Пилюля (СИ) - Алексеев Александр

– К сожалению все места заняты. Но, я Вам могу предложить участие в танцбригаде… (Не получив согласия – продолжил уговоры). Ездить с ней никуда не нужно. Будите числиться и выступать в отчётных концертах. Танцевальным движениям, Вы уж мне поверьте, Вас научат. Десяток репетиций и будете "Яблочко" танцевать. – и, хитро так улыбается.

– Нет, – говорю, и думаю: "Пока Яблочку научат – все соки выжмут".

– Мне бы в танцевальной секции бальными танцами позаниматься, – гну я свою линию. И продолжаю:

– А я Вам билеты на ВВС на футбол и на хоккей смогу достать.

Если не вылечу из команды.

Театральный спец прикинул что-то в голове, кивнул, и сказал:

– Вас устрою в группу на понедельник. Сходите в танцзал, познакомьтесь с руководством. Телефон свой здесь напишите, – и пододвинул открытую тетрадь.

Я, уже наученный обращению с химкарандашом, послюнявил и написал номер с вахты общежития.

Первое задание Родины выполнено, – с гордостью подумал я.

Зачисление в группу прошло штатно. Занятия по понедельникам в 18–00 со следующей недели.

Прошёлся по магазинам. Много очередей. Карточки отменили в 1947-м, но дефицит не отменили. В коммерческих товары на любой вкус. Пока стоял в очередях слушал болтовню покупателей:

– Живут, как буржуи. Конфеты с чаем жрут. Я как они на кухню ушли стырила три штуки. Одну – мне, две – меньшим братьям…

– Канал в Крыму будут строить, зовут на трактор. Двойной оклад. Поеду в марте…

– Война с Турцией видать будет. Азербайджанцев то из Армении выселяют, чтобы значит в спину не ударили…

– У меня папаша запойный. Я как этот запах учую, блевать тянет…

Накупил всего: продукты в авоське, гантели трёхкилограммовые в противогазной сумке, что нашлась в комнате. В маленьком кошельке где-то рублей двести осталось. В прошлой жизни в это время для меня школьника даже сотка была огромными деньгами.

Интересно, какая у меня зарплата?

Вышел из трамвая. Уходя из светлого остановочного круга в темноту ведущей к общаге улицы заметил, как от остановки за мной нырнули в темноту две серые фигуры. Оглядываюсь. Так… Местные "бомбилы" хотят пощипать фраерка. Вон второй уже перебежал через улицу, и обогнав меня, вновь пересёк дорогу. Оборачиваюсь сквозь пелену падающего в темноту снега замечаю, как мужик в ватнике достал что-то из кармана. Нож.

Прыгаю в подворотню. Бегу. Тупик. Двое молча приближаются. Застываю, как бы сдаваясь, и ставлю авоську в сугроб, отходя на пару шагов.

– Ну, вот… Люблю понятливых. – Ватник поднимает авоську не спуская с меня глаз.

А второй, обходя сбоку, проваливаясь в снег приближается.

Делаю прыжок с места вперёд. Трещит распарываемая ткань моего ватника. По широкой дуге бью сумкой с гантелями в голову. Почти ушёл, гад. Падает на тропинку лицом ко мне. Не раздумывая, бью ботинком в морду. Хруст зубов и кровавые сгустки из носа. Разворачиваюсь. Отпрыгиваю. Лезвие мелькнуло перед глазами. Бью ногой с разворота. Оба падаем. Вижу нож Ватника. Хватаю. Качаемся маятниками. Тот выбивает нож из моей руки и достаёт своим. Плечо. Закрываюсь от ножа сумкой, делаю захват. И провожу "Мельницу", приземляя бандоса хрустнувшей спиной на плаху для рубки дров. Тот охает и воя от боли валится в снег. Хватаю нож, оборачиваюсь. Ватник поднялся. Скалит окровавленную морду, и достаёт пистолет. Без раздумий делаю два быстрых шага и вонзаю нож в район кадыка, слыша взводимый затвор. Со свистом из горла выходит воздух с фонтанчиком крови.

Промыл рану одеколоном. Царапина. Ничего серьёзного. За пару дней заживёт.

Вечером заходили авиаторы, познакомились. Когда предложил чай, хмыкнув, отказались. Вероятно надеялись на что-то более горячительное.

Лежу на скрипучей кровати. Смотрю на тёмный потолок тускло озаряемый фарами редко проезжающих за окном машин.

А куда делась та моя Земля? Ведь этот мир со мной уже не будет прежним. Что-то да измениться. А в Ленинграде я остался? Мне в мае шестнадцать будет. За "ЛОМО" стану играть. Та моя жизнь теперь не моя?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

А какой она была моя жизнь? Я в последние годы много болел и одной из немногих радостей было чтение газет и книг в больничной палате. Мои любимые "Аргументы и факты" прочитывал от корки до корки. Так я узнавал, что творится в стране. А смотреть сериалы в холле под дурацкое ржание и тупые комментарии, увольте. Всякие кривляния прекрасных нянь и геройства антисталинских штрафбатов не для меня. Отупление народа и очернение прошлого приносили мастерам художественного слова хорошие деньги. "Пипл хавает" – любили произносить с экранов телека звёзды и их прихлебатели. В Союзе было конечно много плохого и тёмного. Это, вероятно, есть в истории любой империи. Играя в футбол я узнал о договорных матчах. В институте предлагали кандидатскую за деньги протолкнуть. В приёмной комиссии некоторых зачисляли "по блату". Опять же "по блату" многое покупалось и доставалось. Тренером я узнал про "работу с судьями", а в сборной – про "чудо-уколы". Чтобы удержаться наверху приходилось интриговать, подставлять, прогибаться. По другому и быть не могло. Но, это как с фильмом "Москва слезам не верит". Фильм почему многим нравится? Там главная героиня Катя – белая и пушистая. Хороший руководитель, верная подруга, заботливая мать. А в книге (которую я в больнице прочитал) она ещё и расчётливая карьеристка, идущая по головам бывших начальников и любовников. А то в фильме как хорошо – заснула станочницей, а проснулась директором. Так, про проснулась… Ого, уже второй час. Всё, спать.

10 января 1950 года.

Разбудили, блин. Летуны протопали как стадо слонов. Смотрю на часы. 6-20. Нужно будильник купить, а то просплю как Бобров. Ну, он то удачно проспал. Я так не смогу.

Голодный и злой (не смог прочистить примус) явился в приёмную командующего ВВС МВО. Задубел пока дошёл из общаги. Изотов дал стакан чая и говорит:

– Ты к Василию Иосифовичу во френче заходи. Пальто, ушанку, шарф и свитер здесь оставишь. Генерал не любит когда к нему заходят одетые как солдаты разбитой армии.

Тут секретарь Сталина, оторвавшись от газеты, говорит старлею:

– Ты, вроде из Одессы. Ваши умеют всякие истории рассказывать. Давай, пока начальство ждём…

Изотов закинул вверх голову, словно пытался что-то рассмотреть на потолке. Встрепенулся, и начал:

– Был я летом дома в отпуске. Иду по улице. Вдруг слышу наверху мат-перемат, стекло зазвенело. И из комнаты четвёртого этажа на балкон вылетает мужик в тельняшке, перелетает через низкие перила, и улетает в крону уличного каштана. Пару секунд слышаться треск веток. Мужик сделав кульбит на нижнем суку, приземлился на задницу. Увидев меня, развёл руки в стороны и сказал: "Оппля!!".

Секретарь, покачав головой:

– Циркач, наверное.

В начале третьего стакана чая прибыло начальство. Оценив мой видок, генерал хмыкнул:

– Ну, ведь умеют же черти. – и, махнул нам "заходите".

Сняв шинель, Сталин говорит мне:

– Пучковым займешься как наши вернуться. Мне сейчас доложили, что они там на Урале чудеса творят. Рвут всех, как Тузик грелку. А болельщики гостям хлопают как в Большом Театре. Неделю отлежишься, готовь вратаря и решай вопросы… по этой…

– Амуниции, – подсказываю я.

– Новые документы получишь у секретаря. Он скажет, что дальше делать, куда идти. Вопросы есть?

– Товарищ генерал, а можно про меня легенду подготовить на всякий случай, что я в оккупации секретное задание разведотдела ВВС фронта выполнял. И свидетелей в Риге найти, чтобы подтвердили.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Сталин удивлённо качнул головой:

– А и правда. Тогда ни одна собака не подкопается. Ещё и медаль тебе пробъем какую-нибудь в счёт будущих заслуг. (Изотову) И это… в списке погибших пусть Лайзанса не будет. Просто Харий Лайзанс сменил имя-фамилию на Юрий Жаров. Евреи вон сплошь меняют. Утёсов, Левитан, Бернес… Справку о смене фамилии в паспортном отделе возьмёшь. Понял Изотов?