Подлинная история носа Пиноккио - Лейф Перссон

И.о. инспектора Йенни Рогерссон кивнула в качестве подтверждения своих слов.

– И о чем там речь? – проявил нетерпение Бекстрём.

– Это длинный рассказ, почти на двух страницах, где заявительница описывает случившееся. Он напечатан на компьютере, хорошо сформулирован, никаких грамматических ошибок, хотя, пожалуй, немного путанный. И в конце заявительница говорит, что хотела бы остаться анонимной, но уверяет в правдивости всей истории.

– Она? С чего ты взяла, что речь идет о женщине? – спросил Бекстрём.

«Боже, какие у Йенни буфера, – подумал он и положил ногу на ногу на случай, если его суперсалями сейчас зашевелится. – Плюс еще маленький черный топик, удерживающий их вместе. С ума сойти!»

– Я так подумала. На мой взгляд, это явно читается между строк. Помимо всего прочего, она мимоходом упоминает своего умершего мужа. Пожилая образованная женщина, вдова, которая вдобавок живет очень близко к дворцу. Я почти на сто процентов уверена в этом, и, если шеф хочет, могу привести несколько примеров, – сказала Йенни Рогерссон и улыбнулась Бекстрёму, обнажив белые зубы.

– Расскажи, что произошло, – попросил Бекстрём.

«О господи», – взмолился он, поскольку его суперсалями определенно обнаружила, куда устремлены все мысли комиссара, и явно пыталась превратить хорошо отутюженные брюки черт знает во что.

– По данным заявительницы, она совершала обычную вечернюю прогулку со своей собакой. Шла в юго-восточном направлении через ту часть парка, которая находится совсем близко к дворцовой ограде и, приблизившись к парковочной площадке, услышала возбужденные голоса двух мужчин. Они стояли с северной стороны около теннисных кортов и разбирались между собой. Один из них был особенно возмущен, он кричал и ругался на другого.

– Я слушаю, – сказал Бекстрём и подвинул свой стул вперед, так что его суперсалями оказалась под поверхностью стола.

– Да, скандалист стоял рядом с припаркованным автомобилем, но какой тот марки она не знает. Единственно, если верить ей, черный и на вид дорогой – БМВ, «мерседес» или нечто похожее. Но вообще там не было больше никаких людей и других машин тоже. Услышав спорящих мужчин, она остановилась и, если я правильно все поняла, стояла под защитой ограждения теннисного корта на расстоянии примерно тридцати метров от беспокойной парочки. Чтобы они не обнаружили ее, значит.

– О’кей, о’кей, – пробормотал Бекстрём, ощущая все большую потребность на что-нибудь переключить свои мысли с глубокой впадины между грудями Йенни Рогерссон. Особенно когда она сейчас повернулась к нему, до минимума сократив расстояние между ними. – Поправь меня, если я ошибаюсь, – продолжил Бекстрём. – Двое мужчин выясняют отношения, и один из них гораздо более агрессивен – он кричит и ругается на другого. Плюс наша свидетельница, которая прогуливается с собакой и прячется от дебоширов за забором, чтобы ее не обнаружили.

– Она, собственно говоря, одна, эта наша свидетельница, – заметила Рогерссон. – Ее собака ведь умерла. Еще осенью. Это, кстати, был королевский пудель. Его звали Сикан. Об этом она тоже упоминает в своем заявлении.

– Но постой, постой… – не дал ей продолжить Бекстрём. – Подожди минутку. Ты имеешь в виду, что старуха ходит по парку перед дворцом Дроттнингхольм среди ночи и таскает с собой дохлую псину?

– Мне ясен ход твоих мыслей, – кивнула Рогерссон и на всякий случай одарила его еще одной улыбкой. – Но, если я все поняла правильно, наша заявительница все годы, пока собака была жива, а Сикану исполнилось пятнадцать, прежде чем он умер, совершала одинаковую вечернюю прогулку с ним. Всегда шла одной и той же дорогой. От дома, где живет, на юг, юго-восток, вокруг парковочной площадки перед Дроттнингхольмским театром, а потом тем же путем назад. Это стало привычкой для нее, и она, очевидно, продолжала в том же духе и после смерти Сикана. Правда, в одиночестве тогда, конечно.

– Я по-прежнему ничего не понимаю. Сикан, значит? Кобель, то есть?

– Да, конечно. – Йенни Рогерссон широко улыбнулась, раздвинув алые губы и обнажив белые зубы. – Это кличка, значит, которую…

– Ага, да, – кивнул Бекстрём. – Но если мы сейчас…

– Извини, что я вмешиваюсь, но, наверное, неплохо узнать, чем, собственно, все закончилось? – заметила Анника Карлссон с ледяными нотками в голосе, по неизвестной причине буравя злым взглядом ни в чем не повинного Бекстрёма.

– Да, извини, я немного сбилась, – констатировала Йенни Рогерссон. – Итак, вкратце, значит, у нас есть мужчина, наш преступник, который очень возбужден и кричит и ругается на другого, на нашу жертву, следовательно, и одновременно размахивает предметом, который держит в руке и который наша свидетельница сначала приняла за кусок толстой трубы. Потом он просто подходит и бьет другого мужчину прямо по лицу. В результате тот падает, и дальше избиение продолжается. Несчастный ползает на четвереньках по парковочной площадке, в то время как преступник пинает его ногой и бьет куском трубы. Потом он явно пытается засунуть его между ног своей жертве и одновременно наносит ей заключительный удар ногой под зад. А затем просто убирается восвояси – садится в автомобиль и уезжает. Между тем его жертва поднимается на ноги и бегом покидает площадку.

– Она видела номер автомобиля? – спросила Анника Карлссон.

– Нет. Она его не разобрала. Но достаточно уверена, что последняя цифра, возможно, была девятка, и предпоследняя вроде тоже. Две девятки в конце, значит, плюс по ее словам дорогой на вид большой и черный автомобиль. В этом она уверена на сто процентов.

– А что с куском трубы? Орудием? Насколько я понимаю, он остался на парковочной площадке.

– Да, конечно. – Рогерссон кивнула с восторженной миной. – Хотя оказалось, что это никакая не труба.

– Не труба? – спросила Анника Карлссон с удивленными нотками в голосе.

– Нет, каталог произведений искусства. Тот, кто бил, свернул его в трубку, и поэтому он воспринимался как кусок трубы. Он вообще принадлежит известной аукционной фирме. Знаменитой на весь мир. Она торгует произведениями искусства. Я проверила через Гугл: она называется Сотбис и находится в Лондоне. Они продают дорогие картины, мебель, ковры, предметы антиквариата, и данный буклет содержит фотографии массы вещей, которые выставлялись на торги в Лондоне в начале мая. Всего за четырнадцать дней до того, как наш преступник использует его для избиения своей жертвы. У меня он здесь, кстати. – Йенни Рогерссон подняла прозрачный пластиковый карманчик с толстым журналом в зеленой обложке и с надписью «Сотбис» на торце. – Наша анонимная заявительница прислала его. Нашла на парковочной площадке и поняла, что именно его она, наверное, видела. Каталог и ее заявление лежали в обычном толстом конверте из тех, какие можно купить на почте. Вдобавок на нем пятна крови, на каталоге то есть. Он забрызган и испачкан ею. И кровь, скорей всего, принадлежит жертве.

– Откуда ты можешь знать, что это кровь?

Анника Карлссон определенно не собиралась сдаваться.

«Она явно недолюбливает сослуживицу», – подумал Бекстрём.

– Я попросила коллегу Фернандеса из технического отдела проверить. И моя догадка подтвердилась. Он, кстати, отправил образец в Государственную криминалистическую лабораторию на анализ ДНК.

– По-твоему, наша жертва может оказаться в регистре? – спросил Бекстрём.

«Какой сейчас толк от этого? Вся история ясна как день. Один педик разобрался с другим. Типичная «голубая разборка», и, возможно, они поссорились из-за цены античного искусственного члена, принадлежавшего третьему педику. Какой нормальный человек будет скручивать в трубочку аукционный каталог?»

– Нет, ни о чем подобном и речи не идет, – возразила Рогерссон. – В этом и изюминка данного заявления. Наша заявительница узнала жертву. Он – ее сосед. Они знакомы много лет, и поэтому она абсолютно уверена, что не обозналась. Помимо всего прочего, упоминает, что они живут приблизительно в квартале друг от друга. Я пробила его. Ни малейших грехов. Похоже, он один из по-настоящему приличных людей. Друг короля, пожалуй. Кто его знает.

– Продолжай, – распорядился Бекстрём. Его суперсалями вроде бы успокоилась. «Наверное, все дело в мертвой псине, – решил он. – Или два педика усмирили возбуждение».

– Пострадавшего зовут Ханс Ульрик фон Комер, барон, из благородных, значит, шестидесяти трех лет. Женат, имеет двух дочерей, и обе замужем. Живет в доме, который арендует, находящемся всего в нескольких сотнях метров от дворца. Им, вероятно, ведает дворцовая администрация. Кроме того, он сам, похоже, имеет какое-то отношение ко двору. Кто-то вроде искусствоведа, доктор философии, специализируется на истории искусства и, судя по всему, помогает присматривать за дворцовой коллекцией картин и прочего антиквариата. Вдобавок у него есть фирма, которая занимается подобными вещами, оценивает их и помогает людям продавать и покупать.