетенях, сводках, указатель выдавал ему ссылки, цитаты. Торопливость эта не нравилась Сергею. Тот Погосов как бы опережал, слишком уж независимо вел себя, не понимал, что он всего лишь дублер, виртуальная версия, мнимость, стоит нажать кнопку, и он исчезнет.

Однако дорылся-таки: двое китайцев и какой-то швед выступили с сообщением о необходимости внести поправки в "уравнение Погосова", при таких-то режимах и таких-то, преобразовали, что-то добавили. Погосов спорил, возникла дискуссия. Довольно ядовито выступил Федько. "Вызывает недоумение попытка Погосова во что бы то ни стало отстоять свою устарелую концепцию. Судя по всему, он считает, что значимость ученого соответствует тому, насколько ему удалось задержать развитие своей науки". Явственно Погосов услышал скрипучий голосок Федько. На экране Погосов громко матерно выругался, лицо его безобразно перекосилось, оскалилось. Впервые Сергей увидел свою ярость, мало того - тот Погосов вырвал страницу и стал топтать ее. Зрелище было постыдное.

- Дерьмо собачье! Подонок!

Сергей потянулся к красной кнопке.

- Не выключайте. - Лера остановила его руку. - Вы уже столько прошли. У вас хороший защитный эффект. Отличные показатели. Вы справились с фруктацией.

Кто бы мог подумать, что внутри него такая харя имеется. Ничего себе интеллигент, доктор наук.

- Происходят транзисторные переключения между разными восприятиями, успокаивала Лера. Упомянула еще какую-то "множественную личность", хотел бы он знать, что это еще за фрукт, щеголяют терминами, а, если по-простому, где его, Сергея Погосова, личность: на экране, или здесь, или витает над ними обоими?

Откуда-то зазвучал сочный баритон Грега:

- Вы думаете, это так просто; личность - самая сложная проблема, неизвестно, до какого предела человек может изучать самого себя...

То-то же, торжествовал Погосов, он злорадствовал. Не добраться до него, значит. В душе он всегда сочувствовал, когда природа не давалась в руки, показывала свою

силу - тайфуны, извержения вулканов, грозы. Какая-нибудь божья коровка своими миграциями ставила в тупик целые энтомологические институты. Усмехаясь, природа брала реванш над наукой.

Рука сжала руку Погосова, лежащую на пульте. Лера наклонилась к нему, приговаривая быстро, тихо, так, чтобы слышал один Погосов, то есть оба Погосова, тот и Сергей: не стоит волноваться, все проходит, в науке тем более быстро устаревает, и это хорошо, когда работа окончена, надо забыть о ней, в науке даже для того, чтобы стоять на месте, надо идти.

Плечом он чувствовал ее грудь, а там, в книгохранилище, она, не стесняясь, поцеловала его. Было удивительно, что здесь в кресле он ощутил ее большие влажные губы, горячий язык и то, что никто не мог увидеть, откровенную чувственность этого поцелуя.

На экране Погосов обмяк, прижал ее к себе, бесстыдно притиснул грудь.

- Я вижу, он смелее вас, - шепнула Лера.

- Да, я бы так, при всех с вами не посмел, - признался Сергей. Потом, глядя на нахальное поведение своего двойника, сказал одно из своих обычных присловий: что посмеешь, то пожмешь.

Taм, на экране, она отстранила его, но тело ее на мгновение ответно прижалось, выдав себя, так что это сбило его мысль, он представил, как она беззвучно смеется.

Все так же быстро и тихо она говорила о том, что наука, как бы ни была хороша, не нарушает течения жизни, а жизнь надо нарушать, иначе ее не ощущаешь. В науке сделает не тот, так другой, в науке человек заменим, а желание, оно незаменимо, оно мое, если оно исполнится, то моего счастья никто не исправит, не дополнит. Желание мое отличает меня от всех других людей.

Какая-то трещинка зазвенела в ее голосе.

- Ты отлично целуешь, - сказал Погосов, переходя на "ты", как это бывало после близости. - Может, ты права, может, я преувеличиваю, - добавил он, не растолковывая. - А Федько я не прощу.

Но через несколько минут тот Погосов нашел статью, подписанную двумя авторами - С.Погосовым и Ф.Федько. Совместная ИХ работа... Недоумевая, он вертел оттиск в руках, смотрел на Леру, беспомощно, неловко хмыкал. Представить нельзя, как такое могло получиться. Всего год спустя после того выступления. Что произошло между ними?..

- Я советую вам еще заглянуть вперед, - сказал Грег.

Зачем заглядывать, и так достаточно. На работу Погосова ссылались все реже и реже, чаще критически, пока и вовсе не перестали упоминать.

Наступило забвение, круги по воде разбежались и погасли, будто и не было ничего. Осталась горечь, одна горечь. Что же получается - бился, старался, карабкался, поражение сменялось отчаянием, добился; торжество, победа, и все: пришли другие, никто уж не вспоминает про него. За несколько минут проскочило... Обида навалилась на Погосова, поглотила все другие чувства. Не было обидчика, не на ком было выместить злость, напрасно Лера старалась отвлечь его, тормошила, он сидел набыченный, стиснув зубы. Она напомнила слова из Библии - не беда сушит душу, а обида. От обид выгорает дотла душа человека, и ничего не вырастает на ней, не угодное Богу.

Добилась лишь того, что Погосов огрызнулся - Библия, разве она у вас не устарела, неужто упоминается; тоже небось коэффициент цитирования равен нулю. На это она расхохоталась, сверкая зубами. Глупо, глупо расстраиваться, если потом придется оказаться на том же месте. Не сразу он понял, что это значит. Только потом дошла та путаница времен, в какой он оказался. Будет еще другой Погосов, которому предстоит пережить то же самое, будет ли ему еще горше... Его поразило, что переживания того Погосова, которого еще нет, ему известны.

Ни c того ни с сего перед ним появился один летний полдень из юности, не обозначенный вроде никаким событием. Погосов куда-то торопился, шагал по проселку, через поле, к роще. Березы стояли неподвижно, ни один листок не шевелился в густой духоте. Когда он вошел в сквозную тень листвы, стало прохладно, потом и тут настигла жара, не полевая, пахучая, потная, с пыльцой, здесь была томная, как в духовке. Он остановился перед березкой, кто-то окорил ее, открылся испод, гладко бордовый, с шелковым блеском. Вдали просвечивал луг, был он розовый от клевера. Помнится, как Погосов прижался щекой к березе, обхватил ее и стал частью этой лесной истомы, слился с ней.

Помнилось что-то еще, может, он расчувствовался, заплакал, те слезы его казались теперь странными, вспоминая, он слегка взволновался, но волновался памятью ума, было жаль, что это все ушло из жизни сердца, видимо, навсегда.

- Что происходит, мы куда-то удалились?

- Ничего, ничего, - сказала Лера, - это интересный поворот.

Погосов подозрительно посмотрел на нее.

- У вас все замеряется? Все?.. Поцелуи тоже?

Лера покраснела.

- Дорогой Сергей, - произнес Грег, - вам надо разобраться, в каком времени вы находитесь. Вы передвигаетесь по шкале, не видя ее целиком. Попробуйте продвинуться еще немного, вам кое-что прояснится.

- С меня хватает, - буркнул Погосов.

Пока шли разговоры, на экране исчез Погосов, за ним и Лера. Осталось книгохранилище, в котором никого не было. Куда они подевались, неизвестно. Ощущение было такое, как будто он смотрел в зеркало и перестал в нем отражаться. Абсурдное, неприятное чувство. Он не то что бы привык, но смирился с тем, что существует тот Погосов, внутренний, каким-то образом выведенный наружу, и теперь он испытывал некоторое беспокойство.

Каким образом он сумеет объяснить происходящее, кто ему поверит, для Погосова должно было существовать хоть какое-то научное толкование, для него и для всех его друзей. Шмыгая всегда мокрым носом, Фрумкин не преминет язвительно поддержать его: давайте верить Сереже, потому что сие полностью абсурдно, наша страна сильна абсурдом, как сказал мэтр Щипаньский: "Умом Россию не понять, ее абсурдом надо мерить", - и тэ пэ.